Выборы 2001 года показали, что абсолютное большинство народа Израиля стоит на позициях национального лагеря и считает невозможным продолжение так называемого «мирного процесса» - попытки договориться с бандой убийц. Ни разу на протяжении по меньшей мере последних 25 лет представитель одного лагеря не одерживал такой убедительной победы над представителем лагеря противоположного. И буквально на следующий день после такой демонстрации подлинного национального единства лидер народа, ценой страшных потерь преодолевшего свои иллюзии, сформировал правительство «национального единства», превратившееся в насмешку над этим понятием и положившее начало самой страшной деморализации общества со времен основания Государства Израиль.

Главной причиной такой деморализации является диссонанс между репутацией премьер-министра и его нынешней повседневной неутомимой деятельностью. На протяжении всей своей прошлой карьеры Ариэль Шарон успешно боролся с террором, застраивал поселениями освобожденные в ходе оборонительной войны земли нашей исторической Родины, решительным броском войск через Суэцкий канал решил исход войны «Судного Дня», в ходе Ливанской войны изгнал из Ливана Арафата с его бандой - и благодаря этим бесспорным заслугам, а также бессонной ненависти «левых» превратился в символ правого национального движения. И вот этот национальный лидер, одержав наконец беспрецедентную победу на выборах, протягивает руку побежденному Пересу – тому самому, который сорвал ему Ливанскую кампанию и пытался представить его военным преступником; вместе с Пересом и прикрываясь необходимостью сохранить им же самим созданное правительство «национального единства» он проявляет «сдержанность» после массовых убийств евреев и дает тем самым зеленый свет последующим убийствам; обнаружив падение своего рейтинга, посылает наконец войска на территории Автономии, но не позволяет разрушить ее военную и административную структуру и то и дело выводит войска обратно, создавая условия для хронической войны на истощение собственного государства и провоцируя чувство беспомощности у еврейского населения; и, наконец, заявляет, вопреки уставу собственной партии и единогласному решению ее Центра, о намерении превратить управляемую убийцами Автономию в независимое государство Фалестин – с резким расширением реальных возможностей для тех же самых убийц, какие бы красивые декларации при этом ни провозглашались.

Нам необходимо ответить на два вопроса – почему он так действует и почему ему это так легко удается в стране, где большая часть населения принадлежит сегодня к национальному лагерю. Разумеется, мои ответы на эти вопросы отражают мое видение ситуации, но оно основано на моем профессиональном опыте и учитывает психологические аспекты происходящего.

Начну с главного. Я не вижу принципиальных отличий между прошлым и нынешним поведением Ариэля Шарона. Это не парадокс. Поведение человека прежде всего определяется его мотивами. Другое дело, что одни и те же мотивы в разных ситуациях могут вести к разным результатам поведения, но без учета мотивов невозможен прогноз поведения. Я утверждаю, что главным мотивом поведения Шарона на всех этапах его карьеры было достижение успеха и самоутверждение. Мотивы идеологического характера никогда не были для него определяющими, в отличие, например, от Менахема Бегина. Бегин мог ошибаться, но эти ошибки были связаны с его пониманием ситуации, мотивом же во всех случаях было не личный успех, а только успех представляемого им дела. Шарон в этом смысле является прямой противоположностью Бегина. Когда он боролся с террором, это встречало всеобщее одобрение (особенно вскоре после Шестидневной войны), было полезно обществу и способствовало успеху Шарона. Из того, что это было полезно и Израилю тоже, ни в коем случае не следует, что интерес в личном успехе не играл при этом роли, и даже решающей роли – просто не было конфликта между интересами личности и общества. Успешное форсирование Суэцкого канала оказалось спасительным для страны и создало Шарону уникальную репутацию человека, выигравшего войну – опять полное совпадение интересов. При этом совершенно естественно общественное сознание превратило Шарона в символ патриотизма и национального достоинства, что оказалось чрезвычайно значимым для его дальнейшей карьеры при Бегине. Однако не стоит забывать, что и борьба с террором и война Судного дня происходили под эгидой правящей Рабочей партии и ни к какому столкновению интересов внутри страны вести не могли.

