Статья “In Praise of the Bush Doctrine” опубликована в сентябрьском
номере журнала «Комментарий».
Многие говорили –я в том числе -- что Джордж В. Буш, как политик,
более похож на Рональда Рейгена, чем на своего отца.
Первое и наиболее очевидное сходство, что как и Рейген, он считается
недостаточно интеллигентным и образованным, чтобы быть президентом.
Это теперь воспоминание о Рейгене, как о “Great Communicator”, так внедрилось,
что теперь трудно вспомнить, как часто насмехались над пустотой и невнятностью
его речей. В компании против Джимми Картера, например, Рейгена всегда обвиняли
в ошибках и оплошностях, когда у этого актера Голливуда не было заготовленной
речи, которые указывали на проблемы с английским языком. Считалось,
что эти оплошности указывают на нечеткость его позиции по существенным
внутренним и внешним проблемам, которые должны вставали перед ним как президентом.
Его подход к таким известным проблемам, как правительственные расходы,
налоги и советская угроза, неизменно и насмешливо оценивался как «упрощенный».
То же и с Джорджем Бушем. Начиная с избирательной компании, которая
привела его в Белый дом, над ним насмехались едва ли не больше, чем над
Рейгеном, за его трудности с английским языком, также как и за незнание
особенностей и нюансов мировых проблем. Достаточным оправданием для того,
чтобы назвать Буша «Губернатор Малапроп», как безжалостно было написано
во время предварительных выборов республиканского кандидата на пост президента,
служит признание самого Буша:
Да., многие думают, что я не могу составить предложение, и от меня ожидают
так немного, что мне достаточно сказать: «Здравствуйте, я -- Джордж Буш».
В качестве его невежества в международной сфере достаточно взять из
длинного списка только одно – незнание им президента Пакистана. Конечно
после 11 сентября имя Первеза Мушарафа стало ему очень хорошо знакомо и,
похоже, прежнее незнание не помешало ему в том, чтобы убедить Мушарова
поменять союзника и помочь нам уничтожить режим Талибана в Афганистане.
В общем к Бушу относились еще более недоброжелательно,чем к Рейгану
за слабое владение английским языком и смутное представление и упрощенный
подход к международным проблемам.
Провозглашение Рейгеном Советского Союза «империей зла» вызвало почти
истерический крик в дипломатических кругах всего мира. Зло? Какое место
занимает это слово в международном лексиконе? И какой образованный человек
выкопал бы его из забытья? Но в глазах экспертов Рейген не был образованным
человеком. Он был «ковбоем», второстепенным актером, который по капризу
извращенной демократии оказался в Белом доме. Одни обвиняли его в том,
что провозглашая Советский Союз империей зла, он намерен развязать ядерную
войну, другие в том, что он настолько глуп, что не понимает, что
своей провокационной риторикой он может вызвать войну непреднамеренно.
С Бушем происходило не лучше. Когда в своем первом обращении «О состоянии
страны» он расширил определение терроризма и назвал Ирак, Иран и Северную
Корею «осью зла», реакция тех, кто в свое время осудил Рейгена, была более
презрительной, чем истерической. На этот раз никто не опасался ядерной
войны. Но были те же насмешки о «простоте» по поводу самого разделения
стран на хорошие и плохие.
После окончания холодной войны ситуация в мире существенно изменилась:
Америка обладает мощью, которой не было в мировой истории. Никто в этом
не сомневается и никто не может вообразить, что какая-либо страна или группа
стран может противостоять мощи Америки. В прошлом, когда какая-либо страна
достигала преобладания над другими, образовывались союзы, чтобы сбалансировать
такое преобладание, но теперь не существует такой возможности и её не видно
в обозримом будущем.
Как полагают дипломаты и ученые мужи это обстоятельство не было благоприятным,
а и опасным. Учитывая его опасность, кто кроме невежд и простаков,
или религиозных фанатиков того типа, с которыми Буш собирается воевать,
будет обращаться к таким моральным абсолютам, как «добро» и «зло»? И кто,
кроме глупцов, как Буш (также как Рейган до него) может с полной искренностью
верить, что Соединенные Штаты представляют «добро»? Конечно, только безграмотный
мог бы забыть бесчисленные преступления, совершенные Америкой дома и за
границей, преступления, которые ведущие интеллектуалы щедро зафиксировали
в её истории, которая теперь стала академической.
