"И вот только утром, когда я узнал о катастрофе, я понял, что это всё-таки были арабы," - говорил Артур сыну, сидящему напротив за праздничным столом. Марк, впервые приехал домой без оружия, навсегда, демобилизованный из немедленно распущенной армии. Он внимательно слушал отца, которым всё ещё гордился по старой памяти, хотя в последние годы гордиться можно было разве что немыслимым упорством, с которым отец боролся за жалкое существование их семьи, чтобы иметь возможность давать фронтовику-сыну карманные деньги, оплачивать квартиру и бесчисленные счета. Но там, когда-то, на покинутой родине Артур был изобретателем какого-то уникального вещества, которое по неведомой Марку причине изготовить было невозможно. Там этот пародокс приводил к постоянным конфликтам с начальством, а здесь конфликтов не было и быть не могло, ибо вещество это, как и любое другое, как и сам Артур со всеми его достоинствами и недостками, никому был в силу своего возраста и на фиг не нужен, едва перебивался продажей словарей, пока его жена за гроши убирала квартиры богатых израильтянок. Их советские дипломы пылились где-то на антресолях среди старых сапог. Сейчас, слушая отца, в силу собственного куцего и жалкого опыта его неестественной молодости, Марк вспоминал свои стычки с такими же наглыми и трусливыми тварями, что напали вчера на его отца в центре Хайфы. Ах, не было его рядом на той тёмной улице! Конечно это были ИЗРАИЛЬСКИЕ АРАБЫ, то есть арабы по своей агрессивной сути, но с правами нормальных людей. Их не поставишь лицом к стене, ноги врозь, не двинешь автоматом по заднице, как тех с камнями и бутылками, но уж ему-то, как и любому из его боевых друзей, уронить всех троих было делом плёвым. Те это знали, нападали только на стариков, ночью, подальше от полиции, хотя полиция их как раз старалась не трогать. Власть левой прессы - не шутка в демократической стране. Можно свирепо преследовать поселенцев и прочих "еврейских экстремистов", поднявших оружие для защиты чести и самой жизни своей семьи от града камней и бутылок, летящих с единственной целью - убить, но нельзя вот в такой ситуации задержать подростков с собакой, ибо ущерба-то не было, где укусы, адони? Мало ли на кого собака лает. Вот накажем мы этих ребят, а они в МЕРЕЦ побегут, к своим арабским депутатам: полицейский произвол. Вот если я вас задержу и вы в свою ИБА побежите, то мне ничего не будет, плевала на вас ваша олимовская партия, да у них нет ни газет, кроме как на вашем языке, ни телевидения. Спасибо, мне приключений не надо, мне семья дороже. Так что, адони, если на вас они ещё раз нападут, то вы сами вино-ваты, кто же в таких закоулках ночью шляется...
3.
"Куда он делся? - ошеломлённо спросил приятелей Азиз, тот самый подросток, что пытался стащить велосипед Артура. - Удрал в тумане?" Те растерянно переглядвались, сжимая невостребованные камни, сожалея о несостоявшейся ИХ ИНТИФАДЕ в центре Хайфы. Как бы завтра об этом написали все газеты, с каким к ним сочувствием, ведь с балконов видели, что "русский" первым поднял камень. Арабы опять только защищались от еврейского экстремиста! Но, как все семиты, они были вспыльчивы и отходчивы, эти милые левым сердцам беззащитные арабские дети.
Если кто думает, что это были детьми тущоб, то глубоко заблуждается. В отличие от семьи Артура, их отцы имели по одной-двум машинам, не говоря о нескольких велосипедах в каждой семье. Они жили в квартирах, какие в Союзе имели, пожалуй, только генералы, отвечавшие перед партией за успех в справедливой борьбе палестинцев за свои попранные права. И в общем, у себя в автомастерских эти арабские подростки выглядели вовсе не какими-то террористами, а обходительными умелыми и улыбчивыми ребятами. Просто развлечения такого рода, если конечно за это ничего не будет, это самое интересное. Как он ругался на своем смешном языке, этот старый яхуд, и какая злоба, надо же, за что? Между тем, туман стал рассеиваться, все трое с собакой, хохоча во всё горло и пересвистываясь, побежали по пустынным улицам Хайфы в поисках другой жертвы, лучше всего "русского" старика, который всех и всего боится, но не своего "русского" ровесника: опыт развлечений подобного рода с ребятами-олим имелся у каждого из них... Собака прыгала рядом, и не думая никого кусать. Машин почти не было, стояла ватная тишина, которую подростки заметили только, когда вдруг загрохотал вертолёт, снижаясь прямо в центре пустынной в ночные часы автостоянки. За ним сел второй. Солдаты в незнакомой форме бежали к входам бесчисленных банков, оффисов.