А потом к власти пришло правительство Бегина. Исходя из своего понимания общественной пользы и надежды на подлинный мир с Египтом, Бегин наступил себе на горло и отдал Синай. Похоже, что это решение далось ему не так просто – может быть, именно за него он расплатился потом депрессией. Но симптоматично, что ликвидировать Ямит – разрушать город и выбрасывать из него поселенцев – он поручил Шарону – тому самому человеку, который спас для страны Синай в 1973г. И Шарон не отказался от этой, этически не очень простой задачи и успешно с ней справился – успех прежде всего.

Ливанскую войну Шарон начал министром правого правительства и поставленную правым правительством задачу – ликвидацию угрозы северным регионам со стороны банды Арафата – постарался выполнить добросовестно и успешно, как все, за что брался. Но во время Ливанской войны возникла новая, совершенно неожиданная для него ситуация. Очень серьезные силы, возглавляемые Пересом и представлявшие реальных хозяев страны – левых олигархов – постарались сорвать Ливанскую кампанию и превратили Шарона в объект самых беспардонных нападок. Именно усилиями левых общенациональный герой, старавшийся изо всех сил всего лишь успешно выполнить очередную поставленную ему задачу, превратился в героя и мученика правого лагеря.

Произошло недоразумение. Талантливый и честолюбивый генерал выполнял задачу своего законного правительства и защищал северные границы страны. Он хорошо знал как профессионал, что они действительно нуждаются в защите и что поддержка ливанских христиан действительно целесообразна. Успешная кампания на севере могла очень укрепить его репутацию (опять нормальное совпадение интересов страны и личности). Во имя выигрыша генерал был готов на определенный риск – он никогда не боялся риска: сосредоточить большие силы в одном месте на берегу канала в 1973г. тоже было весьма рискованно, но до сих пор риск себя оправдывал.

И вдруг неожиданно для себя он оказался в эпицентре борьбы правого и левого лагеря. Считать его идеологом правого лагеря в этих условиях было так же неосновательно, как считать Наполеона убежденным республиканцем потому, что взятие им Тулона было необходимо для победы Французской Республики. Каким он был республиканцем, стало ясно довольно быстро. Я, разумеется, не сравниваю масштабы личности обоих полководцев, я говорю только о мотивах поведения.

Почему я делаю такие выводы? Потому что, судя по многочисленным воспоминаниям, Шарон чрезвычайно болезненно отнесся к той кампании, которую начали против него левые. На нападки идеологических противников так болезненно не реагируют – их воспринимают как естественную плату за верность собственным убеждениям и принципам, и даже как подтверждение этой верности. За примерами далеко ходить не надо – посмотрите, как держится Моше Фейглин, которого уже чуть ли не в фашизме обвиняют. Вспомните, как держался Бегин когда шел к власти, твердо веря в свою позицию. Но если основным убеждением является потребность в успехе, то все, что мешает эту потребность удовлетворить, действительно воспринимается как ущемление личности. Те, кто говорят, что Шарон сегодня ведет себя так нерешительно и принимает половинчатые решения именно потому, что запомнил урок Ливана, фактически солидарны с моей трактовкой. Если человек уверен, что выполняет общественно необходимую миссию, если его поддержала большая часть нации, и если он знает, что его противники в лучшем случае заблуждаются, а в худшем злоумышленны – то уроки прошлого заставляют его быть еще более активным в отстаивании своей позиции, а не подлаживаться под этих противников. Но если единственной целью является личный успех и самоутверждение, то тогда урок должен пониматься именно так, как его понял Шарон – надо сделать противников союзниками, какую бы цену не заплатила за эту твою покладистость страна.

Вскоре после прихода к власти Шарон очень откровенно признал: если бы я слушал моего сына Омри, я давно был бы премьер-министром. Можно представить, что именно советовал ему Омри – партнер Гиносара, друг олигархов-монополистов, наживающихся на торговле с Автономией, Омри, записавший в Ликуд и арабов, и левых кибуцников с условием голосовать за папу, Омри, о котором Арафат сказал, что чувствует себя с ним комфортнее, чем с Пересом.

