"…Прислушайтесь, небеса, - и говорить буду,
И услышь земля речи уст моих…"
…Он стоял на берегу маленькой ленивой речки. Ее можно было переплыть за несколько минут. Но сейчас она была непреодолимой преградой…
Он вспомнил другие воды. Ночное бурное море. Бьющиеся о берег волны. Тогда он и весь народ его совершили невероятное.
А сейчас эти поросшие тростником берега стали для него тупиком. Концом дороги.
Можно, конечно, прыгнуть в воду и, пока Небеса опомнятся, быть уже на противоположном берегу. В мыслях он позволял себе бунтовать. Но всегда подчинялся приказаниям Небес.
Сильное головокружение… Легкая тошнота… Признаки начинающегося контакта…
У него в голове зазвучал Голос: "Ты не хочешь умирать. Но знай: войди ты в эту страну, и вся история человечества завершится на этом. Смотри, Я покажу тебе, сколько людей не родилось бы на свет из-за тебя!.."
Его зрение было сфокусировано на бесчисленных поколениях его народа. Были яркие светлые видения, озарявшие святостью все человечество. Но больше всего было ужасных трагических событий.
В конце времен он увидел народ, возвращающийся на свою землю. Но что-то странное стало происходить на Земле Обетованной. Силой воли он замедлил бег видений и не поверил глазам своим: большинство народа вело себя по отношению к праведным как худшие враги его.
Его охватили презрение и ненависть. Если бы те, далекие, были сейчас в стане, он бы приказал немедленно уничтожить их, подобно поклонявшимся золотому тельцу.
Он не представлял себе, как смогут сыновья Израиля выжить и победить столь хитрого и коварного врага, вдобавок прячущегося под именем "Израиль"…
Единственное, что он мог сделать, - это записать о том, что произойдет в последние дни с единственным государством в мире, предпринявшим отчаянную атаку на Бога, на веру и на верных сынов народа Его…
…Он сел за стол, придвинул чернильницу к куску пергамента, обмакнул тростниковое перо в тушь, вздохнул и вывел на белом листе первое слово: "Аазину…"
"Прислушайтесь, небеса, и говорить буду…"
* * *
…Убежище было оборудовано по последнему слову техники. Нимрод мог бы находиться в нём долгое время. Но он пробыл там всего три дня.
В первый день радио молчало, и экран телевизора был пуст. О том, что происходит вокруг, Нимрод узнавал, главным образом, из арабских радиопередач. Дикторы сообщали, что боевики Хамаса и Стражи Иранской революции «протянули руку помощи своим гражданам, и захватили всю страну». Государство пало. Трудно было поверить этому.
Во второй день заработал телевизор. Чёрно-белое изображение показывало длинную колонну людей в форме и без, зачастую, с семьями, шедших меж двух рядов вооружённой стражи. Они поднимались на возвышение к столу, за которым сидели аятоллы.
Судьи зачитывали приговор, и стража оттаскивала осуждённых. Действие происходило в главном приморском городе, переименованном в честь победы в Исламабад.
Диктор зачитывал приказы Главного Аятоллы Палестины: "Всем бывшим полицейским немедленно явиться…
Всем тюремным надзирателям немедленно явиться…
Всем судьям, работникам прессы, членам левых организаций, всем мужчинам без бороды и пейсов…
Можно взять носильные вещи и сто долларов на человека… для немедленной депортации вне пределов Палестины…"
Это казалось страшным сном. Вот сейчас он проснётся, и всё будет по-старому. Но проснуться, то есть сделать так, чтобы прекратить кошмар, никак не получалось…
Нимрод включил внешний обзор.
Площадь Иерусалимского харедимного квартала "Меа Шеарим". По площади проходят, как ни в чём не бывало, "досы" и лишь иногда проезжают Стражи в открытых джипах.
Но вот что-то начало происходить на площади. Стражи окружили человека в хасидской шляпе и приказали произнести еврейскую молитву "Шма Исраэль", чтобы проверить, религиозный ли он или только притворяется ортодоксом.
Нимрод дал увеличение. Ну, конечно, это его подчиненный, Амит. Даже для своего отделения он был глуп. Вот и сейчас: надел хасидскую шляпу и думает, что это – шапка-невидимка. Из-под лапсердака выглядывали чёрный мундир и солдатские ботинки.