Двое резко свернули к подросткам с собакой и приказали остановиться. Собака обрадовалась, что игра начинается сызнова и с рычанием бросилась в усатое лицо сирийского десантника. Едва заметным движением тот приподнял ствол “калашникова”. Собака засучила всеми четырьмя лапами, хрипя на окровавленном асфальте. Азиз заорал на усача на иврите, тот ухмыльнулся и поднял ствол ещё раз. Нет, никак не походил он на очередного старика-оле, которого можно безнаказанно попугать собакой. Он не был похож даже на “израильского оккупанта-полицейского". Не нужен был десантнику в захваченном городе грубиян, да ещё что-то лопочущий на ненавистном иврите. Тот не оккупант, кто не ставит на место местное население, раз и навсегда, таковы оккупанты всех времён и народов. И не вина, а беда была несчастных израильских арабов-подростков, что их к иным оккупантам приучили. Только переучивать их было уже поздно...
4.
Как ни странно, одна из российских программ передавала последние из-вестия. Вся семья Марка напряженно всматривалась в плывущие на экране привычно убогие снега России, пустынные города, растерянных чиновников в неизменно роскошных кабинетах. "...только в крупных городах, - сварливо и визгливо рычал знакомым скандальным голосом сын юриста. - Временное правительство России всё вам разрешает. Всё! Захватывайте любые пустующие дома с дровами, колодцами и припасами, запасайтесь из любых складов и магазинов чем возможно. На нашу помощь не надейтесь, только на себя. Продержитесь до весны. У нас осталось всего несколько лётчиков, но без нормального аэродромного обеспечения полёты невозможны. Мы не сразу наладим и движение поездов. Так что пересе-ляйтесь из городов в пригороды, ищите где хотите запасы дров, селитесь около колодцев. Мы, конечно, принимаем меры по поддержанию порядка в крупных городах с относительно большим еврейским населением, но там, где вас единицы, ведите себя так, как милая вашему сердцу нация уголовников - американцы. Никто не добудет вам пищу, кров, воду и защиту, кроме вас самих. У каждого должно быть оружие - защищаться от завистливого соседа. В казармах, у ментов, ищите. Поскольку государство вас сегодня защитить не в состоянии - стреляйте, если нет иного способа спасти свою семью, жизнь и имущество. Мы всё простим! К весне наведём порядок по всей стране, соберём всех вас в городах, на фермах. Мы уверены, что обойдёмся своими силами и не потеряем суверинитета. По предварительным оценкам в России сегодня население около трёх миллионов. Не исключено, что и гораздо больше: меня, например, многие из вас никак не ожидали больше увидеть, а я вот тут, перед вами!.. Мы не только надеемся на этих наших граждан, но и призываем всех бывших россиян, уехавших от антисемитов в Израиль и в другие страны, вернуться на Родину." "То есть, - появился на экране хорошо знакомый жур-налист, - нам не грозит зависимость от Израиля?" "Он нам никогда не был нужен, обойдёмся и теперь. Что из того, что сегодня в мире нет ни одного другого государства со сложившейся экономикой? Несколько месяцев - и у нас будет наша, российская экономика получше израильской". "Наша, еврейская экономика?" - робко, как всегда говорили журналисты с этим местечковым хулиганом, спросил ведущий. "Какая еврейская! Ну... ясно, что еврейская, если они... мы то есть только и остались на планете, но мы построим, вернее восстановим здесь суверенную Россию. А Израиль пускай осваивает свою Палестину, если уж ему так повезло с исчезновением её настоящих хозяев, а к нам - русским... то есть к нам - российским евреям, пусть только попробует сунуться со своим покровительством..."
Ничего у них не меняется, уныло подумал Артур. В последние годы он всё меньше вспоминал свою жизнь на том свете, до добровольно-принудитель-ного переселения в блистающие сады ада в раю. Теперь, когда стало привычно стыдно за свою родину, он с поразительной ясностью увидел кабинет директора института, вчерашнего второго секретаря одного из столичных райкомов, владельца заводов, газет пароходов, довольно молодого и профессионально обаятельного шустрого малого с вечно вертящимся выпуклым задом.
