В воскресенье, после обеда, я и мой товарищ Мэйк, которого еще недавно называли Мендель, идем в кинотеатр смотреть знаменитого артиста Чарли Чаплина. Мой брат Эля и наш друг Пиня тоже идут с нами. Всю дорогу они говорят о Чарли Чаплине: какой это большой человек, сколько он зарабатывает и о том, что он еврей. Но так как Эля и Пиня никогда столковаться не могут, мой брат спрашивает, чем так знаменит Чарли Чаплин? Пиня отвечает, что тысячу долларов в неделю не платят кому попало...
- Откуда ты знаешь? Ты считал его деньги? - спрашивает Эля.
Пиня говорит, что он об этом читал в газетах.
— А откуда известно, что Чарли Чаплин еврей?
- И об этом, - говорит Пиня, - пишут в газетах.
- А откуда это знают газеты? Они были на его брите?
- Газеты знают все! - отвечает Пиня. - Ведь вот знают же, что Чарли Чаплин немой от рождения, что он не умеет писать и читать, что отец у него был пьяница, что он сам был клоуном в цирке...
Эля выслушивает все это и говорит хладнокровно:
- А может быть, все это враки?
Пиня вспыхивает и говорит, что мой брат - нудный человек... Я согласен с Пиней. Хоть Эля и приходится мне родным братом, но он все-таки нудный. Что правда, то правда...
(Шалом-Алейхем «Мальчик Мотл”)

Кроме явного доверия к тому, что написано в газетах, можно понять, почему думали Мотл и его друзья, что Чаплин – еврей. Скиталец, образ, созданный темноволосым комиком, благодаря которому он удостоился всемирного успеха, воспринимался как совершенное воплощение «еврейских» качеств. Вечный аутсайдер, без ничего, постоянно в трении с истеблишментом, обречен на проблемы, куда бы он ни обратился, он превратился в того, с кем себя идентифицировали многие евреи. В 1917г., вскоре после того, как Шалом-Алейхем вложил в уста Мотла слова, приведенные выше, поместил Чаплин образ бродяги в типичную еврейскую ситуацию: в фильме «Эмигрант» делает скиталец свой путь в США на переполненном пассажирском крабле и вынужден сопротивляться черствости сердца американских иммиграционных чиновников и найти свое место общественном пироге, составлявшем США в начале 20-го века. Немногие деятели искусства выбрали описать это переживание эмигрантского населения Америки. Не удивительно, что миллионы евреев, которые сами проделали маршрут, похожий на описанный в фильме, приняли скитальца за своего. Они видели в его трудностях свои трудности, и его победы над системой дарили им надежду, что и они смогут когда-нибудь победить истеблишмент со всеми его различными представителями.

Также и успех самого Чаплина стал примером; он служил образцом для эмигранта, прибывшего в США без ничего с пустыми карманами и меньше, чем за год, стал одним из богачей и звездой кино. В глазах евреев Чаплин был моделью, достойной подражания; еврей, доказывающий, что США, в самом деле, - «страна неограниченных возможностей».

Итак, все могло быть хорошо, за исключением одного: Чаплин не был евреем. Его отец – не еврей, и мать – не еврейка. Он никогда не принадлежал к какой бы то ни было еврейской организации и не знал ни слова на иврите или идише. Удивляет поэтому открыть, что не только Мотл и его семья были уверены, что Чаплин – «кошерный» еврей.

И Хана Арендт была уверена, что Чаплин – еврей. В статье «The Jew as a Pariah” (Еврей как отверженный) она поставила его в одной строке с еврейскими деятелями искусства как Франц Кафка, Генрих Гейне и Бернар Лазарь. «Чаплин», - писала она, - «это плод духа наименее популярного в мире народа, но именно он сумел создать самый популярный образ в мире. Постоянно находящийся вне границ обитаемого мира, подозреваемый постоянно в глазах мира, преуспел отверженный – как Чаплин описывает его – вызвать симпатии очень многих… Наглость и дерзость «маленького еврея» (в оригинале: “The little “Yid”) следуют из его неготовности примириться с общественным строем и отношениями в мире, в котором он не находит справедливости для себя. А также биография Чаплина и его личный жизненный опыт научили его двум вещам: с одной стороны они привили ему традиционную еврейскую вражду к силам полиции – явным представителям враждебного мира, с другой стороны, они обучили его древней еврейской истине, гласящей, что в мире, подчиняющемся природным законам равенства, может иногда честность и прямота Давида победить силу Голиафа».

