All rights reserved by Dr.Solomon Zelmanov Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.

«У нас просто нет другого выхода, - ответил Президент. – Мировое сообщество может и должно предотвратить этническую катастрофу, где бы она ни возникала. Беженцев в Иордании и Египте уже свыше полутора миллионов, а израильские силы продолжают изгонять арабов не только с территории Палестинской Автономии, но изнутри «зелёной черты», угрожая им физическим уничтожением, как будто бы между не было никаких соглашений.» «Но палестинцы сами нарушили эти соглашения, а потом и израильские арабы потребовали автономии внутри зелёной черты, возвращения сюда чуть ли не миллиона беженцев со всего света, обратились за помощью к арабским армиям и сами начали стрелять по своим согражданам-израильтянам из густонаселённых городов и селений. Именно «живой щит» и оказался в основном причиной жерв среди мирного населения! Что бы мы делали на месте Израиля, если бы так повели себя наши афроамериканцы или мексиканцы?» «Мы не стали бы производить бомбардировки наших городов.» «Вы считаете, что эта реакция евреев может послужить поводом для войны с нашим стратегическим союзником, господин Президент?» «О какой войне вы говорите? С кем? Мировое сообщество попросту проучит зарвавшихся политиков таким же образом, как это было сделано для принуждения к цивилизованному поведению Югославии в рамках возмездия справедливости. У мирового правопорядка нет и не может быть любимчиков или изгоев. Израиль осуществляет трансфер точно так же, как это делала Сербия. И получит такое же напоминание о своём месте в этом мире, какое получил Милошевич! Для НАТО нет своих и чужих. Есть зарвавшиеся политики, которых мы сначала пытаемся образумить, а потом силой ставим на место. Наша эскадра сделает всё для того, чтобы вернуть всех арабов на их незаконно оккупированные территории.» «А если они, как и косовары, вернутся в Израиль с оружием и займутся геноцидом евреев?» «По всей Палестине будут действовать миротворческие силы ООН, способные защитить и арабов, и евреев.» «Но всем известно, как они «защитили» сербов в Косово, когда туда тотчас незаконно приникли под носом ООН сотни тысяч албанцев и построили сообщество криминала и наркоторговли!» «Демагогия. Сегодня самая сильная армия в регионе именно ЦАХАЛ, а наша акция призвана показать, что впредь никогда и никому в мире не будет позволено решать свои территориальные проблемы грубой силой...» «Ваши оппоненты на Капитолийском холме уверены, что палестинцы с самого начала намеренно вели мирный процесс именно к нынешнему развитию событий. Они знали по опыту, что внешние силы не позволят Израилю укротить силой их аппетиты, а потому вели переговоры, как рекитеры. Их лидер то поощрял взрывы на улицах партнёра по мирному процессу, то вроде бы осуждал их, постоянно держа евреев в напряжении угрозой террора его или осуществлением, нарушая все подписанные им соглашения, а потом, как только понял, что евреи не могут больше идти на уступки, просто напал на них! Его армия вырезала или изгнала десятки тысяч поселенцев! Почему вы не называете это этнической катастрофой?» «То же самое оппоненты говорили об изгнании сербов из Косова. Да, мусульмане склонны к излишней жестокости. Да, они трудно управляемы даже своими лидерами. Но у нас нет прямых доказательств, что поселения были захвачены по прямому указанию высшего руководства Палестины. В любом случае, использовать танки, самолёты и артиллериею в густонаселённых городах можно только с целью вызвать массовое бегство сотен тысяч ни в чём не повинных людей. Мы считаем эти меры не адекватными погромам в поселениях. Почему именно в этой точке земного шара мы должны позволить сильному расправиться со слабым? Напротив, мы имеем, наконец, уникальную возможность показать здесь, на чьей стороне истинная сила и право в наш век!» «А как насчёт ожидаемых потерь среди миротворческих сил? Что если Израиль не согласится позволить себя публично выпороть? Всё-таки в военном отношении он – не Югославия, тем более не Ирак...» «Для совпеменной мощи НАТО, как вы понимаете, это практически одно и то же.»
***
«O чём ты тут мне толкуешь, Дуглас? - взорвался адмирал Генри Паркер. - Мы им разбомбили нефтеперегонный завод в Хайфе! Да они его за год восстановят... А кто поднимет со дна этого Пёрл-Харбора мою эскадру? Тебе следовало понимать, что евреи не позволят себя безнаказанно выпороть, как Ирак и Сербия...» «Ещё не вечер, - осторожно возразил военный советник Президента Дуглас Коэн, слывший специалистом по Израилю. - После Пёрл-Харбора была Хиросима. Мы не простим нашим бывшим стратегическим союзникам такое поражение.»