Обстановка на площади накалялась. Амит уже стоял на коленях и с жалкой улыбкой протягивал Стражам пригоршню долларов. Они презрительно смотрели на него, а потом поволокли к тендеру, стоявшему рядом. Перед тем, как влететь в тендер, Амит успел пару раз облобызать сапоги Стражей, пытаясь вымолить у них снисхождение.
"...И оставил он Бога, сделавшего его народом,
И поносил Твердыню Спасения своего.
Вызывали Его ревность, Его отвергая,
Мерзостями гневили Его.
И сказал Он: "Сокрою Лик Мой,
Увидим, каким будет конец их..."
Ибо от лозы Содомской намерения их
И с полей Гомморы виноград.
Плод дел их горький,
Лозы, даже им вредящие.
Дело рук их - вино ярости аспидов
И смертельный, все умерщвляющий яд змеиный."
Эта сцена вывела Нимрода из оцепенения, в котором он пребывал уже более суток. Он, гордый сабра, рождённый свободным израильтянином в своей стране, так унижаться не будет!
Он взял из ящика стола гранату, подержал её в руке и положил в карман. Холодная тяжесть металла успокоила его.
"Как же так?" – говорил он сам с собой, расхаживая в своём укрытии – три шага вперёд и три - назад. "Ведь мы их почти победили! И когда осталась самая малость, они нас переиграли. Сто лет шла война между нами и ортодоксами. Мы сделали всё, чтобы в Израиле не осталось ни одного религиозного еврея. Мы создали, а потом разрушали государство, мы разваливали армию, мы отдавали территории, мы привозили жителей Патагонии под видом десяти потерянных колен, мы вооружали и финансировали палестинцев. И вдруг эти пейсатые поехали в Иран и спутали нам все карты. Теперь я сижу, как крыса в этой дыре, а "досы" празднуют победу…"
Нимроду удалось настроиться на БиБиСи. И вновь ему показалось, что он сходит с ума. Иран захватил весь ракетно-ядерный арсенал. Диктор, волнуясь, передавал, что Иран объявил ультиматум всему миру – или в течение месяца принять Ислам, или быть уничтоженными.
В подтверждение этого ультиматума, была выпущена по Ватикану ракета с ядерным зарядом низкой мощности. К счастью, она взорвалась в море, не долетев до Италии. Россия и Китай нацелили свои ракеты на Палестину. Несколько европейских стран приняло Ислам.
Саудовская Аравия попросила помощи у Америки. В самих США царила полнейшая неразбериха, особенно после того, как госсекретарь приняла Ислам. Диктор рассказал, как её в парандже, не хотели пропускать в Белый Дом, требуя предъявить лицо. Она же отказывалась, заявляя, что по закону шариата, женщина не имеет права открывать своё лицо перед незнакомыми мужчинами. И, только после того, как она обругала всех, оплевала и покусала часовых, её пропустили, признав, что это действительно она.
"Ибо это народ, потерявший рассудок, и нет у них разума.
Будь они умны, поняли бы это, осознали, каков будет конец их…
Они оставили Меня и ушли к не-богу,
Разозлили Меня делами своими неразумными,
Поэтому и Я вызову их ревность, помогая не-народу,
Разозлю врагом их, народом подлым,
Платящим злом за добро».
Нимрод представил свою Марусю в парандже. Им овладел нервный смех. Представить свою подружку в чем-то, кроме мини-юбки, было просто невозможно. Только две вещи интересовали её в жизни – минимализация одежды и деньги.
Нимрод вновь вернулся к событиям этого ужасного дня. На рассвете, когда в районе Иерусалима уже раздавались выстрелы, Фредди вызвал его в Главное Полицейское Управление на Русском Подворье.
"Даю тебе два часа на сборы. В 8:00 ты должен быть в автобусе, сопровождать высшее начальство в аэропорт Каландия и оттуда – на самолёте - за границу" – был приказ.
Нимрод с рюкзаком явился ровно в 8:00. Часовой сообщил ему, что автобус уехал 15 минут назад. Нимрод побежал гулкими пустыми коридорами старинного здания в кабинет Фредди. Дверь кабинета была приоткрыта. Посреди комнаты стояла уборщица и бессмысленно мела из угла в угол бумажки с грифом "Совершенно секретно", которые густым ковром устилали пол. Долларовый сейф был пуст. Рация не работала.
Он поспешил к выходу. В коридоре к нему подбежала плачущая девушка - полицейская.
"Какие будут приказы?" – с рыданием в голосе спросила она. "Беги, дура, спасайся!" – рявкнул на неё Нимрод.
Часовой в будке тоже что-то хотел спросить, но Нимрод лишь отмахнулся от него.