Не убеждения, а ярость левых сделали Шарона окончательным приверженцем правого лагеря: путь в противоположный лагерь был закрыт, казалось, окончательно. И вдруг возникла новая, уникальная ситуация. Нация избрала его премьером, протестуя против политики Осло. Над левым лагерем нависла не просто опасность навсегда потерять власть – над его лидерами нависла опасность суда. Очень уж дорого страна заплатила за их стремление навсегда остаться у власти, разделив ее с Арафатом (см. "Альтернатива войне и капитуляции" http://rjews.net/v_rotenberg/7p.html). И воспользовавшись своей заслуженной репутацией национального героя и не заслуженной, но очень прочной репутацией правого лидера, Шарон пошел на союз с левыми, закрыв их своей мощной фигурой от суда. Для него самого это был очень успешный шаг: левые прекратили активную пропаганду против него (до самого последнего времени о Шароне в "Гаарец" писали либо хорошо, либо ничего) и видели в нем единственного защитника, а правые не видят никакой реальной альтернативы и в состоянии растерянности без устали ищут аргументы, оправдывающие его позицию. То говорили, что Шарон в безвыходном положении, потому что на него давит Перес (как будто он не сам привел Переса в правительство и как будто именно за Переса проголосовала большая часть избирателей). То распускаются слухи, что Шарона держат за руки американцы (те самые американцы, которые неоднократно давали нам понять прямо и косвенно, что одобрят любую нашу политику по отношению к Автономии, вплоть до ликвидации последней, если только будут уверены в определенности нашей позиции).

Между тем по своему психологическому складу Шарон вообще не тот мальчик, на которого можно давить (я подробно писал об этом в статье "Всего один вопрос" http://rjews.net/v_rotenberg/8p.html), и он очень заинтересован в этих слухах, снимающих с него всякую ответственность за политику превращения Автономии в государство Фалестин. Интересно, что эти слухи, изображающие его слабым и зависимым, даже не наносят ущерба его имиджу. И связан этот психологический феномен с тем, что Шарон производит на зрителей и слушателей непосредственное впечатление сильной, энергичной, уверенной в себе личности, лидера, который может защитить. И это непосредственное (и адекватное) впечатление в сочетании с его прежней репутацией делает его очень опасным, потому что блокирует всякое организованное сопротивление его разрушительным планам. Людям страшно признать, что вся эта личностная мощь, самоуверенность и безудержное стремление к успеху направлены не на защиту нации, а по существу в прямо противоположном направлении, и они придумывают за Шарона хитроумные планы по срыву его собственных предложений, которые он якобы втайне вынашивает.

И вдруг в один прекрасный момент левым показалось, что они уже могут обойтись без своего защитника, и начался скандал с южно-африканскими миллионами. Арик разъярился - разве такой благодарности он ждал за спасение левых лидеров от суда? Он пошел в контратаку, ему сорвали обращение к нации, рейтинг его вновь подскочил - а как же, он ведь опять жертва левого заговора - и вся ситуация вернулась к исходной. Заметьте: при всей ярости Шарона из- за неблагодарности и очередного предательства, ни одного намека на разрыв с линией Осло и на отказ от планов создать государство для террористов с его стороны не последовало. Реальных причин для повышения рейтинга не было - были только эмоциональные, но их обычно хватает. Генерал вновь на коне и по-прежнему надеется в конце концов стать своим в лагере олигархов - куда же им без него.

Меня могут спросить – разве Шарон хочет поражения Израиля? Думаю, что не хочет – ведь полное поражение Израиля закроет те возможности неограниченной власти и бесконтрольного обогащения, ради которого архитекторы Осло привезли в Палестину Арафата. Но дело в том, что ни Шарон, ни другие левые лидеры, с которыми он сейчас практически полностью солидарен, не верят в возможность нашего окончательного поражения. Реально они хотят сохранения статус кво, позволяющего сохранять власть и монопольную торговлю – например, ценой ликвидации поселений. Цена эта очень удобная – она окончательно подрывает позиции правого лагеря. Террор их не очень смущает, если он не угрожает их власти. Долговременные последствия всеобщей деморализации для выживания страны ими не учитываются – в этих категориях они не думают. Поэтому надеяться на их мудрость и осторожность нельзя, да и согласиться с их готовностью на «приемлемый» уровень террора ради сохранения их власти и доходов мы тоже не можем.

Поэтому надо довести понимание сложившейся ситуации до каждого и помочь людям избавиться от иллюзий. К счастью, американцы сегодня являются нашими естественными союзниками в борьбе с террором, и поэтому могут проявить нетерпимость к играм наших политиков и бизнесменов. В сущности, только такого развития событий и боится наш бравый генерал в кресле премьера.

26.01.2003

http://rjews.net/v_rotenberg/12p.html