Maof

Monday
Dec 23rd
Text size
  • Increase font size
  • Default font size
  • Decrease font size

Рейтинг: 5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна
 
У, как злы израильские левые на израильских писателей Амоса Оза и Давида Гроссмана! После выборов левые по всем радио и телеканалам кроют их последними словами, на газетных страницах проклинают на чем свет стоит.

Получается, что эти два самых лучших (по тиражам книг, по числу отечественных и международных премий, по количеству переводов на иностранные языки) израильских писателя - главные виновники того, что на последних выборах левые израильские партии – МЕРЕЦ и Авода получили смехотворное число мандатов, МЕРЕЦ вообще с трудом преодолел электоральный барьер.

В чем именно их обвиняют, в чем причина – я не вслушивался, дело не в этом. Я знаю заранее, что в провале левых партий они не виноваты. Не потому, что я следил за их высказываниями, призывами, акциями в ходе последней предвыборной кампании. Просто я знаю, кто в этом виноват, и это – не писатели. Когда детектив точно знает, кто совершил преступление, он не ищет улики для доказательства вины или оправдания кого-то другого.

(Экскурс в недавнюю историю, который читать не обязательно. Мне давно ясно, что выборами в Израиле умело управляют две силы – мощная пресса и еще более мощная сила - соседи-террористы. В начале 1996 года, когда пришедший к власти после убийства Рабина Шимон Перес взял курс на уступки Арафату и стал передавать палестинцам один город за другим, одну область за другой этой маленькой земли, ободренные палестинцы решили его несколько подторопить и провели длинную серию терактов, каждую неделю взрывая по одному-два автобуса в израильских городах – Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе. Гибли десятки людей. И в этот самый критический момент Шимон Перес (который не умеет рассчитать больше чем на один ход вперед) решил пойти на досрочные выборы. Хотя мог тянуть еще около года. Перес надеялся, что притихшая после убийства Рабина оппозиция не сможет составить ему достойную конкуренцию. Но народ, напуганный терактами, проголосовал за его соперника Биньямина Нетаниягу, несмотря на все старания пропересовской прессы.
При Нетаниягу террор заметно ослаб, на первый план выступила пресса, и ставленник левых Эхуд Барак легко победил ошельмованного прессой Нетаниягу на выборах 1999 года. При Бараке история повторилась: он предложил Арафату очень много, тому это понравилось, но показалось мало и, воспользовавшись демаршем Шарона (его знаменитый поход на Храмовую гору), палестинцы с благословения Арафата начали интифаду, страшно напугавшую наш народ. Ясно, что на выборах с огромным преимуществом победил тогдашний лидер правых Ариэль Шарон. При нем террор опять затих, и заметно полевевший Шарон снова одержал победу – над правым Нетаниягу.
При Ольмерте народ Израиля дважды получил болезненные удары: на юге террористы ХАМАСа похитили ефрейтора Гилада Шалита, на севере бандиты Хизбаллы убили несколько наших солдат и похитили трупы троих из них. Ольмерт начал две войны, обе закончил бездарно – и народ опять качнулся вправо. На кого МЕРЕЦу и Аводе обижаться? Кроме того, появилась еще одна левая партия – Кадима, которая переманила к себе львиную долю голосов левомыслящих избирателей. Вот и вся причина скукоживания традиционно левых партий.
Тот же эффект действует и в США. В 2004 году еще свежа была память о терактах "9.11", и Буш легко одолел демократа Керри. Республиканский президент отогнал террор от границ своей страны. Проблема отошла на задний план – и мощные СМИ возвели на трон демократа Обаму. Террор скорее всего поднимет голову при этом миротворце – и тогда против него республиканцы смогут выставить хотя бы метлу – и она его легко одолеет.
Как сказано – все это читать было необязательно, поскольку не это тема данной статьи).