Спрятаться в помещение для прослушивания было делом десяти минут. Немного отдышавшись, Нимрод начал вызванивать Марусю. Её "сотовый" молчал. "Удрала с Фредди, дрянь!" – со злостью подумал Нимрод, - "Ну, конечно! Когда я гарцевал на коне и получал кучу денег, она была тут как тут. А сейчас, когда все бегут, поджав хвост, так и она рванула. Небось, прихватила всю мою валюту…"
Нимрод вспомнил, как они с Марусей у него в квартире просматривали запись разгона демонстрации членов "Нетурей Карта". Нимрод на огромном скакуне врезался в толпу и, размахивая дубинкой, как мечом, заставил "досов" рассеяться по подворотням.
"Как средневековый рыцарь!" – в восхищении шептала Маруся, прижавшись к его груди. И добавила: "Ричард Львиное Сердце!" Потом спросила: "А что ты всё время кричал?.." Нимрод ответил: "Мой отец, когда напивался, всегда вопил: "За Родину! За Сталина!". Вот это и кричал…" Маруся снизу вверх посмотрела на него с восхищением. Её глаза сияли...
Нимрод стряхнул с себя ненужные воспоминания. Чтобы отвлечься от дурацких мыслей, он включил "зомби" и направил широкую волну излучения на улицу, по которой прогуливались праздно шатающиеся жители "Меа Шеарим".
Ничего не происходило. Нимрод усилил излучение до максимума. Снова ничего.
Такой силы излучение должно было привести человека в состояние панического страха, но пейсатые бородачи на улице, кажется, были довольны жизнью.
На экране психотрона появилась надпись: "Излучение не может распространиться дальше 50-ти сантиметров из-за препятствия."
Никакого препятствия Нимрод не видел. В голове у него раздался противный голос: "Ки малахав ицавэ лах…" "Говори по-человечески!" – зарычал Нимрод. Голос произнес: "Господь послал ангелов, чтобы…" Нимрод, что было сил, запустил "зомби" в стенку. Голос замолчал.
Нимрод понимал – под влиянием отражённого излучения вновь возвращается его болезнь. Когда ему было 14 лет, он слышал голоса и хотел пойти учиться в иешиву. Но отец закричал: "За Родину! За Сталина!" Мать вызвала "Скорую помощь", родной кибуц оплатил лечение в психдиспансере. Мальчику давали отличные, сильно действующие лекарства, и уже через полгода он вышел из больницы здоровым и полноценным членом общества. Приступы агрессии нисколько не мешали, а в работе полиции даже помогали завоевать уважение сослуживцев и начальства.
Нимрод переключил приёмник на армейскую радиостанцию. Привычной передачи не было. Вместо неё транслировалось выступление руководителя "Нетурей Карта".
Нимрод взял себя в руки, успокоился, и понемногу до него стало доходить содержание речи.
Выступающий с тяжёлым идишским акцентом говорил: "Нас осуждали за нашу поездку в Тегеран, но мы тем самым спасли еврейскую общину в Святой Земле от уничтожения. Нам, милостью аятуллы Палестины, за нашу лояльность, была дарована широкая автономия и соблюдение гражданских прав, разумеется, в рамках Ислама. Мы победили окончательно в войне с неверующими. Мы предупреждали их: ни в коем случае не устраивайте парада мерзости в Иерусалиме, иначе это будет ваш последний парад. Если вы не примете наш ультиматум, мы примем иранское подданство и попросим у нашего нового государства спасти нас от засилья антирелигиозных экстремистов. Вы совершили свою последнюю глупость, и мы выполнили свою угрозу. И я, данной мне властью, заявляю – я не позволю светскому разгулу осквернять Святую Землю".
Этого Нимрод уже не мог стерпеть. Ярость окрасила розовым туманом всё вокруг. "Я вам покажу "последний парад гордости"! Вы мой парад надолго запомните!.." – прорычал Нимрод сквозь стиснутые зубы. Он выхватил из кармана гранату, выдернул кольцо, распахнул маскировочную стену…
"Смотрите же ныне, что Я – Я это,
и нет Всесильного, кроме Меня;
Я умерщвляю, и Я оживляю, Я поражаю,
и Я исцеляю, и нет спасения от руки моей…"
..."За похищенное дерево - расплатятся железом. За железо - расплатятся медью. За медь - серебром, за серебро - золотом. За кровь - расплатятся кровью."