«Или они нам - нашу неблагодарность, наше предательство давней дружбы и свои разрушенные предприятия! - прорычал адмирал. - У японцев просто нечем было ответить на Хиросиму, даже и имей они к 1945 все свои авианосцы и линкоры. А у этих хитрых евреев, судя по всему, в рукаве ещё с десяток подобных букетов против нас. Если мы вдруг решимся на удар возмездия по Тель-Авиву, то... Да чтобы не допустить такого нам пришлось сорок лет вести холодную войну с СССР.» «Вчера мир стал опять двуполярным, Генри? Второй полюс - какой-то Израиль с населением трети Нью-Йорка! Ты хоть понимаешь, что этого просто быть не может!» «А разгром половины нашей эскадры на глазах всего мира можно было вообразить два дня назад? Взгляни вокруг. Где два лучших наших авианосца, где вся палубная авиация, кроме той, что успела удрать в Турцию, Грецию и Египет, где три новейшие подводные лодки и два супермощных фрегата?! Где корабли наших союзников, с которыми мы пришли на защиту этого факанного Фалестына? Где германский фрегат, на которые они набросились с атавистической страстью? Где половина британских кораблей, где французский авианосец? На дне! Как мы с тобой объясним конгрессу, что НАТО разгромила страна, которую наш умник-Президент считал строптивой банановой республикой? Да и нас с тобой евреи вчера скорее просто милосердно отпустили, чем нечаянно упустили!..»
«Но... Генри, кто же мог знать о “подводных невидимках” и особенно об этих жутких “шмелях”, которые облепили наши корабли и перебили в воздухе всё, что летало ещё до атаки “невидимок”? Мы были готовы к встрече с опытными израильскими пилотами на известных нам самолётах, не говоря об их устаревших ещё до постройки подводных лодках. Я и сам всегда предупреждал - да, Израиль это военная сверхдержава, но региональная - не более того... Я бы первым высмеял информацию об этих “шмелях”. Их просто невозможно было изобреcти, разработать, построить и освоить за такой короткий срок! Тем более тайком, тем более в Израиле... Гораздо более скромные военно-технологические новинки создаются десятилетиями под пристальным наблюдением разведок всего мира.» «Вот газеты и напишут обо мне, что, мол, генералы всегда “готовятся к прошлой войне”».
«И будут, увы, правы! Наша с тобой вина, Генри, как раз в том, что мы были готовы к войне с заведомо беззащитным противником, какими были примитивный Ирак, а потом фанатичная, но вооружённая старьём Югославия. Мы сделали ставку на то, что Израиль раздираем противоречиями, что там все против всех, что поселенцев остальные считают фанатиками-провокаторами. Я, конечно проигрывал вариант сплочения народа при виде наших кораблей и даже самоубийственного атомного контрудара в духе синдрома Массады, но трезвые аналитики не верят в фанатизм целого народа в наш прагматичный век. Поэтому я рассчитывал на политическую поддержку нашей позиции минимум половиной населения Израиля после первых же ударов. Но что меня больше всего поражает, Генри... Заметь, идеологической подготовки к обороне у них вообще не было! Ни за , ни против. Я и решил, что руководство страны зараннее смирилось с неизбежностью позора публичной порки, чтобы аргументированно капитулировать.»
«Кто же тогда нам утопил половину нашей эскадры, Дуглас?» «...и, как бы между прочим, поставил потом своё население в известность. Точно, как в 1967 году - пост фактум...» «Это ты аналитик, а я – военный. Я называю вещи своими именами. Мы просто получили отпор и вынуждены будем впредь сознавать, наконец, что и экзекутору может достаться от казалось бы беззащитной жертвы... Израиль, не спросясь ничьего разрешения, снова оказался на чужом месте. Мы с вами, конечно, будем кричать, что проморгали таинственные процессы не мы, а генштабисты и разведка, но спрос всегда и везде был с битых... Как с адмирала Рожественского. Теперь лично с меня – сто лет спустя...»
« Да и мне, как советнику, придётся объяснять, откуда всё это взялось у Израиля.»