Она о другом. О роли творческой интеллигенции в политике. В Израиле и вообще в мире. Амос Оз и Давид Гроссман давно уже в качестве хобби в свободное от создания шедевров время дают советы политикам. Совершенно ничего в ней не смысля. Братцы, не обижайтесь. Политика – это другая профессия, ей нужно специально и долго учиться, нахрапом здесь не возьмешь. Как и в писательстве, разумеется. Бывают, конечно, гении, которые родились специалистами, но не бывает такого, чтобы гений в такой возвышенной сфере как литература был еще и гением в столь низменной профессии, как политик. Сказанное относится и к представителям иных свободных профессий - журналистам, музыкантам, университетским профессорам. Причем все эти люди последовательно занимают ультралевую нишу в политике. Ладно, садились бы сами в калошу со своими советами, наносили бы вред своим же единомышленникам – беда в том, что потом расхлебывать заваренную ими кашу приходится всему ни в чем не повинному народу.

Озу и Гроссману повезло, они отделались публичным выговором за свои ляпы. Намного меньше повезло интеллигенции Ирана. Она тоже была уверена, что знает лучше всех остальных, как нужно обустроить жизнь в своей стране. В 1970-х годах она была первой на баррикадах демократической войны с режимом шаха. Подстрекала, призывала, обвиняла, выводила тысячные толпы на площади, пользуясь свободами, веденными либеральным шахом. Ну, свергли с их помощью шаха (он не был идеальным – но кто настолько безгрешен, что бросит в него первый камень?), сбежал он во Францию, оттуда победителем прилетел аятолла Хомейни – и что сделал первым делом? Приказал заткнуть рты всем недовольным. А писателей, университетских профессоров и прочую интеллигенцию, которые ужаснулись, увидев, что делает со страной их вчерашний кумир, живыми закопали в землю.

И сейчас если есть скупые сообщения о недовольстве в Иране – это первые попытки протестовать со стороны опять же студентов, отцы которых, сами будучи студентами, и навлекли на свою древнюю и прекрасную страну с высокой культурой эту напасть. Они напоролись на то, за что боролись их отцы.

Явление это имеет давние корни. В глубокую историю вдаваться не будем. Самым известным гуру творческих анархистов был Лев Толстой. Со своей проповедью непризнания власти.

Зеркало русской революции был по сути ее вдохновителем. Как властитель умов, как авторитет, как грамотный человек той эпохи он несет всю меру ответственности за крушение России в 1917 году.

Толстому на старости лет взбрело в голову, что есть какой-то идеальный строй, отличный от существовавшего тогда в его стране, и нужно скоропостижно тот воображаемый им строй в России ввести, а система отношений, выработанная веками, безнравственна.

Он не только сам верил в эту ахинею, а вбивал в головы незрелой молодежи.

Вот вам наглядный пример преступной деятельности Л. Толстого на политическом поприще. Н.Н. Гусев в книге воспоминаний «Два года с Л.Н. Толстым» (М. ХЛ, 1973, стр. 224) пишет: «З.М. Гагина говорила о недавно прочитанной ею статье Льва Николаевича «Требование любви». Она сказала, что ее пугает и кажется недостижимой та крайняя степень отречения, которая проповедуется в этой статье. Лев Николаевич сказал на это: «Это-то нетрудно, а вот что трудно: когда сталкиваются разные любви, например, любовь к своим близким и к своей душе, вот что трудно». Об этом самом, о том, как поступать в таких случаях, когда сталкиваются разные любви, Лев Николаевич написал на днях большое письмо».

И примечание к этому на странице 414 цитируемой книги: "Ученица старшего класса московской гимназии К.Т. Разумникова написала Толстому о том, что она горячо сочувствует его взглядам, не знает, как устроить свою жизнь. Она понимает, что учение в казенной гимназии безнравственно, а получение казенного паспорта равносильно признанию существующего государственного строя (курсив мой – Ю.М.), но выход из гимназии и отказ от паспорта убьет ее родителей. Как быть?"

