Эту статью я писала для брошюры, которая была издана в подарок Голде Елин к 40-летию МАОЗа в Хануку 1998 г. Инициатором и составителем брошюры была С. Чижик (псевдоним проф. Инны Добрускиной, которая, в соответствии с завещанием Голды, вот уже два года занимается разборкой и упорядочением голдиного архива, принятого - тоже в немалой степени благодаря ее энергии и настойчивости - в Центральный Сионистский Архив). Выпустило брошюру в свет издательство “Мишмерет шалом”, которое существовало при партии “Емин Исраэль”. Из этой же брошюры взята и статья Арье Вудки, использованная Иваном Нави в его статье о Голде Елин 17 апреля. Часть брошюры составляют статьи людей, которые на разных этапах так или иначе сотрудничали с Голдой и которых проф. Добрускина в рамках подготовки брошюры попросила написать воспоминания. В ближайшее время мы начнем публикацию этих статей в рубрике “История алии”.
| Вступительное слово автора |
Голда Елин - это явление. Поэтому, как о всяком сложном и незаурядном явлении, писать о ней трудно. Попробую просто вспомнить о том длинном - в четверть века - пути, который прошли мы рядом, работая иногда вместе, а чаще параллельно, ради одной и той же цели: ради превращения Израиля в действительно еврейское государство, ради освобождения советского еврейства и его алии в Израиль.
Услышала я впервые о Голде раньше, чем познакомилась с ней. Услышала от Авраама, моего ныне покойного мужа, с которым познакомилась в конце 1973 года на антисоветской демонстрации в Тель-Авиве, у финского посольства, представлявшего в Израиле интересы СССР в период отсутствия дипломатических отношений. К тому времени я была в Израиле уже год, но большую часть этого года провела в Европе и Америке, разъезжая с лекциями о положении советских евреев, борющихся за право на выезд в Израиль, и лоббируя в американском Сенате за так называемую поправку Джексона. Израиль я в это время еще очень мало знала, но из своих контактов с чиновниками русского отдела министерства иностранных дел успела понять, что в приезде евреев из СССР они почему-то не заинтересованы и в нас - активистах борьбы за алию - видят чуть ли не личных врагов. Но мой опыт борьбы с ними равнялся всего лишь одному году, что было явно недостаточно, чтобы даже для себя самой четко сформулировать такой горький вывод. К моменту нашей встречи Авраам находился в Израиле уже больше трех лет: он выехал еще в августе 1970 года и был одним из первых бывших политзаключенных, вырвавшихся в Израиль. Кроме “стажа” пребывания в стране, была в нашем опыте значительная разница еще по одной причине. Я приехала в Израиль никому не известной, после бурного, но довольно короткого периода сионистской активности, и, по юношеской наивности, еще надеялась, что мои оставшиеся в отказе родители и сестра вскоре последуют за мной, и начнется какая-то новая нормальная жизнь здесь. Авраам же ехал в страну, с которой имел нелегальный контакт на протяжении трех лет своей подпольной сионистской деятельности в Одессе и в которой его приняли с распростертыми объятиями. Поэтому я начинала свою борьбу за семью, которую уже подвергали жесточайшим преследованиям, с абсолютного нуля, интуитивно нащупывая путь и выбирая контакты, а уж попутно осмысливая приобретаемый опыт и абсорбируясь как-то между делом. Аврааму, наоборот, пришлось преодолевать заслон из “пряников”, которыми его пытались отвади ть от открытой борьбы, в необходимости которой он не сомневался, потому что в тюрьме в ожидании суда остались его друзья-самолетчики, а в лагерях и тюрьмах - те, с кем делил он пайку еще не так давно. Ему предлагали и пост директора министерства абсорбции, и стажировку по его специальности юриста в адвокатской конторе тогдашнего министра юстиции Хаима Цадока, и, наконец, стол в одном из начальственных кабинетов русского отдела министерства иностранных дел. Последнее он принял и полгода там проработал, в результате чего понял, что взяли его туда с одной лишь целью: держать его деятельность под контролем. Испытание “пряниками” закончилось голодовкой у Стены Плача, организованной Авраамом к открытию процесса в поддержку судимых в Ленинграде “самолетчиков”. Сделал он это не только без согласия русского отдела министерства иностранных дел, но и преодолев активное противодействие его чиновников во главе с Нехемией Леваноном, выразившееся в категорическом запрете, угрозах, шантаже и т.д.