"Артур Евсеевич, - старательно-демократично выговорил он, - я буду с вами откровенен. В стране перестройка, настали иные времена. Ваша многолетняя работа над растворителем должна найти какое-то практическое применение, иначе мы не сможем далее с вами работать. Военные от вас отказались, договор не продлили, денег на вашу и сергеевскую зарплату, не говоря уже обо всей группе, нет. Подумайте о внедрении, как требует сегодня от науки партия." "Но, Юрий Валентинович, вы же знаете специфику проекта. Он может быть испытан только в космосе. На Земле..." "Тогда работайте и получайте зарплату в космосе." "Но на Западе..." "На Западе? Отлично. Теперь другие времена. Характеристику я вам подпишу. Хоть на Запад, хоть... на ваш юг!"
Артур в ту ночь не смог уснуть: столько труда, двадцать лет непрерывных опас-нейших испытаний, сотни вариантов, наконец уникальная формула вещества, которого вообще нет во Вселенной, технология его изготовления, потрясающие практические результаты при каком-то штрихе, над которым они сейчас как раз работают! Взорвала директора, конечно, эта дурацкая статья о том, что растворитель сможет убрать московский снег за полчаса (в принципе, верно, но - не сейчас), проложить километр туннеля метро за пять минут - ещё в более отдаленном будущем. Это вдвиженец директора в группу, из его бывших райкомовских собутыльников по сауне, дал интервью. Тотчас звонок из Кремля: уберите снег с дворцовых крыш, сосульки падают на светлые головы, хоть каски под шапки надевай.
"Растворитель должен быть немедленно в Кремле!" - визжал директор. "Нельзя, пока это опасно..." "Но вы можете его изготовить?" "Можем, но..." "Никаких но! Завтра вот на этот стол!" "Нельзя, он неуправляем, мы пока реакцию остановить и направить не умеем, мы над этим как раз работаем, Юрий Валентинович..." "До завтра кончите?" "Что кончим?" "Как что, то, что вы только что сказали, чтобы стал управляемым!"
Артур с ужасом посмотрел на Андрея. "Мы на этапе, к которому шли двадцать лет. Как же мы сможем второй этап закончить до завтра? - весело ответил Андрей. - Сегодня можно только растворить со снегом и сосульками весь ваш Кремль, Его обитателей в общем-то давно пора растворить без осадка. А вот Кремль, Москву и весь наш земной шар..." На директора страшно было смотреть. Он поперхнулся, закашлялся и слабо указал друзьям на дверь.
Выгонит, понял Артур. А ведь я ничего не умею, в сущности. Я последние тридцать лет только тем и занимался, что разрабатывал этот растворитель... Как тут уснешь? А тут ещё соседская собака без конца воет в подъезде у своей двери этажом ниже. Накинув халат, он спустился по гулкой ночной лестнице, отодвинул собаку и позвонил. Дверь открыла мощная бесформенная дама в ночной рубашке. Артур не знал как её зовут и почему, встречая его, она уже много лет плюётся в сторону и что-то шипит. "Впустите собаку, - попросил он. - Спать же невозможно..." "Кто это там?" - раздался мужской голос изнутри тёмной квартиры. "Кто? - грозно ответила камнеподобная баба, не сводя с Артура испепеляющего ненавистью взгляда. - Кто у нас в стране вечно всем недоволен, кроме евреев. Тебе собака мешает? Чемодан-вокзал-Тель-Авив. Понял? Нет?" Она с грохотом захлопнула дверь. Артур посмотрел вверх. У его открытой двери жались друг к другу Алла и 14-летний Марк. Артур снова позвонил. Дверь приоткрылась и в неё со свистом вылетела бутылка, разлетевшись со звоном о стальную решетку перил. Осколки градом посыпались в квадратный провал лестницы. "Артур, - истерически закричала Алла, - скорее домой, она убьёт тебя!" "Или я её, - озверел Артур. - Сволочь фашистская. Меня - в Тель-Авив. За что? За ежедневный риск ради этой страны?" “Это её страна, - кричала Алла. - Тебе же вчера твой партийный директор сказал то же самое! Тебе все говорят, что нам пора отсюда уезжать..." "Дискуссия не для лестничной клетки, - рявкнул Артур и снова позвонил, держась подальше от открывающейся двери, но оттуда что-то зашипело. Не успел он даже отстраниться, как задохнулся и на мгновение ослеп от струи спрея от тараканов...