«Вот и объясни пока хотя бы мне, как в условиях постоянного наблюдения из космоса да ещё с уникальной поддержкой нашей позиции не только значительной частью израильского населения, но и, как ты всех уверял, большей частью генералитета, можно было проворонить разработку, испытания и массовое производство “шмелей”?»
«Хорошо зная израильскую военную промышленность, я уверен, что ни при каких субсидиях она НЕ МОГЛА произвести ни одного “шмеля”! У Израиля не было ни мотивации, ни времени поставить даже и чьи-то готовые разработки на поток. Да и некуда! В Израиле сроду не было авиазавода нужной мощности, на который, к тому же, должны были работать сотни других предприятий по всему миру. Мощность двигателя «шмеля» я оцениваю в сотни тысяч киловатт, а массу - не менее пяти тонн. А скорость - до двух-трёх звуковых! Даже на малых высотах он в любом направлении мгновенно развивает, причём на короткое время, до пятисот миль в час. Как они при этом компенсируют чудовищные перегрузки на пилотов, можно только догадываться, но вы видели, что он демонстрировал невероятную способность уклоняться от ракет. Добавьте биологический способ полёта, тщательно продуманную устрашающую боевую раскраску корпуса, противостояние пулемётному и артиллерийскому огню в упор. Учитывая всё это, я рискну оценить стоимость каждого аппарата не менее, чем в полмиллиарда долларов. Мы же видели, как минимум, сотню этих... самолётов. Добавьте десятки, а то и сотни миллиардов на разработку “шмелей”. Кто бы это оплачивал, если Израиль выклянчивал у нас по полтора миллиарда в год, отчитываясь за каждый истраченный доллар.»
«Кто-то тайком произвёл “шмели” в Штатах или в России?» - безнадёжно спросил адмирал.
«А как затем Израиль смог бы скрыть их доставку в свою страну и испытания на своей крохотной, тщательно контролируемой снаружи и изнутри территории? Как они могли тайно подготовить эту воздушную эскадру и оттренировать пилотов на аппаратах, не похожих ни на самолёты, ни на вертолёты? Где они могли такую эскадру сосредоточить, если их страна просматривается как под микроскопом?»
«Я знаю только одно - они не в первый раз готовят противнику сюрпризы. В 1967 году...»
«Да накануне Шестидневной войны мы знали каждый чих каждого израильского генерала и политика, - горько усмехнулся советник. - И арабы, не будь они арабами, да ещё с помощью КГБ, вполне могли подготовиться к внезапной атаке израильтян. Но сегодня ни один из наших проверенных источников не указывал никаких признаков, что Израиль вообще готовится к контратаке. Вся армия и резервисты выкуривали из Фалестына и со своей территории последних арабов-мусульман. Ни один самолёт во время «получасовой войны» и не свернул в сторону моря! Ни один! Ни одна подводная лодка не покинула Хайфу. Не запущен был даже ни одна из их знаменитых противоракет, когда «томагавки» громили их предприятия. Словно в стране находились две не зависимые друг от друга армии. И, повторяю, ни от одного источника, ни полслова о подготовке реально нанесённого массированного контрудара. Если, конечно, исключить священные тексты о вмешательстве Всевышнего на стороне евреев...»
«Оставь ты в покое священное писание! Пораскинь лучше мозгами, кто мог всё-таки тайком произвести и, тем более, подарить евреям всю эту фантастику? – побагровел адмирал. – Кого мы в первую очередь отблагодарить за нашу Цусиму? Россию?»
«Россия? Подарила? В её-то положении? Израилю?!»
«Тогда КТО? Купить не на что, произвести негде, похитить не у кого...»
«Вы можете надо мной смеяться, сэр, - побледнев, поднялся Дуглас Коэн, - но, боюсь, евреи имеют контакт с другими мирами... Некто, причём не просто сверхмогучий и сверхбогатый, а жизненно озабоченный военной конфронтацией, окружённый массой смертельных врагов, поставивший всю огромную экономику на службу армии, только и мог вооружить евреев такими дорогими новинками. А быстро их освоить они как раз умеют. Кто же этот некто? Что-то подобное мог произвести разве только только Советский Союз на пике холодной войны, когда на прорывную военную технологию шли все ресурсы великой державы!.»
«Ты не стукнулся ли головой о воду, мой учёный друг, когда позавчера летел в воду с острова авианосца?»
