9 апреля в Бостонском университете прошла первая конференция историко-просветительского
общества Мемориал. Главная тема - история репрессии евреев в сталинское время. Свои доклады на эту тему
представили Вадим Фельдман и Мария Селецкая (оба из Бостона), автор «Еврейского мира» Семен Ицкович из
Чикаго, историк из Далласа Леонид Белявский, журналист из Нью-Йорка Владимир Левин и др. Все эти
доклады опубликованы в специальном сборнике. К сожалению, ряд интересных докладов был представлен
после срока, например, Виталия Фельдмана и правозащитниц Виктории Пупко (Бостон) и Надежды Банчик
(Сан-Франциско). Поэтому они в сборник не попали.
Думаю, что читателям будет интересно ознакомиться с некоторыми из них.
1.
Свой доклад зам. председателя оргкомитета бостонского общества «Мемориал» Вадим Фельдман назвал
«В ЖЕРНОВАХ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ» :
«У моего деда помощника присяжного поверенного Моисея Фельдмана было три сына: старший
Иосиф, средний Арон и младший, мой отец Иона. Их юность и зрелость пришлись на 30-40 годы прошлого
века.
Первым «без вины виноватым» стал старший брат Иосиф. В августе 1937 года после десятилетнего
пребывания в Вооружённых Силах СССР он был неожиданно отчислен из них с формулировкой «за
невозможностью дальнейшего использования» и исключён из партии. Вот решение парткомиссии
Ленинградского военного округа: «На члена ВКП(б) тов. Фельдмана И.М. было подано заявление, что он
«является близким родственником врага народа Фельдмана, с которым до самого последнего времени
поддерживал письменную связь». Однофамилец моего дяди - комкор Фельдман был начальником
Осоавиахима, расстрелянным в группе высших командиров Красной Армии вместе с Тухачевским и Якиром
(позднее все они были реабилитированы). Совпадение фамилий было достаточным для того, чтобы
необоснованно обвинить человека. Тем не менее, тогда разобрались в ошибке, и Иосиф был восстановлен в
партии, но не в армии. Молодой человек 32-х лет решил сменить профессию и поступил в Ленинградский
институт иностранных языков. Потом оказалось, что первая несправедливость была только началом. В 1948
году Иосиф Фельдман, подполковник, прошедший с боями до Берлина, был обвинён в измене и арестован как
английский шпион.
Иосиф Фельдман – брат моего отца, владеющий немецким и английским языками, был оставлен в
Берлине под видом прогрессивного немецкого журналиста Юргена Фридбаха для редактирования вечернего
приложения к газете «Neues Deutschland», называвшейся «Berliner Nachrichten». Он носил гражданскую одежду,
имел возможности писать статьи и книги. Вероятно, этот воздух свободы несколько опьянил его. В конце 1948
года он представлял свою газету на конференции министров иностранных дел стран-победительниц в
Лондоне и брал интервью у министра иностранных дел теневого лейбористского правительства. В ходе этой
беседы Иосиф положительно отозвался о свободе слова и свободе печати в Англии.
Иосиф Фельдман подвергли пыткам: ему не давали спать, били, слепили глаза яркой лампой, заставляя
признаться в шпионаже в пользу Англии. Но он всё выдержал и не признался, чем спас свою жизнь. Уже
будучи арестован, находясь в камере после того, как генерал, допрашивавший его, выбил ему два зуба, он
пожаловался своему сокамернику, оказавшемуся «подсадным», на жестокость методов следствия. Следователь,
допрашивавший его после этого, посоветовал ему сознаться в том, что он это сказал, чтобы прекратить
следствие. После этого согласия, измена была переквалифицирована на антисоветскую пропаганду, и Иосиф
получил 10 лет лагерей. Когда его перевели перед отправкой в общую камеру, в ней не было ни одного
младшего офицера. Иосиф отбывал наказание в уральских лагерях на лесозаготовках.
Мой дед Моисей Фельдман не дождавшись возвращения сына, скончался. Иосиф после освобождения
жил в Молдавии в городе Сороки.
В октябре 1938 года в Киеве по делу «антисоветской фашистской молодёжной организации» арестован
мой отец Иона Фельдман, в то время студент 4 курса филфака Киевского университета. Ему и тремя другим
молодым киевлянам предъявлено обвинение в подготовке покушения на первого секретаря ВКП(б)У Хрущёва
во время первомайской демонстрации. Группа членов ЛКСМУ, выходцев из нетрудовых семей мелких
служащих, а также шахматистов общества «Спартак» якобы намеревалась использовать средства этого общества
в размере 80 тысяч рублей на организацию террористической деятельности. С помощью чертёжника штаба
МПВО, который должен был достать револьвер, группа планировала упомянутый выше теракт. На самом деле
никакой организации, конечно, не было. А было вот что. Дружили три однокурсника КГУ: Авраам Ризберг,
Давид Перемыслов и Иона Фельдман. Давид Перемыслов был близорук, впоследствии вынужден был
оставить учёбу и работал в фотолаборатории Киевского дворца пионеров. С началом войны был в ополчении,
в первом же бою потерял очки и погиб первым из друзей летом 1941года. На поле брани в декабре 1943 года
под Керчью погиб мой отец, а в феврале 1945 года под Будапештом - Авраам Ризберг. Но перед войной друзья
собирались у Авраама Ризберга, молодого литератора, которому как кандидату в члены Союза писателей СССР
выделили небольшую квартиру.
В компании друзей оказался человек, который, как затем оказалось, был агентом НКВД, выполнявшем
свою обычную «работу». Он специально заводил разговоры на текущие политические темы, а затем,
препарируя их «должным образом» и кое-что добавляя от себя, доносил об этом в НКВД.