И что, вы думаете, ответил ей властитель умов? Мудрейший из россиян? Самый талантливый писатель 19 века? Думаете, он объяснил неопытной девочке, что та слишком буквально поняла его призывы, посоветовал не бросать школу, а учиться, получить паспорт и постараться служить своему народу в духе его, Толстого, идеалов, привить народу его, Льва Толстого, идеалы, и привести народ к пониманию необходимости новой жизни, нового устройства, вместе с народом быть в его страданиях и счастье? Нет, этот выживший из ума престарелый негодяй в ответном письме от 15 декабря 1908 года предложил избрать «то решение, при котором не нарушается, а проявляется наибольшая любовь». (ПСС, т. 78, стр 286-287)

К.Т. Разумниковой, видимо, лет 15-16. Этой юной неопытной душе предлагает стоящий на пороге смерти старик решить, какая любовь ей ближе, в каком случае проявляется наибольшая любовь – когда она идет по велению сердца (развращенного Толстым) или когда уступает природной тяге, любви к родителям.

И чем талантливее он был, чем выше был его авторитет среди русской интеллигенции, тем страшнее были его идеи, и тем успешнее он развращал народ, совращал его с пути истинного, который есть жизнь в ценностях народной морали.

Той девочке нужно доучиться, стать врачом или учительницей, или приобрести другую земную профессию – смотря по талантам: открыть кондитерскую, швейную мастерскую. Своим трудом обслуживать народ вокруг и получать у народа вознаграждение за труд – вот высочайшая нравственность, которой должен был учить человек, претендовавший на звание ходячей совести народа.

А не толкать на путь непризнания закона и власти. Толстой, по сути, толкал девочку на путь разбоя, называвшегося тогда революцией. История показывает, что раскачать лодку очень легко. И очень трудно потом вернуть равновесие.

Монархическая Россия медленно, но верно шла к большей либерализации – верхи двигались вместе с народом – ошибаясь, спотыкаясь, останавливаясь, иногда немного пятясь назад, сбиваясь с верного пути – но в целом вектор был верным. Главным в этом процессе было то, что верхи шли вместе с низами, вели их за собой, иногда позволяли вести себя. Речи не было о массовых казнях, репрессиях. Может, будущее России было в конституционной монархии, в которой роль царя сводилась постепенно к чисто представительской. Да, царизм был несовершенным. Но даже в том своем виде Россия была частью цивилизованного мира. Со свободой перемещения. Со свободной прессой. Была там цензура, но – карательная, не предупредительная. Карательная цензура стократно цивилизованней предупредительной, введенной Лениным через две недели после захвата власти. Россия тогда была страной с честной, нравственной экономикой.

(Второй необязательный экскурс: Пример честности в экономике: Николаю Второму не хватало денег на ведение войны с германцами, и этот самодержец не приказал своему Минфину поставить еще два станка и напечатать ассигнации, он понимал – или его советники понимали – что это грабеж народа – напечатать деньги, не имеющие покрытия в виде производства. Николай 2 пригласил к себе богатеев российских, произнес страстную, патриотическую речь, убедил их, и те выделили ему денег на ведение войны. А власть большевиков творила, что хотела, до самого последнего своего часа – печатала дензнаки в нужном ей количестве, погубила и без того больную экономику Советского Союза в конце 1980-начале 1990-х годов. (Что там творится сейчас – понятия не имею. Я уехал в 1992-м).

Толстой, доживи он до октябрьского захвата России бандитами, мог бы сказать, что не это он имел в виду (как сделал Плеханов, ужаснувшийся увиденным), но мы не примем его оправдания. Если ты властитель умов, двигаешь народной массой, ведешь, направляешь ее - ты должен предвидеть. Или не наряжайся в тогу пророка. Нельзя толкать страну вниз, надеясь, что она гладко скатится до долины обетованной, а потом оправдываться – мы-де не знали, что эта телега может соскользнуть в пропасть, наткнуться на скалу. Нельзя вести народ в светлое будущее по неизведанному пути, через глухие неизведанные леса, а потом оправдываться, что не подозревали, что на пути попадутся дикие звери, будут пропасти, ловушки, тупики… Будут миллионы погибших, будет развращена нация, будут поколеблены нравственные устои, бывшие достаточно высокими в русском народе тогда, когда творил свое черное дело Толстой. Примерно такие же упреки я могу бросить и другим российским интеллигентам той дореволюционной поры – Чехову, Горькому, Куприну. Прочитав пьесы Чехова о живущих в каком-то беспросветном тупике интеллигентах, его современница Анна Ахматова авторитетно заявила, что это поклеп, не было такого нытья в среде российской интеллигенции в начале 20 века.