«Ты мог бы ещё более ехидно улыбаться, Генри, при условии, что у тебя есть другое объяснение. Так вот, этот союзник «шмели» им не продал, а именно подарил, ибо никаких денег в мире евреям на такую воздушную эскадру не хватило бы...»
«И этот союзник помог вывезти «шмели» и «невидимки» с другой планеты?.. На чём?! - адмирал даже выскочил из кресла. - И с какой, к дьяволу, планеты евреи могли вывезти сотни... пятитонных самолётов, не говоря о подлодках, если у них нет даже примитивных космических кораблей, а во всей Солнечной системе нет обитаемых планет - ни на одной нет и следа жизни?»
«Найди другое объяснение, Генри. Пока мы его не найдём, я могу назвать тебе как минимум двоих, кому жизни не будет отныне именно на этой планете...»

***
- Я тоби дамо за меблю и барахло пять тысяч рублей, - сосед, часто часто и тревожно моргал белесыми ресницами. - Гроши вам в ссылке ой як сгодятся.
- Да с чего вы взяли, что нам грозит какая-то ссылка! За что? Я в первый день войны добровольцем пошёл на фронт и был на передовой до последнего. Аня работала всю войну по двенадцать часов в день на военном заводе. Мы - патриоты своей интернациональной социалистической Родины. Чем мы хуже, во всяком случае вас, которые в оккупации работали здесь, в Мозыре, на фашистов? Почему же депортации подлежу я, моя жена, мои сыновья-близнецы, а не бывшие полицаи из украинцев и белоруссов?
- Та тому, що вы жиды! Тому, що як продали вы Господа нашего Иисуса Христа, так и пишли по свиту усих продаваты за серебрянники. Товарищей Жданова и Щербакова видтравыли. От товарища Сталина, вождя и учителя нашего извести задумали, та не успили. МГБ вас всих во-время разоблачило. Зараз, у 1953 году, вы тильки и мриете о новой, американской оккупации нашей ридной батькивщины... Так що не зазря стоять тягники для вас и ваших диток рядышком со всими мистамы, куда вы возвернулися с ташкентов. Отсиживались, поки мы с Гилером воевалы... Ты що! Ах ты жидюга! Мине и у морду! Люди добрыи! Зовсим жид обнаглел! Бей жидов, спасай Россию...

***
“Это я попросил суд освободить тебя, Егора Ракова - “гордость ленинградской спортивной гимнастики”, не смотря на очевидную для меня опасность твоей светлой личности. Я уверен, что ты надолго запомнишь капитана МГБ Ивана Павловича Глушкова и наши с тобой милые беседы в этих стенах. Но имей в виду на будущее: Советская власть пережила нашествие гитлеровских орд в 1941 и массовое предательство наших евреев в 1953. Наша партия под мудрым руководством Лаврентия Павловича Берия и его верных учеников и последователей беспощадно расправилась с антипартийной группой Хрущёва-Маленкова-Жукова, смело исправила некоторые перегибы даже самого товарища Сталина. Наша страна впервые в истории человечества построила коммунистическое общество: от каждого - по способностям, каждому - по потребностям. Сегодня мы накануне победы над остатками империализма в мировом масштабе. И после всего этого наивные дураки-фразёры, с подачи загнивающих капиталистов, на рубеже веков будут учить нас, коммунистов, демократии! Тебе самому партия дала возможность и бесплатно учиться в лучшем вузе Ленинграда, и тренироваться в лучших в мире спортивных залах, чтобы стать чемпионом. А в благодарность за всё это ты и твои подельщики призывали в прокламациях народ к контрреволюции. Вот ты и стал таким, каким мы тебя выпускаем на свободу. Теперь у тебя будет более, чем достаточно времени, чтобы раскаяться. И самый смертный враг не пожелает тебе встретиться со мной ещё раз. Ты всё слышал?”
- Да, товарищ капитан...
- Вот и ладненько. Учти, у меня золотое сердце. Если бы не моё ходатайство и поручительство - сгнил бы ты в тюрьме.
- Спасибо вам за вашу доброту. Буду гнить дома...
- Во-от как! Ну-ну...