"Это же покушение на убийство, - настаивала Алла, когда уехала скорая и остался только милиционер. - А вы даже протокол не составляете!" "Если я по поводу каждого конфликта на этнической почве буду составлять протоколы, в стране не хватит бумаги." "Но это же откровенный антисемитизм!- не унималась Алла. - А вы - представитель власти..." Милиционер потемнел лицом: "Все ОВИРы, аэропорты переполнены. Это что, сторонники советской власти там? Мы вас всю жизнь кормили, в институтах учили вместо русских, детей вам вырастили, а вы бежите как крысы с корабля при малейшем крене." "То есть в случае всероссийского погрома вы нас защищать не собираетесь?- спросил Артур сквозь кашель. - Так вас понимать? Это что, у вас такое личное мировоззрение нациста или коричневые уже пришли к власти?" "Погром? - прищурился страж порядка и законности. - Не думаю, что его можно организовать, тем более всероссийский. У нас вообще сейчас ничего всероссийского не организуешь. Только я хочу вам объяснить: чтобы бить жидов не надо никого к этому призывать, не надо даже разрешать, достаточно не запрещать..." "Вот теперь всё понятно. Спасибо... Вы ей и не запретили...Вы правы, не надо никаких организованных акций и партий. Евреев так мало среди русских, что одного процента безнаказанных погромщиков достаточно, чтобы не осталось ни одного еврея в стране! И никаких открытых процессов, депортаций не нужно... Вы умный человек. Спасибо. Но мы умрем только с оружием в руках." "С оружием? Кто вам позволит его иметь?" "Израиль. У меня подрастает сын. Он будет израильским солдатом. Пусть попробуют ваши палестинские выкормыши справиться с ним, когда у него будет узи через плечо!" "Вы сказали "ваши" выкормыши? - злорадно засмеялся милиционер. - Очнитесь, профессор! Наши. Общие. Школой для подготовки палестинских партизан командует генерал Давид Абрамович Драгунский. Признанный лидер советских евреев. У меня брат работает в "ящике". Кто его главные заказчики? Ирак, Сирия, Ливия. А кто куёт им оружие? Евреи - все творческие должности заняли ваши, правдами и неправдами. Добро пожаловать в Израиль, как раз успеете к войне. Саддам обещал сжечь пол-Израиля. Нашим с вами оружием, профессор..."
Я отдам растворитель Израилю, лихорадочно думал Артур, когда за милиционером захлопнулась дверь. Я буду работать день и ночь, я найду ограничивающие компоненты, чтобы Израиль получил оружие сильнее в миллионы раз, чем атомное. Чтобы ни у кого в мире не возникло и мыслей о погромах навеки. Чтобы погромщиков каждое общество боялось как огня. Всё. Родина для меня кончилась. Я всегда был ей искренне предан, но на предательство можно ответить только той же монетой. Завтра же еду к этой, как её, "сионистке Дине" и узнаю всю процедуру переселения в Израиль. Никаких америк и канад. Всюду рано или поздно будет то же самое. Только в Израиль - целевым назначением, для его и нашего спасения от гибе-ли! Я стерплю все унижения и отмену всех рукопожатий. Хватит!..
Никакой отмены рукопожатий в Союзе больше не было. В 1990 не было уничижительных собраний, где патриоты-евреи первыми истерически-фальшиво клеймили отъезжающих. Ни один не удивился, что профессор Айсман уезжает в Израиль. А куда же ещё, скажите на милость, еврею ехать? Тем более никто не удивился, что он вообще уезжает, покидает родину навсегда - какой идиот не покинет её при такой уникальной возможности, кроме русских, у которых, как всем известно, “родины нет”... Даже те, кто достаточно холодно относился к Артуру и к евреям вообще, смотрели на него с откровенной завистью. Мировоззрение народа-интернационалиста, народа-патриота изменилось за какой-то год. Евреи вдруг стали превилегированной частью великого советского нерода - им одним разрешено с этим народом навеки расстаться. Артур купался в лучах зависти, слушал еврейские песни с израильских кассет. Марк демонстрировал в спортзале “моген-давид” на шейной цепочке к изумлению ребята, только что освоившим крестик на груди. Ему искренне завидовали - он уже почти иностранец. Директор института сиял партийной улыбкой, подписавая доктору Айсману блестящую характеристику для ОВИРа: "Почти израильтянин, Артур Евссевич?" - заискивая перед уже иностранцем, произнёс он, прощаясь.