Но Джордж В. Буш, следуя по стопам Роналда Рейгана, не просто придает
моральную окраску своей риторике. В обоих случаях эта моральная окраска
увеличила контраст с духовной и этической основой тех режимов, против которых
была направлена.
Таким образом, безусловное почтительное отношение Рейгана к Америке
находилось в резком противоречии с противоречивым отношением, которое чувствовал
и неоднократно провозглашал его предшественник Джимми Картер. Дважды он
сказал это в своей речи о «чрезмерном страхе коммунизма, который привел
нас к сотрудничеству с любым диктатором, который разделял этот страх» и
о чувствительной «болезни» американцев, от которой он сам страдал. Но хуже
всего было убеждение Картера, что страна вступила в период упадка, а также,
что мы культивируем «зрелость», чтобы согласиться с таким развитием, которое,
по его мнению, неизбежно исторически и вообще-то совсем не плохо.
Точно также было и с Бушем и его предшественником Биллом Клинтоном.
Юношеское недоверие Клинтона к американской мощи -- чистосердечно
изложенное им в письме к призывной комиссии по поводу освобождения
от воинской обязанности во время вьетнамской войны – оставалось во все
время его президентства. На этой стадии оно стало той силой, которая двигала
его многими усилиями сдержать американского Гулливера бесчисленными путами
«многосторонности». С другой стороны, Буш не имел ни малейшего сомнения,
что американская мощь направлена на добро и – в чем европейские критики
не переставали упрекать его – является сторонником скорее «односторонних»
действий, чем многосторонних.
Конкретно говоря, риторика Рейгена отражает мировозрение Буша сейчас,
когда холодная война уже позади. То, что коммунизм представлял для Рейгена
в холодной войне, то терроризм представляет для Буша в этой; и так же как
Рейген был убежден, что миссией США является отречение мира от первого,
так и Буш верит, что миссией Америки является освобождение мира от второго.
Но это откровение пришло к Бушу 11 сентября 2001 года. До атак на Мировой
Торговый Центр в Нью Йорке и Пентагон в Вашингтоне, у Буша – или так мне
казалось – не было ясной концепции, что он хочет осуществить, как президент.
«Сочувствующий консерватизм» -- лозунг, принятый им в подходе к домашним
делам, звучал подобно «более мягкая, добрая Америка» его отца. И подобно
лозунгу старшего Буша, сын, к сожалению, молчаливо оказал доверие
клеветническому обвинению либералов, якобы бессердечные консерваторы получают
наибольшее удовольствие в жизни, толкая бедняков и в то же время набивая
жадно золотом свои карманы.
В международной политике до 11 сентября Буш казалось просто собирался
быть не более, чем не-Клинтоном. Следуя своему недоверию к американской
мощи, Клинтон сократил наши вооружения и он одобрил концепцию, согласно
которой наши вооруженные силы должны были, в основном, участвовать в международных
акциях. Международность, энтузиастом которой он был, представляла
по сути эвфемизм почтения к той организации деспотов, больших и малых,
которая известна под именем Организации Объединенных Наций. Далее, также,
как и сама ООН, Клинтон посвятил непропорционально большую энергию Ближнему
Востоку; он приглашал палестинского диктатора Ясира Арафата в Белый дом
больше, чем любого другого мирового лидера. Ликвидировав или повернув вспять
всю эту политику, было бы достаточно для большинства из нас, чтобы почувствовать
если не энтузиазм, то, по крайней мере облегчение от победы Буша над Гором,
который бы, повидимому, продолжал бы политику Клинтона. Но в международной
политике Бушу, как и его отцу, не хватало «видения». Во всяком случае,
если у него и были идеи, какова должна быть роль Америки после холодной
войны, он никогда не излагал их.