***
“Я имел в виду, что п-под в-вашим “высокопрофессиональным” руководством махолёт п-просто никогда не полетит, Валерий Алексеевич. И в-вам это известно гораздо лучше, чем д-даже мне.” “То есть отдел мне следует передать под руководство вам, Виктору Семёновичу Дубовику, а самому в сорок пять лет пойти на пенсию?” “З-зачем же на п-пенсию? Есть, наверное, к-какие-то сферы п-приложения и ваших уникальных интригационных спосособностей. Я лично на ваше место не претендую. П-пусть хоть П-пухин руководит вместо Драбина, было бы дело. Г-главное, прекратить в-вашу с Ясиновским имитацию бурной д-деятельности вместо работы, что, между прочим, свойственно и всему институту, как будто и созданного для б-бутафории... Вместо того, чтобы реально дать промышленности новый тип летательного аппарата, в котором так нуждается и н-народное хозяйство, и армия.”
“А вот мне кажется, что я вам просто антипатичен, как человек. И что отсюда все наши коллизии.” “Что вы! Да п-появись завтра на вашем месте, скажем, ваш д-двойник, но способный п-принести реальную пользу д-делу, я бы и не заметил, симпатичный он или антипатичный.” “Интересная мысль, - загадочно улыбнулся Драбин, прищурив злые синие глаза. - Надо продумать эту версию... Совсем даже не исключено, что от её реализации будет немалая польза, скажем... для армии... Так что давайте продолжим нашу дискуссию после моего возвращения из командировки в Арктику, идёт? Спасибо. Вы свободны.”

1.
1.
За зеркалом бухты коричневым пламенем светились на низком полярном солнце дальние сопки. Борис угрюмо смотрел на зеленоватые льдины и мерцающие под водой камешки. На проплывающей прозрачной льдине неподвижно как чучело сидела большая чёрная с белым клювастая птица. Она не шевелилась даже когда робкая волна от простучавшего где-то катера обдала льдину и чёрные цепкие ноги розовым фонтанчиком.
Южак, по своему подлому обыкновению, сразу и надолго рванул по этой глади рябь. Тотчас дождь громко и агрессивно застучал по брезенту капюшона, напоминая своим звуком бравурную маршевую мелодию.
Сорок пять лет, возникла в мозгу сегодняшняя дата. Просто дата, без юбилейной грусти, радости, разочарования или обиды. Враждебность или дружественность бытия, включая людей и события, давно были подавлены. Осталась только тщательно культивированная отрешённость. Довольство хотя бы и крышей над головой.
Птица вдруг ожила, наклонила огромный клюв, повернула голову так, чтобы оглядеть равнодушным взглядом человека, стоявшего на почерневших от времени досках заброшенного причала. Вдруг выпростав огромные крылья, она без разгона взлетела и тяжело понеслась над самой водой, отражаясь в не успевшей сморщиться поверхности.
Привычным шестым чувством Борис что-то почуял сзади и оглянулся. К мосткам со стороны посёлка шёл человек. Не здешний. Впрочем, здесь все были пришлыми, даже и вроде бы несменяемые бичи. Этот же был в модном плаще, городских туфлях, совершенно промокших, как у всех новичков, кто, сокращая путь, идёт не по коробам, а прямо по хлипкой почве тундры. Незнакомец остановился у кромки воды на белой гальке и тоже не мог отрвать глаз от горящих коричневым светом сопок, белых мачт судов на рейде под низким чёрным небом, похожим на крышу исполинского каземата с готовым захлопнуться ярким выходом к этим мачтам и сопкам. Пришлый словно сохранял про запас это грозное великолепие полярного полудня, отраженное в его очках в роговой оправе. Впрочем, это могла быть и полночь...
Командированный, лениво отметил Борис. Ещё вчера ждал самолёта сюда где-то в Чохурдаге, а позавчера ходил по Ленинграду, где трава летом бывает сухой, где магазины, кинотеатры и клубы - оригинал, а не дешёвая копия. Не сегодня-завтра он вернётся в нормальный мир на МАТЕРИКЕ, а этот город и самого Бориса, стоявшего здесь с ним рядом несколько минут, навряд ли упомянет в беседах с трезвой ухоженной женой. Разве что при встречах со знакомыми полярниками вскользь обронит: “Вот как-то раз в Певеке видел я одинокого бича на заброшенном пирсе...”
Борис отметил, что в общем даже похож на столичного гостя - та же стать, фигура, даже в лице что-то общее, но Бориса не ждут в Ленинграде умная жена, аккуратные дети-отличники, стандарт уюта советского образа жизни. Похожи они, да разные крыши у них над головой. И разное у них место под разным солнцем. Неуютно сейчас гостю с мокрыми ногами под уже срывающим с него плащ южаком, но это для него не единственный располагаемый быт, а добровольно выбранная недолговечная экзотика... Вот сейчас он сейчас вернётся в штаб полярных операций или в гостиницу, а потом и на своё чистое рабочее место за компьютером в приличном городе среди зелени и человеческой травы на газонах.
