Ведь что «говорят» наши ноги, когда мы едем в Освенцим? Они говорят, что с народами убийц у нас нет никакого счета. Они говорят, что вы – поляки, литовцы и т.д., с радостью участвовавшие в этом зверстве – вы «в порядке». Вот ведь мы передаем себя в ваши руки, мы полагаемся на вас, полагаемся на вашу полицию, на водителя автобуса, на охранника, стоящего сегодня у входа в лагерь уничтожения... («Исраэли» 16.04.2007)

В детстве я решил поститься в День Памяти Катастрофы и Героизма европейского еврейства. Обеспокоенным родителям объяснил, что у меня нет аппетита, но через несколько часов они «выжали» из меня «признание» и «убедили» меня кушать. Согласно здоровой логике ребенка, мне казалось, что такой пост – естественнен и желателен. Если о Храме, разрушенном 2000 лет тому назад, мы стойко постимся каждый год 9 Ава, то и о такой недавней катастрофе должны поститься.

Я не очень уверен, что ошибался. Т.е. то, что евреи понимали тогда – две тысячи лет назад – уже не понимают сегодня. Тогда мы понимали, что память о коллективной катастрофе, память о событии, которое должно остаться в душе и вытесаться в национальном сознании как живой предупредительный знак, такая память не выгравируется только благодаря изучению истории, молитвам и митингам, посвященным памяти погибших. Тогда понимали, что травматическую память о разрушении Храма и об изгнании нужно каким-то образом вытесать в поступке, в действии.

Ведь в конечном итоге действие определяет – не разговоры и даже не оплакивание. Поэтому мы постимся 9 Ава, разбиваем бокал под хупой (так как даже в день свадьбы радость не полна, пока не восстановлен Храм – прим.перев.) и совершаем другие небольшие поступки, превращающие тогдашнее разрушение в очень релевантное в плоскости нашей частной жизни

Хоть я не пощусь в День а-Шоа, но очень стараюсь не покупать товары немецкого производства. Слава Б-гу, у меня нет родственников, прошедших Катастрофу, но все же есть у меня личный счет с немцами, и так я выражаю это.

В точности по этой же причине я против организованных поездок в Польшу. Нет сомнения, что невозможно прийти в Израиле в тому уровню изучения и получить то сопереживание, что происходит в этих поездках. На интеллектуальном уровне правы едущие в эти поездки. Но на уровне более важном – уровне личного смысла – как пост и разбивание бокала – эти экскурсии достигают противоположного.

Ведь что «говорят» наши ноги, когда мы едем в Освенцим? Они говорят, что с народами убийц у нас нет никакого счета. Они говорят, что вы – поляки, литовцы и т.д., с радостью участвовавшие в этом зверстве – вы «в порядке». Вот ведь мы передаем себя в ваши руки, мы полагаемся на вас, полагаемся на вашу полицию, на водителя автобуса, на охранника, стоящего сегодня у входа в лагерь уничтожения. Они говорят, что то, что произошло – это «история», хоть и болезненная, но только история. Переживание от этих поездок – каким бы тяжелым оно не было – забудется в ежедневной рутине. Но внутреннее послание - отрицание, заключающееся в примирении (путем поездок в страны убийц) с такой действительностью – оно остается и и вырывает смысл из национальной памяти.


Перевел Моше Борухович
МАОФ