Были, видимо, два лагеря в стане интеллигентов. Правые (меньшинство, как и водится), которые трудились на благо народа, честно выполняя свою миссию. И левые – симпатизировавшие Ленину и его террористам. Когда еще в 19 веке Ленину бросали упрек, что Союз за освобождение рабочего класса почему-то состоит в основном из нерабочих, он отвечал, что именно они, интеллигенты, должны внести в сознание рабочих революционные идеи, объяснив им, раскрыв им глаза на то, как плохо они на самом деле живут и как хорошо они будут жить потом.

И российская интеллигенция конца 19 – начала 20 веков вовсю старалась приблизить светлые сталинские годы. Тут было и чеховское нытье, и пафос Л.Толстого, который все никак не мог молчать (когда наказывали преступников), и горьковская война не на жизнь, а на смерть с ничего дурного не сделавшими мещанами – не говоря уже о Маяковском, все норовившем раздавать пощечины общественному вкусу - все это приближало роковой октябрь 17-го. Та катастрофа в России произошла не потому, что люди забыли гуманные призывы Толстого, а потому, что интеллигенты России, начитавшись позднего Толстого, принялись усиленно раскачивать лодку.

Была в моде фронда – против либеральничавшей монаршей власти, относившейся с непростительной терпимостью к оппозиции, власти, заигрывавшей с левой интеллигенцией.

Было бы счастьем для русского народа, если бы Толстого одернули, если бы воспитанных им революционеров казнили, не оглядываясь на его манифест "Не могу молчать".

Это Толстого с Чеховым и Горьким и иже с ними упрекает Александр Блок, свидетель "подвигов" пришедших к власти большевиков: «Вызвав из тьмы дух разрушения, нечестно говорить: это сделано не нами, а вот теми. Большевизм - неизбежный вывод всей работы интеллигенции на кафедрах, в редакциях, в подполье».

(Поэзия А. Блока начисто лишена юмора. Когда в середине 1970-х издали сборник юмористических стихов русских поэтов, у Блока нашли только одно, да и то назвать смешным можно было с огромной натяжкой, собственно, сатирической в ней была только одна строка – "с своей конституцией куцей". Но сразу после октябрьского переворота в своем дневнике Блок написал такое… Это была вершина сатиры и юмора того времени, направленная против власти большевиков. Зачем я об этом вспомнил – если вдруг мои оппоненты вздумают утверждать, что тогда не знали, к чему приведет власть социалистов; и Короленко тогда написал мудрые и пророческие вещи. Умные люди понимали все уже тогда).

Примечательна судьба великолепного российского писателя-юмориста Аркадия Аверченко. Царская фамилия любила его юмор, читала взапой его рассказы в "Сатириконе". Его пригласили на ужин в царский дворец – он гордо отказался и поведал о том всей читающей России. Западло ему было есть с ними за одним столом. Тираны же! Паясничая, кривляясь, он раскачивал заодно с гнилой интеллигенцией российскую лодку. Потом сбежал за границу, несчастная жертва результатов своей же деятельности, и умер в эмиграции с горя через несколько лет, не дописав там свою остроумную (но запоздалую) книгу "Дюжина ножей в спину революции".

Не зря перед самой революцией Игорь Северянин, встревоженный все растущей политизацией своих коллег, написал: «Поэт, поэт, совсем не дело ставать тебе поводырем!» По всей видимости, он напрямую обращался к будущим певцам революции - Владимиру Маяковскому и Сергею Есенину. Мало кто из поклонников Есенина, пользующегося напрасной славой мягколирического поэта, знает, что во время своих послереволюционных заграничных турне он неоднократно вступал в конфликт с властями тех европейских стран, потому что превращал свои поэтические вечера в политические митинги и призывал к немедленной мировой революции. "Небо – колокол, месяц – язык. Мать моя – Родина, я – большевик" – это его, сладкоголосого поэта России.