Откуда-то вдруг появилось уважительное это слово "израильтянин", почти инопланетянин, такое красивое, уважительное после звонких, как пощёчина, трамвайных слов "еврей" или “жид”... Эйфория длилась почти до последних дней в Москве, когда Айсманы впервые пришли на Ордынку уже не на дружескую тусовку, а в огромную гудящую очередь. Люди часами просачивались с прижатыми к груди до-кументами в узкую калитку охраняемого милицией “голландского посольства” с израильским флагом на мачте в центре дворика. В очереди Артур впервые в своей жизни увидел евреев, своих будущих соотечественников. Не элиту московских компаний, а евреев России, Украины, Кавказа, Средней Азии, Молдавии. Он впервые услышал интонации, знакомые до сих пор только по антисемитским анекдотам. Его поразила карикатурность, намеренная наглость тех, кого он презрительно привык называть “базарными грузинами”. До него вдруг дошло, что именно вот эта разношерстная беспардонная и замученная публика и будет отныне и до конца его жизни обществом его семьи. Паспорт он сдал, за отказ от советского граждантва заплатил, с работы уволился, из Москвы вы-писался...
Согревала только одна мысль: скорее, скорее заинтересовать израильтян своим растворителем, а дальше - осуществлённая мечта - работа в западной науке, такой справедливой, порядочной и богатой. Там этих всех не будет, вокруг. Будут только тонкие ценители его таланта и соратники в научном прогрессе во имя исторической родины - бывшие советские профессора и израильские учёные. Он столько слышал от выездных о неслыханных условиях работы и социальных льготах учёных на Западе. Он уже мечтал об этой авторучке нормального учёного за рубежом - ПС, персональном компьютере вместо "машинного времени" в очередь на допотопной институтской ЭВМ, занимающей полэтажа огромного здания. И совсем робко, с замиранием сердца, представлял себе будущий быт своей семьи - приличную квартиру, а то и коттедж. И, конечно же, свою машину-иномарку, как у нарождающихся советских богачей... Скорей бы!
Внутри дворика посольства была строго упорядоченная суета. Поразила четкая организация работы чиновников. В лихорадочном возбуждении, панически боясь даже здесь вездесущего КГБ, Артур рискнул обратиться к одному из них - шустрому молодому человек с бородкой: "Вы работник посольства?" "Какие проблемы?" - торопливо, но веживо ответил он, нехотя останавливаясь.
Артур уже привык, что все израильтяне, которых он видел на тусовках у синагоги, преимущественно какие-то странные, словно ряженные религиозные, всегда куда-то лихорадочно спешили... Этот тоже выслушал только начало тирады о растворителе, которую веским профессорским тоном произнёс было Артур, и брезгливо-устало показал на флигель, где у бесчисленных окошек толпились люди с бумагами: "Сдайте всё здесь, а в Израиле получите. Не беспокойтесь о таможне. Идет дипломатической почтой. Там обратитесь к специалистам. Нас же всё это не касается. До свидания." Артур стал в очередь, запаковал труд всей своей жизни в пакет, сдал в окошко. Кольнула мысль: ведь тут труд не только его, но и Андрея, не только еврейских, но и русских сотруд-ников его лаборатории, которую двадцать лет содержали на советские деньги... Как же он может всё это без их согласия отдавать чужой стране? Что это, если не банальное предательство? Но он тотчас вспомнил слова своего заместителя и друга Андрея Сергеева: “Не комплексуй, Артур. Такие, как наш директор, всё равно всё или пропьют или потеряют. Или при случае продадут за любой рубеж. Тем более, что без тебя мы всё равно дальше не двинемся. Это твоё. И всё остаётся людям. Предлагай от своего имени. А если сумеете привлечь нас и платить, то...”