“Дядь Борь! - крикнул издали Пацан и сгорбившись кинулся из кабины за лопатами в кузове. - Иди Север осваивать. Хули любоваться на всю эту поебень?»
Борис ловко попал плевком в проплывавшую бутылку из-под красного вина и тяжело зашагал к мусорной куче, привычно натягивая брезентовые рукавицы и едва не коснувшись плечом посторонившегося двойника. Поддел слежавшийся и чуть прикипевший к вечной мерзлоте мусор снизу, умело покачивая совковую лопату, чтобы масса поддалась. Он старался не наступать в лужи левой ногой. Прохудившийся ещё вчера сапог отмечал каждую лужу новой порцией холодной воды взамен вытекавшей с пузырями наружу уже тёплой. С детства Борис не знал, что такое простуда, но смертельно ненавидел сопровождавший его всю жизнь холод. Пацан заметил маневры напарника и оскаблился гнилью зубов: “Времени не хватает на ремонт, а, дядь Борь?..”
Наконец, кучи не стало. От земли, если так можно назвать здешнюю почву, шёл вонючий пар. Пацан тут же вскочил в кабину к неизменно читающему “Правду” водителю. Забравшись в кузов, Борис с удивлением отметил, что командированный всё ещё стоит там же, напряженно глядя прямо на него сквозь свои блестящие на солнце очки.
2.
На почте как всегда было людно. Трещали регланами и языками лётчики, пожирая глазами сквозь кружево черной кофточки белые плечи почтарки Майи. Та ловко отвечала на шутки улыбками, пролистывая письма до востребования, принимала переводы, выписывала квитанции.
Бориса она обычно вообще не замечала, но сегодня почему-то прищурила на него близорукие зелёные глаза и чуть улыбнулась несколько ошеломлённо. Потом, как обычно, брезгливо взяла кончиками пальцев его засаленное удостоверение и пролистала письма, отрицательно качнув головой, снова растерянно улыбнувшись. Выходя на короб, он заметил, что она провожает его напряжённым взглядом. Надо же, какое сегодня внимание к имениннику... Словно кто-то и впрямь знает о его юбилее.
Он пересёк едиственную в городе-посёлке площадь, взял в гастрономе неизменную ежедневную бутылку водки, палку сухой колбасы и прошёл на свой короб, где сподобился год назад получить после койки в общежитии отдельную комнату в двухэтажном бараке - своё место под полярным солнцем любимой родины... Здесь кисло пахло нечистотой, стояла глухая сушь от включенной намертво электропечки, висело на верёвке бельё и стоял стол с объедками и пустыми бутылками. Борис стянул и закрепил сохнуть над печкой сапоги, потом повесил там же плащ, ватник и брюки, бросился на кровать с панцирной сеткой и тотчас исчез в своих бесконечных сновидениях. Только в них шелестела давным-давно не виданная листва, мелькали полузабытые лица, пели нормальные птицы, не пахло водкой и мочой в подъездах бараков с заблёванными лестницами...
3.
Майя заперла комнатушку почтового отделения, тщательно засургучила входную дверь личной печатью и вышла на ту же площадь под потоки скользящего низкого солнца между чёрными нервными тучами и темнозелёной тундрой с черной же грязью на искорёженных гусеницами дорогах. Свет от низко сидящего над сопками желтого шара и от его отражения в голубой со льдинами бухте многослойно отражался от стёкол домов и от луж на коробах и между колеями на дорогах. Снежинки из туч, сверкая, неслись в потоках света, как осколки зеркала Снежной Королевы, никогда не посещавшей Советский Север, и без неё вкусивший столько лжи и зла, сколько не снилось ни одной свирепой королеве...
Майя торопилась переодеться для только что назначенного ужина с лётчиками в девять в ресторане “Арктика”. Её тоже отдельная комната была по-девичьи чистой и уютной, но с тем же мертвым сухим духом электропечки, убивавшим любую домовитость.