Можно, однако, предположить, что в первые восемь месяцев президентства,
у Буша таких идей не было и он просто следовал стандартному «реализму»
своего отца. В этой перспективе поддержание стабильности значительно более
важная и доступная цель, чем «идеалистическая» или «Вильсоновская», --
или в данном случае «Рейгеновская» честолюбивая цель изменения мира,
чтобы сделать его «более безопасным для демократии».
Потом наступило 11 сентября. Непосредственным следствием этого была
трансформация Буша, точнее, пред нами предстал преобразованный Джордж В.
Буш. Я предположил, возможно самонадеянно, что из дыма и ужасов 11
сентября родилось своего рода откровение для Буша, как будто вспышка
осветила тайники его ума, сердца и души. Скажем так: если до 11 сентября
он не знал, почему ему судьбой предназначено было стать президентом Соединённых
Штатов, то теперь Джордж В. Буш был уверен, что Бог, которому он, как возрожденный
христианин, вверил себя, с целью поместил его в Белый дом. Он сделал это,
чтобы Буш возглавил войну против терроризма.
Буш официально объявил эту войну в обращении на объединенной сессии
Конгресс 20 сентября 2001 года, в котором он изложил основные положения
и дух новой «Доктрины Буша». Затем он расширил положения новой доктрины
в трех последующих выступлениях – Обращении о состянии страны 29 января
2002 года; в речи на выпускном вечере Военной академии в Вэст Ройнт 1 июня;
и в своих замечаниях по Ближнему Востоку в речи, которую он произнес 24
июня. Все четыре речи были исключительно впечатляющими, хотя ни одна из
трех последующих не поднялась до высот первой.
Я не знаю, сколько написано было самим Бушем. Возможно все было написано
его штатом, и вклад Буша заключался только в его подписи. Но если даже
так, это едва ли что-либо значит: мы давно не в той эре, когда президенты
пишут свои речи. Что сейчас существенно – это слова, которые Президент
разрешает оставить в своей речи. Другими словами, он принимает ответственность
за них, таким образом, делая их как бы своими. Именно это и сделал Буш
20 сентября в речи, которая – и это ирония для «Губернатора Малапроп» --
может быть величайшая речь Президента нашего века.
Именно в этой речи было провозглашено миру преображениие Буша из удобного
«реалиста» типа своего отца в демократического «идеалиста» Рейгеновского
типа. Он провозгласил определение «глобальной сети терроризма», которое
заслуживает того, чтобы жить вечно:
Мы видели это и прежде. Они являются наследниками всех идеологий
убийц 20 века. Жертвуя человеческими жизнями ради своих радикальных идей,
отказываясь от любых человеческих ценностей, кроме воли к власти, они следуют
по пути фашизма, нацизма, тоталитаризма. И они пойдут этим путем туда,
где они сгинут в безвестной могиле отбросов истории.
В этой речи Буш расширил то откровение, которое снизошло на него
так, что теперь оно покрыло своими крыльями весь американский народ. Если
раньше ему недоставало «видения» будущего, то теперь оно у него было. «Нам
был причинен огромный вред»,-- горестно сказал он в конце,-- «мы понесли
большие потери. И в своем горе и гневе мы осознали свою миссию». И далее
он разъясняет, в чем состоит эта миссия:
Сохранение человеческой свободы, великого достижения нашего времени
и великой надежды человечества во все времена, теперь зависит от нас. Наш
народ, это поколение сбросит угрозу насилия с нашего народа и нашего будущего.
Нашими усилиями и нашим мужеством мы привлечем весь мир на нашу сторону.
Мы будем непоколебимы, мы не устанем и мы не потерпим поражения.
Резюмируя, теми же словами, которыми он говорил о всей нации, и в том
же стиле он сказал о себе, что прозвучало почти как молитва:
Я никогда не забуду ран, нанесенных нашей стране и тех, кто это
сделал. Я не сдамся, я не буду отдыхать, я не смягчусь, ведя эту борьбу
за свободу и безопасность американского народа. Ход этого конфликта неизвестен,
но результат несомненен. Свобода и страх, справедливость и жестокость всегда
конфликтовали -- и мы знаем, что Бог не безразличен к этой борьбе.