***
"Меня - в Тель-Авив! За что?" - вспомнил Артур свой обнаженный крик души, стоя на просторном балконе циклопического отеля ближневосточного Нью-Йорка, глядя вдоль роскошной тель-авивской набережной. За что по-преж-нему непонятно, но не наказали, а наградили. Его злобной соседке и не снилась вся эта красота, эта теплынь в феврале, пока она там, сволочь, надевает меховые сапоги, чтобы сходить мусор выбросить в сплошном мессиве московской метели. Она будет сегодня волком рыскать по огромным, как аэровокзалы, московским гастрономам в поисках ХОТЬ ЧЕГО-НИБУДЬ, пока они с Аллой ходят в похожем на музей супермар-кете с тележкой, набитой невиданными даже в кремлёвских буфетах продуктами, доступными даже их скудным средствам. "Вы не слышали, - вспомнил он старушку в очереди на Ордынке, - там хорошее снабжение?" "Мадам, - классически поправил воображаемое пенсне пенсне высокий мужчина, который всех консультировал после гостевой поездки в Израиль. - там вообще нет снабжения." "Боже мой..." "Мадам, в Израиле, как и по всему цивилизованному миру, просто вместо снабжения - изобилие." "Позвольте, молодой человек, - заторопился старик с колодками наград на выгоревшем кителе. - Что значит - изобилие? У нас тоже ветеранам дают продуктовые подарки ко Дню Победы. Мне, например, в Севастополе всегда давали килограмм гречки. К 9 Мая и не только. Я слышал, что и в Израиле ветеранам войны..." "Это наглая антисемитская ложь, папаша. В Израиле ветеранам продукты к праздникам не дают." "Даже гречку не дают?" "Нет, гречку не дают," - отрезал сосед. "Там не растет гречка или её туда не завозят?..." - ужаснулся ветеран. "В Израиле растёт всё и всё туда завозят, но гречку там не дают, её продают всем, повсюду и очень дёшево." "Без очереди? - не поверил старик. - Так не бывает".
И вот они уже месяц наяву живут в сказке израильского изо-билия. К тревогам и к “скадам” они давно привыкли, да и война идет к концу. Начинается новая, неожиданно счастливая жизнь. Артур неумело прочел благо-дарственную молитву и пошел, крепко сжимая “дипломат” с бумагами, навстречу своему звёздному часу - на три пополудни назначена встреча не где-нибудь, а в Министерстве обороны! В конце концов, подумал он, лучшим другом его на покинутой родине оказалась именно эта вечно шипящая соседка. Все мы должны быть благодарны в этой ситуации спасения от кошмара Союза не друзьям, а врагам. Без её путёвки в Тель-Авив стоял бы сейчас Артур с Марком, Ритой и Аллой в длиннейшей очереди и получал бы какую-то дрянь по полкилограмма в одни руки. Да, и здесь шекелей катастрофически нехватает, но уже сегодня, через какие-то полчаса изумительной февральской прогулки по зеленому цветущему городу он будет выслушан, наконец, не спешащим чиновником посольства, а пригласившим его официальным лицом. Он отдаст растворитель евреям!..
Безликое официальное лицо приняло брезгливо-вежливое выражение, когда Артур стал торопливо излагать идею своего сольвента. Пригласившего его израильтянина интересовало предполагаемое сотрудничество профессора с КГБ. Артур сразу сказал, что да, естественно, имел дело с КУРАТОРОМ, все ученые его уровня были ухожены всесильными органами. Предложения, касающиеся спасения Израиля от его врагов с помощью уникального растворителя, он вообще слушать не стал. "А плевать нам на них, - зевнул чиновник и пожал плечами - У нас всегда было, чем с ними разговаривать, а теперь и подавно. Не берите в голову, доктор." "Но... я же говорю с представителем государства?.." "Адони, я разведчик, а не химик, не мне оценивать стратегическую мощь вашего растворителя. У нас государство в эти дела не лезет. Предлагайте сами оборонным фирмам, но я бы на вашем месте на работу там не очень рассчитывал. По крайней мере, в течение пяти лет." "Как? И тут?" "А вы как думали? Ваш же генерал КГБ Калугин заявил, что каждый пятый оле - его бывший добровольный помощник. Мы не собираемся их ни вычислять, ни наказывать. В конце концов, ни одно государство не может существовать без тайной полиции с агентами из населения. У нас с вами речь сейчас идет о другом. Вы полагаете, что мы должны доверить вам НАШИ государственные секреты, от которых зависит мощь и даже жизнь нашей страны. А мы не хотим. Посудите сами, мог КГБ в ваш, к примеру, институт рекомендовать незнакомого ему свежего эмигранта из Штатов? То-то. Почему же мы должны быть глупее ваших органов?" "Ваши рассуждения - бюрократическая чушь, господин офицер. Я не претендую ни на какие секреты Израиля. Я, напртив, предлагаю совершенно новый оборонный проект. Вы можете его засекретить от кого угодно, но не от меня, единственного в мире, который всё о нём знает. Пять лет! Неужели вы не понимаете, что тем самым вы не только лично меня обрекаете на прогрессирующую деградацию и бесплодие, но и уничтожаете уникальный проект? Вы обрекаете Израиль, которому я приехал помочь, на разработку вторичных идей..."
