Седьмой канал 1 Февраля 2007

Чего только не случается в нашей стране. Почитатели творчества композитора Аарона-Аркадия Гурова, убитого арабскими террористами (големами мирного процесса) в 2002 году, были шокированы, когда в газетах прочли о премьере спектакля “Голем”. Шок был вызван тем, что автором пьесы назывался поэт Г.Трестман, а автором музыки назван совсем другой человек, не Гуров.

Многие наши читатели, и те, которым удалось приобрести уникальный диск “Симфония клейзмеров”, и те, кто регулярно ходит на концерты памяти Аарона Гурова, знают, что мюзикл “Голем” - это его законное детище. Фрагменты из этого произведения известны меломанам, они исполняются в разных странах, используются (по согласованию с наследниками) в фильмах. Неоднократно в прессе описывалась история создания мюзикла “Голем”. Известно и то, что к моменту гибели композитора музыка эта была целиком записана в авторском исполнении. А вот текст пьесы был незакончен поэтом-соавтором, потому что писался для уже готовых мелодий.

Как же могло случиться, что музыку Гурова просто выкинули и написали другую?

Мы, друзья и поклонники таланта А.Гурова, знаем также, что мемориальный фонд его имени - “Шират Аарон” - был создан по личной инициативе Юрия Штерна, и это произошло после убийства 45-летнего композитора. Юрий Штерн был ведущим первого концерта памяти Гурова. Юрий Штерн лично искал и находил пожертвования для популяризаторской деятельности фонда. Юрий Штерн был его бессменным президентом, и, уже, будучи смертельно больным, продолжал помогать Мириам, вдове Аарона, в этом очень трудном деле. Болезнь Ю.Штерна была тяжелым ударом для всех его друзей. Мириам проработала в канцелярии Юрия Штерна более 8 лет, и сейчас она, как и все его соратники, просто убита горем, его смерть выбила у них почву из-под ног.

Премьера “другого” Голема совпала с концом “шива” (траурные 7 дней) по Юрию Штерну. Никто и не подумал отложить эту премьеру из уважения к человеку, столь много сделавшему для творчества Гурова.

В течение всего последнего времени в богемных кругах усиленно муссировались слухи. И эти слухи распространялись новой авторской группой в целях привлечения внимания к грядущей премьере. Слухи о том, что музыку, оказывается, Гуров “только начал, да не закончил”. А соавтору- поэту идея так дорога, что он нашел нового композитора! И он, поэт, и есть настоящий автор всего - чуть ли не он сам Голема из глины лепил. Вот и в приглашении написано: личный биограф Голема Пражского. И, делая большие глаза, "доброхоты" сообщали “по секрету”: обязательно приходите на премьеру, потому что вдова Гурова устроит демонстрацию протеста у здания Культурного центра. И весь этот бред преднамеренно доносили до ушей вдовы и сирот Гурова.

Вдова композитора хранит пока молчание, что понятно в эти траурные дни. Но мы все-таки провели небольшое расследование среди друзей Гурова, и они нам сообщили поразительную вещь. У вдовы никто даже не спросил позволения, когда занялись переделкой “Голема” - она узнала об этом случайно! И немедленно позвонила авторам, и объяснила, что запрещает всяческое использование идеи ее мужа. Ее увещеваниям не вняли.

Скандала на премьере, на который так надеялись устроители действа, не произошло. Они напрасно ждали. Вдова Гурова не почтила их своим присутствием. Во-первых - её демонстративно не пригласили. Были разосланы художественно оформленные приглашения всем ее друзьям и соседям по поселению Нокдим, но только не ей. А во-вторых, демонстрации протеста - это вовсе не ее стиль.

Позиция вдовы нам понятна, ведь она и четверо малолетних детей Аарона Гурова - единственные его наследники. “Другой” Голем, восставший против своего создателя и возникший на пути этой осиротевшей семьи - однозначное зло. Потому что уже пять лет она трудится над творческим наследием мужа, чтобы довести его до широкой публики: режиссирует концерты, записывает диски, следит за редактурой партитур (и находит редакторов для этого), ведет переговоры с европейскими издательствами. Все это требует огромных средств (которые уже на исходе), а также больших нервных затрат и мужества. А ведь ей надо еще зарабатывать на жизнь и воспитывать детей.

И в череде других проектов Мириам “пробивает” постановку мюзикла “Голем”. Без готового либретто невозможно закончить компоновку клавира. Мириам предлагала “Голем” в десятки театров - в том числе и в Москве. Несколько выдающихся режиссеров восхищались этой музыкой - и требовали законченное либретто. Мириам просила Г. Трестмана завершить пьесу. Но у него из-под пера начали выходить совсем другие стихи о Големе - талантливые, но искажающие весь композиторский замысел.

На премьере “другого” Голема 22 января это искажение стало очевидно всем нам. Эзотерические образы, подобные Голему, имеют опасную тенденцию вырываться из виртуального мира и жить собственной жизнью, подминая под себя автора или даже целую творческую группу, если эти люди не обладают достаточной душевной чистотой и силой, чтобы совладать со Злом, тем более, когда они сами с наслаждением в порождаемом ими зле купаются.