Все это было скреплено равно поразительным сдвигом в стратегии. Каждый
президент до Буша, включая его самого до 11 сентября, относился к террористам,
как к отдельным личностям или мафиозным организациям, которыми должна заниматься
полиция и суды. Но после 11 сентября Буш понял, что серьезный терроризм
не может существовать без государственной поддержки.
Из осознания этого следовал вывод: необходимо «лишить террористов финансирования,
столкнуть их друг с другом, гнать их с одного места к другому, пока для
них не останется места , где можно спрятаться или отдохнуть». Более того,
мы будем в дальнейшем полагаться на вооруженные силы, равно, как
и на полицию, и даже более чтобы преследовать страны, которые предоставляют
террористам помощь или убежище. Каждая страна в любом регионе должна решить
для себя: либо она с нами либи с террористами. С этого дня любая страна,
которая укрывает или поддерживает терроризм, будет считаться враждебной
Соединенным Штатам.
Но как ни нова и смела эта стратегия, в конце концов величие и силу
этой речи дала моральная ясность. Действительно, так много людей были поражены
этим качеством, что термин «моральная ясность» скоро стал, как неизбежное
клише, к вящему неудовольствию преуспевающих «ученых», политических
комментаторов и дипломатов, как дома, так и за границей.
За четыре месяца, которые прошли между его речью 20 сентября и обращением
«О положении страны» 29 января 2002 года Буш осуществил свою угрозу «Наступит
час, когда Америка будет действовать». После нескольких неверных шагов
в первые недели эта страна показала такую мощь в Афганистане, которая изумила
мир, даже тех, кто знал и постоянно ворчал, что Америка стала единственной
сверхдержавой: как оказалось даже они не подозревали и половины американской
мощи (так же как и многие в США).
Зависть и страх, усиленные демонстрацией этой мощи, породили еще больше
насмешек, чем разговор о «добре» и «зле», начатый Бушем. И эти насмешки
нередко сопровождались жалобами европейских союзников, ООН и других (включая
собственных «левых») об односторонних действиях Америки.
Повидимому, наихудшим по мнению этих критиков (их круг включает не только
такие спорные фигуры, как Гор Видал и его окружение в литературных и академических
кругах, но и основных политики и ученых) было то, что Буш назвал в своем
январской речи эту «ось зла». Такие режимы, как Ирак, Иран и Северная Корея
«вооружаются, чтобы угрожать миру». И он продолжал:
Стремясь приобрести оружие массового уничтожения, эти режимы представляют
растущую и смертельную угрозу. Они могут предоставить это оружие террористам,
давая им средство, соответствующее их ненависти. Они могут атаковать наших
союзников или пытаться шантажировать Соединенные Штаты. В любом случае
цена безразличия будет катострофической.
Буш ясно указал еще 20 сентября, что у него нет намерения ждать, пока
страна будет атакована опять («мы будем преследовать страны, которые представляют
убежище или помощь террористам»). Но в обращении «О состоянии страны»
в январе он высказался еще более определенно о своем намерении пойти дальше
обычных мер возмездия, как в Афганистане, указав, что мы будем также предпринимать
упреждающие действия, когда это будет считаться необходимо:
Мы будем осмотрительны, но время не на нашей стороне. Я не буду ждать
событий, когда угрожает опасность. Я не буду в бездействии, когда опасность
приближается. Соединенные Штаты Америки не позволят наиболее опасным режимам
запугать себя, используя наиболее опасное разрушительное оружие.
Для тех, кто слышал это обращение, не могло оставаться сомнений о Доктрине
Буша, провозглашенной первоначально 20 сентября. Тем не менее многие, как
дома, так и за границей, считали, что Америке нужно свидетельство участия
Ирака в событиях 11 сентября для того, чтобы атаковать Саддама Хуссейна
и сделать с его режимом то же, что мы сделали с Талибаном в Афганистане.
Случайно такое свидетельство существует, может быть, не такое надежное,
чтобы обеспечить обвинение в американском суде или лицемерных международных
трибуналах, не говоря уже об «арабской улице».
Тем не менее, такое доказательство становится теперь не нужным благодаря
добавке к Доктрине Буша. В соответствии с этой добавкой производство Саддамом
оружия массового уничтожения является самим по себе достаточным для того,
чтобы сделать его объектом для упреждающего самооборонительного удара
со стороны США.