"А кто вам сказал, что вас зовут в Израиль, чтобы помогать ему своими “первичными идеями”? Ни в одной брошюре Сохнута вы об этом ни слова не найдёте! Обходились же мы как-то без вашей помощи со своей "вторичной нау-кой" до сих пор, обойдёмся, бзэзрат ха-Шем, и далее, адони. В вашем возрасте, я бы меньше всего думал о спасении Израиля. Подумайте о безопасности своей семьи в новой для неё стране. Никто другой вам здесь не поможет вписаться в неё, кроме вас самого. Научитесь что-нибудь делать, сторожить там или пляжи убирать. Подумайте о том, чем прокормиться, а об Израиле, уверяю вас, есть кому позаботиться и без советских гениев. Когда мы захватили ваше “непобедимое оружие” нетронутым на поле боя, то во всём мире не нашлось покупателя на продукцию вашей военной промышленности. Вот истинная цена вашей квалификации. Советского гражданства вас лишили, так что обратной дороги вам нет. В Штатах и Канаде после 45 на работу не берут, тем более с вашим-то английским. Впрочем... пробуйте, предлагайте. Вы в свободной стране, барух ха-Шем. Желаю удачи." "Но проект совсекретный, вдруг попадёт в руки ваших врагов?" "Врагов? Вы их просто не знаете. Они без русских готовый танк завести не могут." "А вам не кажется, что вы в демократической стране переплюнули все антисемитские ограничения тоталитарного режима? Те хоть открыто не признавались, что евреи не имеют права работать над секретными темами." "Это их проблемы, доктор, нам не указ. Тем более, что ограничения коммунистов для работы советских евреев в оборонной промышленности - из области нашей пропаганды. Через этот кабинет прошли тысячи специалистов. И каждый, если ему верить, от таких должностей и наград, какие ему не только в Израиле, а в любой стране свободного мира и не снились бы. Создается впечатление, что вся неслыханная мощь империи зла создавалась евреями. Во всяком случае, процент евреев в вашей оборонке не ниже, чем в Штатах. Не надо мне пудрить мозги, я не фрайер, адони. Я склонен верить, что вы старательнее других работали на свою империю и её союзников, включая наших смертельных врагов. Но, повторяю, я вас не упрекаю: вы жили в своей стране, а я уважаю патриотов и терпеть не могу изменников и перебежчиков. До Горбачёва люди вроде вас и не думали об Израиле, вам было хорошо на родине, никто вас там не угнетал, иначе откуда взялась бы алия начальников, ученых и орденоносцев. Горбачёв выпустил из бутылки много джинов, в том числе настоящих, а не мнимых антисемитов. Потому-то вы и здесь. Мы впустили вас, мы вам прямо в аэропорту дали гражданство, а вот уступать вам наши немногочисленные рабочие места в наиболее престижной отрасли мы вам не обещали. Ваша невостребованность на родине и спрос на вас за рубежом - из области ваших собственных иллюзий. К нам это не имеет ни малейшего отношения. Я не стал бы вас "проталкивать" даже если бы мог. Но, повторяю, у меня совсем другие функции. Оборонные фирмы могут вас использовать или нет. К нашему ведомству это отношения не имеет." "Рано или поздно вы горько пожалеете о нашем разговоре и вашей чванной тупости, офицер." "Доктор, я слышу это к концу каждого разговора за этим столом. Успокойтесь, вы не к зулусам приехали. Мы тоже кое-что умеем, знаем и имеем. В том числе и ясное представление о научно-техническом потенциале алии. Что же до якобы уникальных советских проектов вроде вашего, то наши фирмы сначала рассматривали их очень внимательно. И что же? Человек, выдающий себя за автора, как правило, оказывался то начальником над учеными, то третьестепенным исполнителем, а то и смежником, не способным не только довести проект до нормального обсуждения, но и объяснить его суть. Но сколько амбиций! Поймите, вы в еврейской стране, безмерными амбициями здесь никого не удивишь. Тем более не напугаешь. Спасибо вам за добрые намерения и успехов вам..."
*** Продолжение