Похожую оценку предоставил Альбер Меми в книге «Освобождение еврея», но лучше всего это сделал Альберт Голдман, который постановил, что это «замечательный пример еврейского «шломиэля» (шлимазла, неудачника). Незащищенность и беспомощность, стойкость и изобретательность, абсурдные попытки «сохранять одежду в роскошном виде», склонность ухаживать именно за светлокожими блондинками –в то время, как у него жгучие еврейские глаза и сентиментальная душа – все это явные признаки и характеристики комического еврейского героя».

С другой стороны, стал Чаплин объектом клокочущей ненависти антисемитов: «Чаплин – это коммунистический миллионер», - писала в 1931г. нацистская пресса в Германии, - «бродячий пес из еврейского гетто в Лондоне». Карикатура середины 30-х годов поместила бродягу рядом с образами Альберта Эйнштейна и драматурга Макса Рейнгарта и «постановила», что речь идет не более, «чем о еврейском акробате, отталкивающем в той же степени, что и скучном». Секретное дело Чаплина в архиве ФБР носило имя «Израиль Тонштейн» - свидетельство еврейской идентификации и еврейской принадлежности, которую присвоил ему Дж. Эдгар Гувер (тогдашний глава ФБР).

Но, как сказано, в основе этой идентификации ошибки. Они говорят больше о идентифицирующих – сторонниках или ненавистниках, чем о происхождении Чаплина или его принадлежности к еврейской идентификации. Больше, чем история Чаплина и «национализация» его евреями говорят об успешном пути одного «еврея под сомнением», они говорят о мечтах и желаниях других евреев – тех, что видели чрезвычайный успех того, кто воспринимался ими и их окружением как «еврей» - к хорошему или плохому. Тот факт, что Чаплин – «полный гой», не может изменить его идентификацию типичного еврея; его действия, фильмы, картина его мира определили его заново как еврея, при этом сам Чаплин принял это определение с настоящими еврейскими симпатией и любовью.

Сохранять независимость

Исполнились 30 лет после смерти Чаплина. Через десятки лет после их создания его фильмы по-прежнему смешат, волнуют и трогают сердце. В то время, как произведения остальных его современников интересуют сегодня, в основном, исследователей искусства и завзятых киношников, осталось творчество Чаплина нужным и понятным всем. И образ скитальца-нонконформиста сохранил свою необходимость. В любом месте в любое время, где люди чувствуют смятение при виде окружающего их и находят себя в конфликте с властныими или финансовыми структурами, засовывающими руки в их карманы или мозги, останется Скиталец верным представителем возможности сохранять независимость.

Его упрямый отказ отречься от своих личностных характеристик, неготовность подогнать себя под требования разрушительного истеблишмента делают киноискусство Чаплина актуальным и будоражущим и сегодня.

Легко указать на сложный жизненный путь Чаплина в качестве главного ответственного за позицию, которую он выбрал представить: он родился в бедной семье и уже в молодости познал жестокое лицо капитализма, когда он и члены его семьи были засажены в одну из ночлежек в Лондоне и каторжным трудом отрабатывали свои долги. Голод, физический и душевный, привели молодого Чаплина к отчаянному поиску своего места в мире, и он нашел свободное место на подмостках и на киноэкране. Метеорный успех с момента приезда в США надо отдать, помимо его явного таланта, его умению создать на экране образ, хорошо знакомый миллионам эмигрантам, и который явно основывался на личных переживаниях.