Аарон Гуров, человек искренне верующий и соблюдавший еврейские традиции, пришел бы в негодование от того действа, которое происходило под надписью посвящения ему в тот вечер в Культурном центре Иерусалима. Если бы такое написали неевреи - авторов обвинили бы в антисемитизме. Ну, а раз это написано евреями - то это просто “хилуль а-Шем” - то есть богохульство. В спектакле много нарочитой эротики, которой не было в первоначальном варианте. Вернее, Аарон Гуров строго цензурировал своего друга-поэта, заставляя его переписывать неудачные, по мнению композитора, стихи, когда же Аарона не стало, упорно сдерживаемый им Голем прорвался наружу. Поэта было уже не остановить.

Как не остановить было дорвавшейся до публики критикессы. Впрочем, тут началась настоящая гофманиада.

Господа, вам довелось когда-нибудь бывать на премьере, на которой критик выступает перед началом спектакля и заранее разъясняет публике про гениальность авторов? А потом еще и зачитывает краткое содержание - потому что иначе это гениальное творение будет вам не понять!

Майя Каганская выступила именно с такой речью. Куда девался ее дар публициста и чувство юмора? Битых двадцать минут она втолковывала нам, неразумным, что Трестман - наследник идей всех выдающихся мыслителей, особенно Кьеркегора, сыпала названиями умных книжек (в зале-то собрались неграмотные), и непререкаемым тоном Кассандры объявила, что с этого дня “Голем” Трестмана навсегда вошел в анналы мировой культуры! Далее пошло уже нечто совсем в духе Гофмана. Пророчица ухала, как сова, и завывала, постоянно теряла листки с текстом своей проповеди. Она - против религии, но не примитивная атеистка. И она не призывает к диалогу людей верующих. Тут мы поняли: она агитирует за то, чтобы богохульнику давали право хулить спокойно и громко!

Некоторые перлы из речи Каганской казались написанными для нее М.Жванецким, и вызывали соответственную реакцию. Чего стоит такое ее заявление: “В гетто не может быть любви. В гетто возможен только брутальный секс. Секс - это удел обреченных!” Остается только поражаться не то великолепной, просто феноменальной памяти нашего выдающегося культуртрегера, либо дивиться ее богатейшему фрейдистскому воображению.

Если вводная часть, благодаря нестандартному выступлению критика, получилась веселой, то с началом действа все стали умирать от скуки. Музыка прозвучала аморфная, невнятная и незапоминающаяся. (Кроме цитаты из “Тум-балалайки”). Профессиональные музыканты, сидящие рядом со мной, пытались отыскать плагиат из Гурова - слава Б-гу не нашли. Правда, они покинули зал после первого действия…

Разве можно это сравнивать с гуровскими яркими мелодиями, которые сразу хочется запеть! Гуров, как известно, изучал теорию мюзикла, много трудился над совершенствованием “бродвейского” стиля. Он говорил: “Если после спектакля невозможно вспомнить ни одного хита, - это не мюзикл”.

А что же собственно поэзия? Спору нет, стихи Трестмана - мастеровиты, у него нет проблем с рифмой даже тогда, когда он излагает программу партии НДИ - “Парадигму Либермана” в виде поэмы в 3 частях… Многие пришли на это мероприятие только ради Трестмана, и они потом удивленно спрашивали друг друга: что с ним стало? Ведь раньше он был хорошим поэтом. Откуда такая злость - на Б-га, на еврейство, на женщин? Вроде бы, человек востребован, печатается, все у него путем, вон и начальство его ценит…

Общий приговор публики был таков: уходили целыми группами, прямо с середины первого акта, а к началу второго в зале остались только самые близкие друзья авторской группы. Налицо - полный провал спектакля.

…Перед началом мы заметили в зале столик, на нем - поминальную свечу и надпись: “Аркадию Гурову. По твоей просьбе я создал это произведение, но ты уже не сможешь его увидеть. Автор”. Эта же надпись огромными буквами возникла и на сцене. То есть - смахните слёзы - Трестман за погибшего друга завершает его дело. Выкинув в помойку его, Гурова, блистательную музыку. Заменив ее невзрачной и серой музыкой. Исказив его идею до неузнаваемости.

Упаси всех нас Б-же от таких “завершений”. Голем ничего не может завершить за своего творца, только уничтожить его, или уничтожить себя сам.

За имя Гурова - обидно! Но главное: кто дал им право мешать произведению Гурова - куда более совершенному в художественном плане - пробивать дорогу к зрителям? Впрочем, сравнение здесь напрашивается даже не с Големом, а с Полиграф Полиграфовичем Шариковым, которому операция, как мы знаем, не помогла встать вровень с профессором Преображенским.

Потому и не пригласили вдову на премьеру, потому и провоцировали ее на скандал. Стыдно за бывших друзей композитора, которые ведут себя, как мародеры, стаскивающие сапоги с друга, павшего на поле боя.

Но мы верим - музыка Гурова будет жить. Как написал об этой музыке замечательный поэт Юлий Ким: “Ведь жизнь - непобедима, как ни стреляй в нее”.

Мы хотим, чтобы Мириам и ее дети знали: у них много настоящих и преданных друзей.