
Конечно, с возрастом привычка вести дневник прошла, кроме каких-то особых ситуаций.
А кроме того есть некое противоречие – или ты живешь, или ты эту жизнь отображаешь, или ты наслаждаешься тем, что ты видишь, или ищешь подходящую точку для съемки. Для меня одно мешает другому.
А жаль, очень жаль. Кроме того, что этот период был очень значим для меня лично, я думаю, в наших воспоминаниях мог бы быть и какой-то общий смысл. Так получалось, что мы были сопричастны изнутри разным мирам – местных жителей, с которыми я работала, приехавших как мы легальных, разрешенных – или "меушарим" как они назывались, и – с приближением конца – многочисленных "шабахим" (шохе билти хуки). На следующий день после нашего переезда мы оказались (довольно случайно, надо сказать) на рабочем заседании будущей Минхелет Кела (не путать с Села!) – то есть Нади Матар и Датьи Ицхаки, и еще нескольких человек – в доме у Датьи и Арье Ицхаки. Дом был построен на самом берегу моря в те времена, когда рядом еще не было никого Шират аЯм, а только сплошные Муаси (так называется местный клан арабов). Так в арабском окружении они и жили в начале, пока рядом не возникло еврейское поселение Шират а Ям в виде караванов.
Во всю стену салона были огромные окна, и в окнах было море.А в доме говорили о планах постройки будущих палаточных лагерей, о том, где взять палатки, как их привезти, как организовать питание и т.д. Дело было еще до Песаха. Мне казалось это чистым безумием – вы думаете, что люди, семьи смогут вот так долго жить – в палатках, под палящим солнцем? Это нереально! Но меня никто не слушал, и правильно делал. Позднее возникли палаточные города, и семьи с маленькими детьми жили вот так – дни, недели, месяц - без всяких условий, под палящим солнцем, а в Кфар Дароме – и под пацмарами (пацмар – "пцацот маргема").
Справедливость требует отметить, что не все поселения согласились на то, чтобы палаточные городки портили их зеленую траву. Среди согласившихся, в первую очередь, это Шират а Ям и Кфар Даром (там было больше всего народу), а кроме того Керем Ацмона (не путать с Ацмоной!) и Нецер Хазани. Но это отдельная тема.
Итак, спустя 4 года я хочу попробовать восстановить хоть что-то в памяти. Я не буду пытаться сейчас описать все эти месяцы, и даже не последние дни собственно изгнания. Я хочу описать одну неделю в конце июня – особенно драматическую, для меня она своим драматизмом превосходит последнюю неделю. Потому что именно тогда началось изгнание, тогда - для меня – начался конец Гуша. Эта неделя началась с похорон Авихая Леви в Бейт Хагае и закончилась падением "отеля", который в эти дни получил название "Маоз Ям". Я знаю, что для широкой публики она прошла не слишком замеченной, а между тем, она вместила много событий.
Сейчас, конечно, все реже вспоминается Гуш Катиф, но если что-то напомнит – свет, запах, настроение, дома – сжимается сердце. Я, действительно, его любила. Мы всегда любили приезжать туда - еще задолго до изгнания.
Узкая полоска моря, которая видна из многих мест в Неве Дкалим, в том числе и из окна нашего каравана, некая легкость и праздничность в воздухе – она осталась до самых по последних дней, и которая так контрастирует с нашей жесткой – скалы и колючки – Иудеей. Некое перетекание песка, блеск света, мягкость и сглаженность контуров – то, что было свойственно и жителям – нет, не борцы они были.
Есть ностальгия по местам, в которые можно вернуться, и есть ностальгия по местам, которых уже нет. Трудно представить, что чувствуют люди, которые родились и выросли в Гуш Катифе и, зачастую, уже создали там свои семьи и родили своих детей. У этих людей отняли все, весь мир, память детства, пейзаж детства. Попробуйте только представить это.
Но это все лирическое вступление, хождение вокруг да около, попробую все же в дальнейшем восстановить порядок событий. Итак – продолжение следует (надеюсь).