Переживание чуждости эмигранта, пытающегося понять законы и условности общества большинства, пытающегося найти трещины, через которые он может проникнуть и стать одним из членов этого общества, стоит в центре творчества Чаплина. В любом месте, куда приходит Скиталец, он прилагает все усилия бросить якорь и стать домочадцем, но эти попытки кончаются провалом. Он обречен на жизнь в постоянном скитании; никогда он не будет принадлежать одному месту и одному обществу. Космополит по своему характеру, он останется без явного определения идентификации. Расплывчатая идентификация, позволяющая ему работать в цирке, на конвейере или парикмахером, следует из его неумения закрепить свой статус и долго держаться за одну профессию; но эта расплывчатая идентификация – постоянная вещь сама по себе. В мире, где погоня за экономической устойчивостью иногда идет за счет моральных ценностей, выбирает Скиталец оставаться верным себе.

Видеть золотое сердце за потертой одеждой

Поэтому не случайно, что Чаплин отказывался отречься или подтвердить еврейскую идентификацию, которую приписывали ему. Самое раннее высказывание, приписываемое ему по этому вопросу, относится к 1915 году. В ответ на на вопрос журналиста является ли он евреем, ответил Чаплин: «К сожалению, я не благословлен этой судьбой». Через 7 лет после этого сказал, что «всякое гениальное дело – следствие еврейского происхождения. Должно быть, что и в моих жилах течет еврейская кровь. Я очень надеюсь, что так обстоит». Помощник режиссера в его фильме «Золотая лихорадка» (1925) рассказывал, что Чаплин сказал ему однажды, что он уверен, что один из его предков – еврей. «Я обратил внимание, - сказал Чаплин, - что все черты моего характера очень семитские, мои переживания очень семитские и мое мышление, разумеется, очень подходит к еврейскому образу мышления». Когда известный кантор Йоселе Розенблат посетил Чаплина в его доме в 1927г., Чаплин очень хвалил его и сказал: «У меня есть все Ваши пластинки. Они дороги моему сердцу больше, чем какая-либо другая приобретенная мной вещь. Каждый раз, когда я чувствую немного грустным, я прослушиваю их. Они объединяют меня – близко, насколько это возможно – с моими еврейскими корнями».

На протяжении всего своего творчества Чаплин хранил национальную и социальную идентификацию Скитальца затуманенной и не решенной. Подобно тому, как в жизни – у него и у играемого им образа были всем еврейские черты – так и Скиталец был своего рода лакмусовой бумагой. Всякое общество, куда он попадал, приписывало ему определенную идентификацию и раскрывало этим что-то из своего мировоззрения. В фильме «Цирк» (1928) критиковал Чаплин любовь масс к дешевым и жестоким развлечениям, когда превратил Скитальца в клоуна, помимо его желания, смешащего посетителей цирка своей борьбой за выживание и не знающего, что он звезда представления. В «Огнях Большого города» (1932) направил свое отвращение на американскую экономическую аристократию в рассказе о встречах с Скитальца с личностями, отказывающимися видеть золотое сердце за потертой одеждой. Только в 1940г., находясь на шестом десятке лет жизни, придал Чаплин своему кинообразу однозначную национальную идентификацию; это была, как ожидалось, явная еврейская идентификация.

Это случилось в фильме «Великий диктатор», подготовкой которого он занимался с 1937г. Фильм был прямым следствием усиливающейся враждебности Чаплина к нацистскому режиму в Германии. И когда его фильмы были запрещены к показу в Германии, а он сам стал жертвой нацистской пропаганды, отказывался Чаплин отречься от еврейского происхождения, приписываемого ему. «Каждый, кто в этот час пытается увильнуть от еврейской принадлежности, усиливает силы антисемитов», - сказал он.

