... я – по-прежнему сионистка, и не стыжусь в этом признаться. И эта страна – моя, и то, что в ней творится - мое, и вина, что все не так - тоже моя. Не только моя, но и моя тоже. Я причастна к этой стране, к этой земле, к этому народу, к этому государству, и ко всему, что в нем и с ним происходит. И я верю, что все это – начало Пути. Материал сообществa gush_katif_ru

Я сознаю, что наверняка результат этой моей попытки объясниться будет плачевным. Есть два варианта: меня либо заклюют, как многих до меня, либо в гробовом молчании проигнорируют. Готова ли я? Наверно нет, но как сказал классик: «не могу молчать».
Почти на всех, кто пытался высказаться здесь до меня, обрушивалась лавина неприятия и негодования. Все как всегда: римляне уже сомкнули кольцо вокруг стен, но нам нет до них дела, мы заняты, мы выясняем отношения, громя самих себя. Впоследствии мудрецы назовут это беспричинной ненавистью. Да только это со стороны, из будущего видно, что она была беспричинной, нам-то изнутри эти причины кажутся основополагающими, как же не выцарапать за них глаза противнику! Зачем же я лезу? Может быть, это «пепел Клааса» не дает покоя?

Мой Клаас смотрит на меня с двух портретов на стене. На одном, середины шестидесятых, он молодой и веселый. Как раз тогда он и семеро его друзей основали то, что впоследствии было названо ленинградской подпольной сионистской организацией (в обвинительном заключении к этому, разумеется, добавили еще и термин «антисоветская»). Второй портрет сделан около полутора лет назад, почти перед самой его смертью.
И вот под этим двойным, требовательным взглядом мужа я, отчаянно трепыхаясь от страха, начинаю свой никому не нужный монолог.

В нашу эпоху пост-всего-на свете признание в сионизме, как и вообще в каком бы то ни было идеализме, стало чем-то неприличным. Время выдохлось, и не в силах придумать собственные идеи, стало презрительно охаивать старые: теперь у нас правят бал постсионизм с постмодернизмом (или уже пост-пост-пост? – я сбилась со счета). Это не только тут – весь мир успешно становится посттенью самого себя, и наш народ как всегда «впереди планеты всей».
Я спешу признаться: я как была твердолобой сионисткой, так и осталась ею. Как верила, что это – да-да вот это, нынешнее, с беспринципной и продажной властью, готовое само себя распродать с торгов государство, населенное гражданами, уставшими от вечной войны, кажущейся им бесплодной, растерявшими идеалы и мечтающими о своей теплой норке, где их никто не достанет – верю, что это вот самое государство дано нам Богом. Мой сын Эли - khatul привел вот тут слова рава Шмуэля Могилевера (родством с которым мой муж всегда и по праву гордился) о шофаре. Так вот, я тоже продолжаю слышать звук шофара, который – ничто не может поколебать моей уверенности в этом! – привел всех нас сюда. Тогда, в шестидесятые, мы ломились, казалось, в абсолютно монолитную стену. И все же эта стена на наших глазах дала трещину, ворота, скрипя и сопротивляясь, давя и калеча, но все же приоткрылись нехотя, а потом, уже в девяностые и вовсе рухнули. Мне трудно представить, как можно не увидеть во всем этом «руку крепкую и мышцу простертую». Я старше большинства из вас, я помню, как даже вообразить себе такое развитие событий казалось немыслимым, вроде как вообразить, что отменится закон всемирного тяготения. Разумеется, весьма соблазнительно, гордо ударив себя кулаком в грудь, решить, что это мы сами всего добились, сами решили уехать, сами с усами.
Конечно, без нашего желания и наших усилий ничего не произошло бы: если бы народ не помазал косяки своих дверей кровью пасхальной жертвы, некого было бы выводить из Египта. Однако я бы поостереглась приписывать самим себе или тем паче туманным случайным обстоятельствам заслугу нашего с вами исхода. Но если верить, что это Господь привел нас всех сюда и сейчас (что значат по сравнению с Вечностью какие-то двадцать лет между алией семидесятых и алией девяностых - все мы в конечном счете, «одного разлива»!), в это самое государство, значит, что именно таков и был Замысел. Значит, другого мы пока что не заслужили – да-да все мы вместе. Кто-то считает себя праведником, белым оранжевым и пушистым, не повинным в чужих грехах? Ах, это они, злобные левые апикойресы, сволочи и идиоты во всем виноваты, а мы ни при чем? Мы боролись, мы делали что могли, а раз это государство оказалось таким, так пусть катится в тартарары, горит огнем, нам не жалко (вариант: нам очень жалко, но какое это имеет значение)?
Правильно, очень логично звучит: раз существуют убийцы и бандиты, то нужно уничтожить всех людей вообще. Если государство могло так поступить, так туда ему и дорога. И сразу же находятся нужные цитаты из мудрецов и пророков, оказывается, что и они предостерегали и завещали нам проклинать ненавистное государство. Не неправедную власть, а государство как таковое. Страсти кипят. Взгляды и мнения кажутся чуть ли не более существенными, чем действия. Помните: "к штыку приравнять перо"? И вообще "бей своих, чтобы чужие боялись!" - все мы на этом воспитаны так или иначе. Вот и бьем своих до одури и исступления. Подумаешь, ХАМАС или иранский нью-гитлер! У нас гораздо более ненавистные и непримиримые враги: мы сами!
Разочарование – чувство очень личное и болезненное. Оно застит глаза и заставляет выплескивать ребенка вместе с водой. Все вокруг окрашивается черным, ни просвета мы не видим, да и не хотим увидеть, не только в настоящем и будущем, но и в прошлом. Мы отказываемся признать, хоть каплю истины в том, что связано с этим государством. Все подвергается ревизии, всюду отыскивается корысть и хитрый расчет. Не было никогда никакой доблести и самоотверженности! И все, что построили на выжженных камнях - богопротивная мерзость. Да и врагов-то, оказывается, толком не было, так что и пролитая кровь давно водица. И в этом охаивании все едины – и правые и левые, каждый со своей стороны. Потому как постсионизм, господа.
Только вот я – по-прежнему сионистка, и не стыжусь в этом признаться. И эта страна – моя, и то, что в ней творится - мое, и вина, что все не так - тоже моя. Не только моя, но и моя тоже. Я причастна к этой стране, к этой земле, к этому народу, к этому государству, и ко всему, что в нем и с ним происходит. И я верю, что все это – начало Пути. Мы еще не народ, мы толпа, мы слишком часто (или почти никогда) не видим ведущий нас огненный столп, мы просто устали его замечать и отчаялись, потому что снова кончилась вода в наших бурдюках, и мы потеряли веру в то, что впереди может найтись колодец. Но я-то вижу и столп и облака славы, и я убеждена, что Он привел нас сюда не для того, чтобы мы умерли от жажды, а значит колодец есть, надо только отыскать его в этой безнадежной и безумной пустыне.

Помните сказки? Там всегда перед живой водой необходима была мертвая. Мертвая залатывала раны, соединяла разрозненные части целого. Она не в силах была оживить, но без нее живая вода оказывалась бессильной, ее просто не на кого было лить.
Современное Государство Израиля (именно так: «Мединат Исраэль» переводится не «Государство Израиль», как мы привыкли по советским газетам, а «Государство Израиля», Государство народа Израиля) – это как мертвая вода из сказок. Оно само по себе не принесет нам Избавления, желанной Геулы. Но без него живая вода Геулы окажется бесполезной, потому что оживлять будет нечего.


Шабат шалом,
Юлия Могилевер
центр "Маген".

Изложенное выше - личное мнение автора.