Вот на этой голодовке, в декабре 1970 года, Авраам и познакомился с Голдой. На четвертый день голодовки по радио сообщили, ссылаясь на иностранные источники (первым передал сообщение по “Голосу Америки” его иерусалимский корреспондент Чарльз Вайс), о том, что у Стены Плача проходит голодовка “русских евреев”. И на следующий же день там появилась Голда. Она пришла с пачками печатных материалов на иврите о положении евреев в Советском Союзе и начала их раздавать. Сначала - обычным израильтянам, приходившим к Стене помолиться, а затем все возрастающим потоком пошли люди, услышавшие по радио, а затем и по телевидению о странном, необычном, невероятном для Израиля явлении - голодовке протеста против антисемитской политики советского правительства! И Голда, которая на протяжении многих лет делала все возможное и невозможное, чтобы привлечь общественное внимание к проблеме советского еврейства, была готова и во всеоружии. У нее были приготовлены и напечатаны материалы, в которых разъяснялось, что те, кого в Израиле и во всем западном мире привыкли называть “евреями молчания”, вовсе не молчат, а молчат о них те “свободные евреи”, к которым они тщетно взывают о помощи в борьбе. В голдиных материалах рассказывалось о том, как наше собственное израильское правительство отказывается не только развернуть борьбу за освобождение советского еврейства, но и жестоко преследует тех немногих храбрецов, которые осмеливаются поднять голос в защиту своих братьев в СССР. Материалы ее были напечатаны самым примитивным способом, на простой пишущей машинке и гестетнере, и выглядели “родственниками” советских самиздатовских изданий. Но они были единственными в Израиле публикациями на тему о советском еврействе, в которых говорилась правда. И люди расхватывали их, как горячие пирожки. Голдин час настал, тот час, ради которого она столько лет работала, не жалея ни сил, ни времени, ни своих собственных денег (других-то не было!).
С этого момента началась и дружба Авраама с Голдой и совместная борьба. Та голодовка прорвала заговор молчания, созданный истеблишментом вокруг проблемы советского еврейства. Правительство Израиля сдалось под натиском возникшей в мировой прессе сенсации и вынуждено было признать легитимность демонстрации. Более того, оно, как принято говорить в Израиле, “подхватило тремп”: к Стене начали свозить автобусами школьников, киббуцников, работников гистадрутовских предприятий. Начался многодневный, непрекращающийся многотысячный митинг, выступая перед которым тогдашний премьер-министр Голда Меир сказала: “Советские евреи научили нас, как нужно за них бороться!” Но все это вовсе не означало, что левый истеблишмент сменил свои взгляды и готов выступить на борьбу против политики советского правительства в защиту евреев. Однако теперь правительство Израиля вынуждено было приноравливаться к ситуации и хотя бы делать вид, будто оно борется за алию. Джин вырвался из бутылки, и загнать его обратно было уже невозможно. Борьба выплеснулась на улицы и привлекла сотни и тысячи людей.
Голда была неутомима. На своей допотопной копировальной машине она печатала тысячи листовок и сама выходила на улицы их раздавать. Она писала обращения к членам правительства и Кнессета, взывая к их совести и национальному сознанию. При всем ее горьком опыте прежних лет она с детской наивностью верила, что совесть и хотя бы крохи национального сознания сохранились даже у прожженных политиканов. Она откликалась демонстрацией на каждое сообщение об очередном еврее, арестованном, или избитом, или снятом с работы за подачу документов на выезд в Израиль. Маленькую, скромно одетую, седеющую женщину привыкли видеть на улицах израильских городов раздающей листовки, собирающей подписи под петициями, рассказывающей прохожим о положении их братьев в СССР. Иногда ей удавалось прорваться на радио, и тогда ее страстный призыв слышала вся страна: “Евреи, помогите! Там, в застенках КГБ погибают ваши братья!” Иногда, экономя на самом необходимом для жизни и умудрившись скопить деньги, она давала платные объявления в газеты - бесплатно ее статьи печатать в газетах отказывались: “Это не представляет общественного интереса!” - такова была стандартная формулировка отказа.
Рассказывая мне о Голде вскоре после нашего знакомства, Авраам спокойно констатировал: “Эта женщина - святая!”. А пару дней спустя, когда я ответила на раздавшийся в квартире Авраама телефонный звонок (он вышел куда-то, и я была в комнате одна) и попыталась говорить на иврите, строгий голос в трубке сказал мне: “Не ломайте язык. Вы можете говорить по-русски”. Так я познакомилась с Голдой. Она и при встрече показалась мне суховатой и строгой, и - теперь я могу в этом признаться - поначалу я ее немножко побаивалась. Я была экзальтированной девчонкой, хоть и тоже уже побитой жизнью, и такая абсолютная сосредоточенность на деле была мне еще недоступна. Позднее я поняла, что внешняя сухость манеры поведения объясняется у Голды тем, что вся боль, все переживания, все сочувствие страдающему ближнему трансформируется у нее в стремление практически и реально помочь, поэтому на охи и вздохи ни сил, ни времени не остается.