Параллельно созданию фонда, который помогал эмиграции еврейских беженцев из Австрии, созрело в сердце Чаплина сознание, что чтобы помочь евреям, он должен воспользоваться самым дорогим оружием, которое есть у него – образом Скитальца. Шагом, исключительным по своей дерзости, и в то время, когда большинство евреев в Голливуде были объединены в мировоззрении, что им нельзя оказывать давление на правительство США, чтобы помочь евреям, - ведь из-за этого их могли воспринять как обладателей двойной лояльности, - избрал Чаплин придать самому известному и популярному кинообразу в мире самую преследуемую и презренную национальную идентификацию в Европе конца тридцатых годов. Чаплин осознавал, какую цену он должен будет заплатить; он знал, что его выступление в защиту еврейского народа будет колючкой в глазах консервативных сил в США; и все же в «Великом диктаторе» он выступил как еврей и потребовал от мира признать обиду и боль еврейского скитальца, преследуемого без всякой вины.

Потерял идентификацию

Парадоксальным образом, именно этот исключительный поступок сказал вне всякого сомнения, что Чаплин – нееврей. Ведь, кажется, нет другой более явной известной еврейской черты, чем желание скрыть свою еврейскую идентификацию. В культурном кругу, в котором крутился Чаплин, уже давно перестала еврейская идентификация служить источником гордости для ее носителей. До 50-х годов опасались еврейские основатели Голливуда дать открытое творческое выражение своему происхождению и не позволяли прорыву даже кусочка еврейской идентификации в фильмы, которые они создавали; идентификации, которая могла раскрыть их еврейское происхождение и обозначить их как неамериканцев. Если на протяжении всей жизни Скитальца можно было изучать из его еврейской принадлежности стереотипы, приписываемые еврейскому народу (как неевреями, так и евреями), то его выход перед камерами в образе еврея раскрыл еще одну болезненную истину: в середине 20-го века только нееврей мог с гордостью декларировать перед всеми свое еврейство; сами евреи были заняты в то время в отчаянной попытке превратиться во что-то другое.

Как странен факт, что именно в час, когда понадобилось в мире высказывание- выражение всеобщей еврейской солидарности, именно гой избрал озвучить в кинотеатрах ясный, острый и громовой еврейский голос. Именно эмигрант, лишенный национальной идентификации, стал выдающимся образом, который предпочел действовать в соответствии с еврейскими моральными ценностями, протянул руку утешения угнетенным евреям Европы и потребовал от мира выйти из апатии. У этого кинопоступка не было подражателей, и то, что фильм не снискал тот успех, на который Чаплин рассчитывал, привело к разочарованию и обозначило начало затухания его кинокарьеры.

«Великий диктатор» был последним фильмом, в котором одевал на себя Чаплин одежду Скитальца. С момента, когда стал Скиталец определенно идентифицируемой личностью – еврейским парикмахером в гетто – он потерял ту чудесную способность и ту аморфную расплывчатую идентификацию, позволявшую ему служить отражением любого общества, куда он попадал. И еще: видимо, Чаплин почувствовал, что уговоры и упрашивания, которые он на протяжении всего фильма обращал к свободному миру: не оставлять на произвол судьбы Скитальца и его еврейских родственников, не получили поддержки. Вера Чаплина в мир была серьезно подорвана в дни после выхода фильма на экраны. После убийства миллионов только потому, что они были чужими, показались вдруг шалости Бродяги ужасно наивными, и его вера в то, что в основе человека - его доброе сердце, - казалась чрезмерной и детской.

И так остался Скиталец привязан к последней идентификации, которую он выбрал: еврей до мозга костей, еврей всей душой. С киноподмостков сошел Скиталец как образ преследуемых евреев его поколения, и таким он остался в нашей памяти. В то время, как сам Чаплин был и остался впечатляющим нееврейским деятелем кино и человеком с высоким и редким моральным горизонтом, останется образ, созданный им, представителем сохранивших мораль аутсайдеров неморального общества. Скиталец пришел в мир в 1914г., чтобы сказать миру в лицо о его неверном отношении к чужим; он расстался с миром четверть века спустя, почти уже было став полным евреем.

("Макор ришон")

Перевод сайта МАОФ