Первым основанием Доктрины Буша является отказ от морального релятивизма.
Вторым – признание того, что терроризм является проблемой, которая связана
с государствами, ему способствующими, и, таким образом, требует военного
вмешательства (наряду с другими мерами воздействия -- экономическими
и дипломатическими). Третьим является наше право на упреждающий удар.
Странно, что это право на упреждающий удар, которое было логическим
продолжением главной линии, изложенной Бушем 20 сентября, и которое было
ясно и просто подчеркнуто им 29 января, прошло как-то незамеченным, пока
он не подтвердил его еще раз 1 июня на встрече с выпускниками-офицерами
Армии Соединенных Штатов в Вест Пойнте.
Возможно, причиной того, что на это третье основание Доктрины Буша наконец-то
обратили внимание во время речи в Вест Пойнте, явилось то, что Буш поместил
эти новые идеи в историческом контексте:
В последнем столетии во время холодной войны, американская военная
доктрина основывалась на ограничении и сдерживании. До некоторой степени
это применимо и сейчас. Но новые угрозы требуют нового подхода. Сдерживание,
основывающееся на обещании массового возмездия против страны, совершившей
нападение, ничего не значит для тайной сети террористов без нации и гражданства.
Это относится к ал-Кайда и подобным группам. Но Буш далее продолжает
и объясняет, почему старые доктрины не работают против режимов, подобных
режиму Саддама Хуссейна в Ираке:
Сдерживание невозможно, когда неуравновешенные диктаторы обладают
оружием массового уничтожения или ракетами, которые они могут тайно передать
террористам.
Следуя этому анализу, Буш отвергает старые священные догмы контроля
вооружений и договоров о нераспространении оружия массового уничтожения,
как средства защиты, когда имеешь дело с Ираком и другими членами оси зла:
Мы не можем защищать Америку и наших друзей, надеясь на лучшее. Мы
не можем полагаться на слова тиранов, которые торжественно подписывают
договора о нераспространении оружия массового уничтожения, а потом систематически
их нарушают.
И далее Буш неумолимо продолжает:
Если мы будет ждать, пока угроза полностью материализуется, то будет
слишком поздно. Война с терроризмом не может быть выиграна защитой. Мы
должны перенести войну на их территорию, разрушить их планы, противостоять
угрозам прежде, чем они возникнут. В мире, в который мы вступили, единственный
путь безопасности – это путь действий. И эта страна будет действовать.
Но Буш в Вест Пойнте не ограничился вопросами военной стратегии. Он
подтвердил – и более определенно перед лицом критиков – моральные цели,
вызвавшие эту войну:
Кое-кто беспокоится, что не дипломатично или не вежливо говорить
о добре и зле. Я не согласен. Различные обстоятельства требуют различных
методов, но не различной морали. Моральная правда та же в любой культуре,
в любое время, в любом месте... У нас конфликт между добром и злом, и Америка
будет называть зло его именем.
Далее, перепрыгнув в теоретический спор об эре после холодной войны
(не указывая основных участников) Буш однозначно стал на сторону Фукиама
в споре Фрэнсиса Фукиама против Сэмюэля Хантингтона:
20 век закончился с единственной выжившей моделью прогресса человечества,
основанной на непререкаемых требованиях человеческого достоинства, законности,
ограничения власти государства, уважения женщин и частной собственности,
свободы слова, справедливости и религиозной терпимости.
Поддержав прежде неправильно понятое мнение Фукиамы о «конце истории»,
Буш теперь откинул противоположную теорию Хантигтона о «конфликте цивилизаций».
Когда речь идет о насущных правах мужчин и женщин, нет конфликта цивилизаций.
Требования свободы полностью относятся к Африке, Латинской Америке и всему
исламскиму миру. Люди исламских стран заслуживают тех же свобод и возможностей,
как и любой другой страны. И их правительства должны прислушаться к их
надеждам.... Матери и отцы и дети всего исламского мира, как и всего мира
разделяют те же надежды и страх. Они борются с нищетой. В тирании они страдают.
