Maof

Sunday
Dec 22nd
Text size
  • Increase font size
  • Default font size
  • Decrease font size
Пробежав по ленте друзей, обнаружилавтор журнала не имеет неожиданно много реакций на отмену гей-парада в Иерусалиме этим летом. Может быть среди моих ЖЖ-друзей есть и такие, кому это важно, не знаю. Мне признаться как-то не очень. Хотя, если бы от меня это зависело, то я бы предпочёл чтобы это действо, если оно кому-то так необходимо, прошло бы всё-таки  не в Иерусалиме, а, скажем, в Тель-Авиве.

Не то, чтобы я был ханжой. Просто Иерусалим – это Иерусалим, а Тель-Авив – это... Тель-Авив.

По случаю вспомнилась немного забавная история. Было это пару лет назад, в Иерусалиме. Приехали мы в пятницу на семинар Маханаима. Проходил он прямо рядом с парком, где в тот день состоялся очередной (а может это был как раз первый) такой «парад». Ну и интересно, конечно, поглядеть.

Короче, двинулись мы туда целой компанией. Но по дороге как-то часть отстала, часть заблудилась, и к парку мы подошли в троём. Я, [info]ereyzer и его сын Хананэль Беньямин в коляске (он, собственно, не пришёл, а подъехал).

В контексте происходящего действа, выглядели мы весьма своеобразно.

Представьте сами, я в стильных чёрных очках и довольно фривольной одежде: коротких штанах, майке и рваной жилетке (правда, со значками «Хеврон – издавна и навсегда», «Народ с Голанами» и портретом Чегевары). Женя, уже переодевшийся, при полном «субботнем параде»: белая рубашка, строгие брюки, цицит на выпуск, большая кипа и пейсы, правда, в сандалях на босу ногу – дань поселенческой простоте.

При этом, мы оба с большими пистолетами, многозначительно притороченными к поясу (У Жени – это часть необходимого джентельменского набора – жизнь под Рамаллой к тому обязывает. У меня – остался висеть с экскурсии по окрестностям столицы). Ну и самая пикантная деталь – детская коляска с Хананэлем Беньямином, невероятно довольным тем фактом, что его везут, а не заставляют идти пешком. И коляску эту мы везём с Женей по-очереди...

Подходим мы, значит, к входу в парк. А там охрана, серьёзная такая. Это потом мы узнали, что незадолго до нас туда прибыла большая делегация жителей Иерусалима из вполне конкретных районов города. И  пыталась она в активной форме выразить участникам парада своё мнение на тему однополой любви. У полиции поэтому были чёткие инструкции о людях в кипах и о том, чтобы их туда «не пущать» ни под какими предлогом. С другой стороны, всех остальных велено было пропускать беспрепятственно.

Итак подошли мы к охране. Меня с коляской и Хананэлем пропустили, а Женю явно собираются завернуть. Я без всякой задней мысли оборачиваюсь к охраннику и объясняю: «Он со мной, - и показывая на ребёнка, - добавляю – это же его отец!» Охранник немного оторопел, - «Кто отец?» «Я!» - отвечает Женя. Лик охранника, явно не характеризующий его обладателя как человека обременённого тяжёлой умственной деятельностью, очумело посмотрел на нас. Казалось он с трудом удерживается, чтобы не спросить, - «А кто ж, тогда мать»...

На лице бравого представителя правопорядка нарисовалась нешуточная работа мысли. Некоторое время он, вероятно, силился соединить вместе инструкции начальства, противоречащие в нашем случае одна другой. Кроме того, пытаясь понять к какой категории нас отнести: к тем, кто пришли выразить «параду» протест, или как раз наоборот...

Наконец его осенило. «А разрешение на ношение оружия у вас есть?» - торжественно спрасил он. Мы с Женей достали свои документы. Охранник их долго осматривал, чуть не на зуб пробовал – всё чисто. Наличие исправных документов почему-то его совершенно успокоило. «Ну тогда проходите!» - облегчённо вздохнул он. Так мы с коляской и двумя писмтолетами попали на «парад».

Не скажу, чтобы мне очень понравилось то, что мы там видели. Но, по-моему, мы с Женей смотрелись там очень стильно.  А больше всех радовался Хананэль Беньямин – ему достался красивый разноцветный флаг характерной расцветки, которым он потом гордо (действительно, очень гордо - вот уж кто не комплексовал ни капельки) махал всю дорогу домой (и не смейте у меня отбирать, а то так зареву...), приводя в недоумение почтенную столичную публику.