Это пророчество он записывать не стал - запишет его другой, через много лет. Тот, который скажет: "Прислушайся, земля, и внимайте, небеса..."
Видения. между тем, торопили его, стремясь прорваться в наш мир, и он, окунув перо, начал быстро писать:
"Пьяны будут стрелы Мои от крови,
и меч Мой будет пожирать плоть
в расплату за кровь убитых и пленных,
за все преступления врагов..."
* * *
...Внезапно раскрылась глухая стена и, из образовавшегося проёма вышел высокого роста человек в чёрном мундире. На площади всё стихло.
Он, на негнущихся ногах, выкрикивая что-то по-русски, начал медленно приближаться в большой группе хасидов. В поднятой руке он сжимал гранату.
Вдруг неведомая сила толкнула Нимрода в правый бок. Он начал падать, как тряпичная кукла, но успел повернуть голову и заметить Стража и дымящийся ствол автомата.
Раздался Гром Небесный.
"Он в меня стрелял!" – удивился Нимрод. – "За что? Что я ему плохого сделал? "
Собрав последние силы, он замахнулся и бросил гранату в хасидов. Ему казалось, что граната полетела далеко, но, на самом деле, она выскользнула из слабеющей руки и упала около него. Он лежал и смотрел в бездонное небо. По привычке считал: "двадцать один…"
Голубое небо, между тем, уже начало темнеть. Он увидел – в высоте – отца на детской лошадке, свою мать, размахивавшую красным знаменем.
Слева, в небесах, среди грозовых туч, стоял пейсатый еврей с окровавленной головой. Из туч били молнии. Эти тучи пугали Нимрода. Но вдруг откуда-то выскочил его любимый пёс Барак, стал радостно лаять и вилять хвостом. «Я скоро приду,» - сказал Нимрод и продолжал счет.
"…двадцать два…"
Он увидел всю свою жизнь, своих друзей и подруг. "Пустая жизнь и нелепая смерть.." - устало подумал Нимрод…
Между тем, от группы хасидов отделился один и стал приближаться к нему. Нимрод его узнал. Это был его дед. Фотографию деда он видел в семейном альбоме: огромная борода, суровое лицо и пронзительные глаза. Дед подошел к Нимроду. Он улыбался. Нимрод хотел предупредить деда, что сейчас будет взрыв, но сил сказать все это не было. Не было и времени…
"…двадцать три…"
Сейчас будет взрыв.
"Не-е-е-е-е-т!" – закричал Нимрод и, из последних сил, бросился на гранату всем своим телом.
На абсолютно черном небе появилось светлое пятно. Оно стремительно приближалось. Нимрод улыбнулся и полетел ему навстречу.
* * *
…Через несколько месяцев после Поворота в семье бреславских хасидов родился сын. Ему дали имя Иерухам, что означает «помилованный Богом», или «прощенный».
"Прославьте, народы, народ Его,
ибо за кровь рабов Своих отомстит Он,
и мщение совершит над врагами их,
и простит Землю Свою народа Своего".
…"И меня простит, и приведет в землю, которую я так желал… Правда, придется подождать несколько тысяч лет…" – подумал он.
Проверил, высохли ли чернила на свитке. В сухом жарком воздухе Иорданской долины они высыхали почти мгновенно…
Снаружи доносился гул многотысячной толпы, похожий на морской прибой.
Он откинул полог шатра и вышел к народу. Шум мгновенно стих.
На этот раз он не закрыл лицо тканью. Сияние ослабело настолько, что было почти незаметно. Все понимали, что это значит: вождь уходит от них. Последние напутствия, последние советы, последние благословения... Люди приготовились внимать каждому его слову…
Он раскрыл пергаментный свиток и начал читать: "Прислушайтесь…"
23 Сивана 5768 года
от сотворения мира.
Эль Шму Иерусалимский
Примечание: Между именами героев и реальными людьми, если таковые существуют, нет никакой связи, и любое сходство случайно.
Все цитаты взяты из 32 главы последней части Торы (Хумаш "Дварим", глава "Аазину"). Перевод частично взят из Торы на русском языке, но в большинстве сделан автором, который использовал переводы Онкелоса и рабби Ионатана Бен Узиэля на арамейском языке.
Такой перевод автор называет "смысловым".
Автор также советует уважаемым читателям обратиться и к дословным переводам.
"Досы" - религиозные (сленг).
"Нетурей Карта" ("Стражи города") - ультро-ортодоксальная община.
"Меа Шеарим" - харедимный район Иерусалима.