К тому времени - это был конец 1973 года - в стране собралось уже достаточно много людей, принадлежавших к категории так называемых разбитых семей: советские власти нередко давали разрешение на выезд женам без мужей или мужьям без жен, детям без родителей или родителям без детей, одному из братьев или сестер, создавая таким образом совершенно нетерпимые, трагические ситуации. Выезжая в Израиль, члены таких разбитых семей полагали, что, будучи здесь, они сумеют лучше помочь своим близким вырваться на свободу. Но, оказавшись здесь, они сталкивались в первую очередь с нормальными трудностями абсорбции, которые вынуждали их тратить все свое время на поиски работы, решение квартирной проблемы и т.д. В результате выходило так, что у них оставалось очень мало времени и сил на то, чтобы практически что-то делать для вытаскивания своих застрявших в отказе близких. Понимая, что сами они ничего не могут сделать, они начинали искать какие-то общественные организации, которые могли бы помочь. Находили они чаще всего именно МАОЗ, то есть Голду. И Голда, на которой была и своя семья, требовавшая внимания и заботы, (подрастал сын, был муж, который был далеко не в восторге от ее активности, была старенькая мама, нуждавшаяся в помощи) тем не менее, находила время и силы для всех. Каждый еврей, попавший в советский капкан, становился членом ее семьи, о котором она уже ни на минуту не могла забыть. Что было ей всегда непонятно и больно - это то, что многие, свалив на нее заботы и хлопоты по вытягиванию своих родственников или друзей из отказа, отказывались после этого принимать практическое участие в тех акциях, которые она организовывала в их защиту. Ну да, им было трудно уходить в рабочее время с работы, у них были всевозможные бытовые проблемы и трудности, но ведь и у нее они были тоже… Поэтому она от всех ожидала такой же самоотдачи, такого же самопожертвования, которое проявляла сама, а на это мало кто был способен. Сколько демонстраций сохранилось у меня в памяти, которые организованы были в защиту отказников, в защиту разбиты х семей и на которые из всех сотен, если не тысяч людей, ради которых все это делалось, удавалось вытащить в лучшем случае горстку участников. Меня, у которой в страшной ситуации в Новосибирске находились родители и сестра, это удивляло и возмущало. Голду, которая боролась за освобождение совершенно посторонних людей, это глубоко оскорбляло и ранило.
Постепенно, с годами она научилась ничего ни от кого не ждать, поняла то, что и мы с Авраамом постепенно поняли: если считаешь необходимым что-то сделать - делай это, не ожидая ничьей помощи, поддержки или одобрения. Если вложенные усилия увенчаются успехом и удастся привлечь достаточное общественное внимание к очередному конкретному случаю настолько, что и политики проявят к нему интерес, то не следует ждать благодарности. В случае же неуспеха нужно быть готовой к упрекам в недостаточной активности. Сколь многие из тех, за кого Голда демонстрировала, писала во всевозможные инстанции и боролась всеми возможными способами, приехав, даже не сочли нужным позвонить ей. Другие - немногие - пришли и даже на какое-то время задержались рядом, помогая: делание добра заразительно. Но почти никто не остался надолго: выдержать голдин темп, ее бескомпромиссность и требовательность нелегко, как нелегко изо дня в день делать кропотливую, малозаметную и неблагодарную работу по пробуждению совести общества.
Просматривая недавно старые альбомы с фотографиями, я наткнулась на снимки, сделанные на первой демонстрации в защиту арестованного А.Щаранского. Тогда официальный Израиль еще отказывался признать его узником Сиона и выступить в его защиту. Поэтому демонстрация была организована напротив Кнессета, и основным выставленным требованием было посвятить специальное заседание Кнессета вопросу о защите Щаранского и обратиться к правительствам демократических стран с призывом вступиться за него на дипломатическом уровне.
На других фотографиях - голодовка у Стены Плача в феврале 1974 г. Тогда четыре московских отказника объявили голодовку, требуя разрешения на выезд в Израиль. После первых нескольких дней стало ясно, что никто не реагирует, а значит, их голодовка не приносит результата. И, как много раз в прошлом, отреагировала Голда: было решено начать голодовку солидарности у Храмовой Стены. Мы - человек десять - голодали тогда десять дней. А ведь у Голды дома оставалась семья…
Фотографии демонстраций с требованием свободы советским евреям у Большой синагоги в Тель-Авиве…
Множество фотографий других демонстраций…
На всех этих фотографиях Голда не позирует; на всех фотографиях она занята - она раздает материалы, объясняет, говорит с людьми. Вообще, отсутствие позы - это, пожалуй, основное и главное голдино качество. Все, что она делает, она делает ради самого дела и ради людей, нуждающихся в помощи. И ради страны, которая жива горсткой вот таких, как Голда, праведников.
Да благословит ее Вс-вышний силами продолжать творить добро до ста двадцати!