Она наскоро разделась, достала из шкафа любимое чёрное платье с белой розой у ворота, то самое узкое блестящее платье, что подчёркивало отличие стройной женщины от женщины вообще. В зеркале она увидела своё лицо с большим ртом, неправильным носом и длинными зелёными с поволокой глазами, странным образом приводящими именно эти недостатки в неповторимую гармонию. Держа в руках платье, она придирчиво разглядывала себя, стоя в белье и в туфлях, и словно выставляла себе, разменявшей сегодня четвертачок, оценку. Не убедив себя этим досмотром, она сняла всё и покачала перед зеркалом грудью, с удовлетворением отметив, что она ещё округло и красиво торчит, а не болтается, не смотря на изрядную величину и вес - она приподняла её на ладонях и слегка сжала, проверяя упругость.
Я ещё молода, улыбнулась она себе. У меня удивительные пропорции фигуры - тонкая талия при широких бёдрах и хорошем бюсте! У меня гладкая белая кожа. Я ещё очень и очень могу понравиться... Она подумала, что идёт в ресторан, чтобы кто-то касался в танце, а потом, может быть, здесь или у него дома её тела, раздражая её недосказанностью отношений, словно жажда, бесконечно удовлетворяемая во сне...
После того, как пять лет назад её подвергли публичному телесному наказанию, она потеряла интерес к обычному сексу и не могла даже самой себе объяснть, что имеет в виду под сексом необычным.
Её высекли “за изощрённое садистское хулиганство” и привели приговор в исполнение прямо на ярко освещённой сцене их переполненного институтского клуба. Ещё бы там были свободные места! В стране, где категорически запрещалась самая безобидная эротика в печати и в кино, не говоря о театре, где милиция задерживала на пляжах девушек за открытый купальник, неестественным образом практиковались телесные наказания, где можно было видеть раздетую молодую женщину...
Следуя законам самого справедливого в мире общества, суд назначал экзекутором жертву преступления... Майю тогда, как раз в день её двадцатилетия, наказывал тот самый Яшка, которого её ребята проучили за попытку лапать их девушку на танцах.
Ну уж тут-то он налапался! Судьи и зрители не торопили его, сами наслаждаясь “унижением злостной хулиганки” - с такими-то соблазнительными формами...
Слёзы ярости выступили у неё на глазах при этом воспоминании. Воспитанная на культивированной советской властью патологической сексуальности, подчерп-нутой из достоинства и терпеливости славных юных партизанок, Майя тогда всё стерпела, но из института ушла, из родного города уехала в Москву, там вышла замуж, развелась.
И вот судьба занесла её как раз в Певек, где более сорока лет назад закончилась биография её деда, как и большинства советских евреев в 1953 году.
Великая семья советских народов избавилась тогда, наконец, от очередной паршивой овцы, покончила с массовым предательством последнего из своих изначально неблагонадёжных народов на пути к построению коммунизма. Лагеря на берегу Ледовитого океана давно заросли тундровым лишайником. Только покосившиеся вышки и впаянные в мерзлоту остатки колючей проволоки напоминали об их недолгой истории. Евреи, которые той весной не были убиты прямо в останавливающихся на станциях эшелонах в результате “проявления стихийного справедливого гнева трудящихся”, не умерли от духоты в трюмах грузовых судов, не утонули при высадке в прибое на необорудованный берег, эти немногие дождались первых морозов и тихо погибли, тщетно прижимаясь друг к другу и кутаясь в бесполезные в таких условиях тёплые вещи, которые сподобились купить, узнав о депортации. В неотапливаемых переполненных бараках-времянках не помогли бы и ватные одеяла. Тем более - без еды и воды...
И вот даже через десятки лет холодный прибой нет-нет да и выкатит на гальку череп какого-то, быть может, несостоявшегося Эйнштейна или вполне состоявшегося Блантера, которому “не нужен был берег турецкий”, а потому был предоставлен вот этот - чукотский ...
Еврейство деда тщательно скрывалось в семье Майи. В отличие от СС, КПСС, в духе нашего советского гуманизма, не уничтожала полу- и так далее евреев, но жёстко ограничивала их в правах,. Майе не светило бы попасть в её институт, заяви она о дедушке-профессоре медицины. Если бы её папа и мама сразу признались в позорном родстве, их бы вместе с дочерью поселили как полу- и четверть-жидков в Автономии. А уж узнай сегодня славное МГБ, что она нагло скрывала все эти годы своё родство с “извергом в белом халате” в своих анкетах, не отделалась бы она Яшкиными наивными фантазиями.
Продолжение