Следствие длилось пять месяцев. Обвинительное заключение передали на рассмотрение «Особого
совещания» при наркоме внутренних дел СССР, так как по «оперативным соображениям» в суд отправлено
быть не могло. Берия, сменивший Ежова на посту наркома внутренних дел, решил показать, что
справедливость восстанавливается, и часть арестованных была выпущена. В их числе был мой отец и
Соломон Рыжей, которым в наказание был зачтён срок предварительного заключения, однако два их
подельника братья Авраам и Беньямин Ризберги получили по 3 года исправительно-трудовых работ. Все
четверо обвиняемых были реабилитированы лишь в 1961 г.
Моя мать, Евгения Поляк и её подруга Мария Дашевская, старшие пионервожатые двух киевских школ,
были исключены из комсомола за связь с врагом народа Григорием Фурманом - заведующим отделом
пионеров и школьников ЦК ЛКСМУ. Связь заключалась в том, что обе они были премированы Г.Фурманом за
хорошую работу. Под пытками он называл фамилии людей, с которыми вместе работал. Перед расстрелом
Г.Фурман написал заявление, где просил у всех прощения, объясняя свой поступок невероятными мучениями,
которые ему пришлось перенести. Отец Г.Фурмана, работавший председателем еврейского колхоза в Крыму,
после того, как узнал, что его сын арестован, как враг народа, покончил жизнь самоубийством.
Менее всего пострадал в годы репрессий средний брат Арон Фельдман, однако в 1948 году после
ареста старшего брата он был исключён из коллегии адвокатов, а в его квартире был произведён обыск».
2.
О трагедии своей семьи поведала Мария Селецкая:
«Мне было восемь лет, когда 25 сентября 1937 г. арестовали папу - Селецкого Мирона Моисеевича,
а 4 ноября арестовали маму - Рахиль Львовну.
В 1913 г. отец моей мамы отправился из местечка Бешенковичи Витебской губернии в Харбин. Дедушка
был десятником на строительстве. В самый разгар 1-ой мировой войны, в 1915 г. моя бабушка с четырьмя
детьми отправилась к нему. Мой папа приехал в Китай в 1924 г. В это время многие известные музыканты и
артисты покидали Советский Союз. Папа был скрипачом. В начале 90-ых годов я получила из Израиля
страницу из журнала «Йоцей Иогуд Син», в которой вспоминают, как играл мой папа, да и скрипки
знаменитых мастеров Амати и Гварнери посредственный музыкант не мог бы иметь. Скрипки были
конфискованы в 1937 году во время ареста.
В 1936 г. в Советский Союз из Китая приехало девять человек из нашей семьи.
Пятеро из них вскоре арестовали. Троих расстреляли.
Первым арестовали брата мамы Левина Иосифа Львовича, потом папу и мужа маминой сестры -
Островского Бориса Марковича и жену моего дяди Левину Анну Викторовну. Когда пришли за моей мамой, я
очень болела, в доме свирепствовала скарлатина и у меня была высокая температура. Катя говорила мне, что,
наверное, когда она умирать будет, она будет слышать, как я тогда плакала.
Папа был в Бутырской тюрьме, где раз в месяц у нас принимали 50 руб. В тюрьму я ездила со средней
сестрой мамы. Она была беременна, но её муж не узнал, что у него родился сын. Теперь я знаю, что папу и
мужа тёти расстреляли: папу 10, а дядю 19 декабря 1937г. Пока у нас принимали деньги, мы считали, что они
живы.
Когда арестовали мою маму, то мы с Катей ушли жить к сестре, которая ждала ребёнка. 18 декабря 37г.
соседи по квартире позвонили моей Кате на работу и сказали, что пришли из НКВД конфисковать имущество.
Позже я узнала, что ещё 4 декабря расстреляли мою бедную ни в чём неповинную мамочку.
В 1946г. я написала письмо на имя руководителя НКВД Абакумова, чтобы узнать о судьбе моих
родителей. Через год истекали 10 лет. В сентябре 1947г. меня вызвали на Кузнецкий Мост, где майор мне
сообщил, что о моей маме у них никаких сведений нет, а отец ваш умер.
В начале 90-ых в обществе «Мемориал» нам рассказали, что в архивах города Омска нашли приказ
Ежова, датированный 20-ми числами августа 1937 г.: «Всех, вернувшихся из Китая арестовать и большую часть
расстрелять, причём в самые кратчайшие сроки».
Только в декабре 1991г. я узнала правду, когда мне позвонили домой и сказали: «Я следователь КГБ, у
меня на столе дело вашей матери». Потом я была в КГБ. Принесли нам дело мамы. Что только она на себя не
наговорила, что работала на японскую и германскую разведки, с кем сотрудничала, что готовила свергнуть
Политбюро, и под каждым показанием её подпись. За «шпионскую деятельность» её приговорили к расстрелу.
Приговор был вынесен через месяц после ареста - 4 декабря 1937г., и в тот же день приведен в исполнение.
Папу расстреляли на территории совхоза Коммунарка Бутовского р-на Московской обл., а маму на территории
Бутовского полигона.
Единственный член семьи, оставшийся в живых, был мой дядя Левин Иосиф Львович. Его
приговорили к 10 годам ГУЛАГа. Чтоб добраться до Большой земли после освобождения, он после окончания
срока остался на один год в лагере, чтобы заработать деньги на дорогу. Дядя сумел выжить благодаря
громадной силе воли, доброму, весёлому нраву, не унывающему ни при каких обстоятельствах».
Вот две трагических семейных истории, которые рассказывают о сталинизме лучше всяких учебников.