И как мы видим в Афганистане, они празднуют освобождение.
Все это полностью совпадало с предыдущими речами Буша 20 сентября и
29 января. Но – очень большое но – это не соответствовало тому, что происходило
на Ближнем Востоке. В исламском мире, особенно в арабских странах (включая
таких «друзей» как Саудовская Аравия и Египет) матери и отцы благославляли
палестинских детей, включая собственных, которые взрывали себя для того,
чтобы убить побольше израильских евреев.
Буш, опять в противоположность своему отцу, повидимому, не испытывает
враждебности к Израилю; и опять, как Рейген, он, повидимому, питает добрые
чувства к израильскому государству. Буш не выказывал ни малейшего согласия
с идеей, что мы были атакованы Осама бин Ладеном из-за дружбы с Израилем.
Для тех, кто придерживался такой идеи, Осама бин Ладен ответил сам, что
не считает дело палестинцев таким уж важным (что не помешало тем же палестинцам
танцевать на улицах 11 сентября вместе с арабами в других странах, которые
считают его великим героем).
Но это имело значение для Буша, который верил и сказал это 20 сентября,
что террористы ненавидят нас за «наши свободы: свободу религии, свободу
слова, свободу выборов и собраний, и возможность не соглашаться друг с
другом». При таком предположении они должны ненавидеть Израиль по тем же
причинам. В действительности, Буш добавил, их желание «выгнать евреев с
Ближнего Востока» является только одним элементом более честолюбивого желания
«выгнать христиан и евреев из Азии и Африки».
Все же этому короткому и точному заключению предшествовало странная
заметка: «Они хотят свергнуть существующие правительства во многих мусульманских
странах, таких, как Египет, Саудовская Аравия и Иордания». Проблема не
в том, что Буш не прав: ал-Кайда и связанные с ней другие террористические
организации безусловно хотят свергнуть эти правительства. Но великий грех
саудовского режима, по мнению бин Ладена, не имеет ничего общего с Израилем:
их грех в том, что они разрешили пребывание неверных (американских военных)
на священной земле ислама. Соответсвенно правители Египта и Иордании
грешны потому, что дружат с Соединенными Штатами, «Великим Сатаной».
Дружа с Соединенными Штатами, эти режимы заслужили на Западе кличку
«умеренных», независимо от того, что они делали многое, совсем не согласующееся
с такой характеристикой. Ни одна из трех стран, упомянутых Бушем, менее
всего Саудовская Аравия, за исключением, правда Иордании, которая однако,
была союзником Саддама Хуссейна в войне 1991 года, предоставляет своим
гражданам те свободы, о которых говорил Буш и которые вызывают такую ненависть
к нам.
Более того, контролируемые и официальные СМИ Саудовской Аравии и Египта
полны резкими атаками на Соединенные Штаты. Сверх всего этого, Саудовский
режим предоставляет финансирование религиозных школ в Саудовской Аравии
и других исламских странах, в которых студентам внушается та форма
исламского радикализма, которая порождает тягу к священной войне и «мученичеству»
или желание стать бомбой-самоубийцем. Не удивительно, что 15 из 19 террористов
11 сентября были саудовцами, а два других египтянами.
Несмотря на все это, администрация Буша намерена не жалеть усилий, чтобы
зачислить эти режимы в свою «коалицию». Еще более удивительно обхаживание
Сирии и Йемена, которые включены государственным департаментом в список
стран, которые укрывают и способствуют терроризму. Как это можно совместить
с декларацией президента 20 сентября о том, что «любыая страна, которая
укрывает и поддерживает терроризм будет считаться враждебной Соединенным
Штатам»?
То же можно отнести и к Пакистану, который поддерживал Талибанов и ал-Кайду.
Но здесь легко примирить противоречия. Потому что, когда после речи
20 сентября США атаковали Афганистан, президента Пакистана Первеза Мушарова
убедили «быть с нами». Но нет никакой подобной военной необходимости,
которая могла бы объяснить почтение – другое слово трудно подыскать – нашей
администрации по отношению к арабским деспотам на Ближнем Востоке.
окончание