Великая русская литература 19 века – начала 20-го веков - великое несчастье русского народа. В советской России художники – слова, пера, кисти, кино и телекамеры – были достойными учениками Толстого и иже с ним. "Поэт в России больше чем поэт", - сказал как припечатал приговор советскому народу Евгений Евтушенко. Помните спектакль "Заседание парткома" (и фильм по той же пьесе "Премия")? Вот классический пример влезания писателя в чужую епархию. Люди, которые никогда не руководили даже маленькой пекарней, знают, как нужно управлять страной, дают советы, призывают, отдавать голоса, бросают свой авторитет творческого человека на чашу весов политической игры.

В Америке роль властителей умов взвалили на себя создатели массовой культуры. То, что называют иногда Голливудом (хотя от них ни в чем не отстали ни в Нью-Йорке, ни в Чикаго, ни в других культурных центрах). Они не только выступают добровольной группой поддержки на митингах демократов, не только призывают голосовать за них со страниц газет либо на церемониях вручения премий. Они не только пишут откровенно пролевые книги и ставят такие же фильмы. Они прибегают к преступной методике "25-го кадра", стремясь к делегитимации, демонизации правого движения в своей стране. Вот несколько примеров:

Любимый мной актер Рейнольдс играет мерзкого сенатора. По сюжету один из помощников предлагает подкупить окружного судью. Герой Рейнольдса устало отметает это предложение "Он демократ, не удастся его подкупить". Вот он – 25 кадр! Подспудно внушается, подается как нечто само собой разумеющееся, что все демократы неподкупны, другое дело – республиканцы. И привет от меня Родни Благоевичу!

Вот фильм про благородного американского президента (он вдовец, играет его Майкл Дуглас). Положительный герой. Хороший отец своей единственной дочери. На одном из приемов встречает замечательную женщину – свою ровесницу, между ними возникает любовь. А вот и сцена с припрятанным 25 кадром: один из ассистентов советует не появляться с ней на официальном приеме – политические противники-республиканцы, известные ханжи, откроют в прессе кампанию травли, обвинят в безнравственном поведении. Почему республиканцы поднимут скандал? Ведь президент вдов! Свободен! И не в Овальном кабинете он собирается любить свою избранницу! Не знаю, когда писали этот сценарий и когда ставили фильм – до скандала с демократом Клинтоном и стажером 18-летней Левицки, в разгар его или после. Или идет телеперадача о творческом пути известной голливудской звезды. Очаровательная молодая женщина. Половина планеты влюблена в нее. Она мило щебечет, рассказывает о трудном детстве, о взлетах и падениях по пути на голливудский Олимп. Потом традиционный вопрос ведущего: Что вы любите больше всего? То-то и то-то. А что ненавидите? "То, что начинается на Джордж и заканчивается на Буш". Под бурные аплодисменты зала. Вот вам 25-й кадр. При чем тут политика? Что она в этом понимает? Не лезет же Буш с советами и оценками ее ролей! Может, даже любит фильмы с ее участием.

Есть фильмы и книги, сплошь состоящие из 25-х кадров. Взять хотя бы документальные "расследования" миллионера-социалиста Майкла Мура.

(Здесь вы должны меня пожалеть – недавно мне пришлось перевести на русский язык три таких его "исследования" – полные передергиваний, напраслины, клеветы, очернительства, направленные против правых идей, против свободного рынка. Я не стал поступать как он, не старался смягчить текст либо поправить что-то, выхолостить его надуманный пафос – уж поверьте, я сумел бы это сделать и никто не смог бы меня поймать за руку. Но я порядочнее толстяка Мура, честно выполнил свою работу, за которую мне платят деньги. Переводил и плевался – мысленно, конечно, я человек чистоплотный).

Прекрасный певец Элвис Пресли сделал роковую ошибку, не встал в ряды славящих левые идеи. Так Голливуд ему отомстил.

Недавно сняли фильм про Элвиса Пресли, выставили его там полным идиотом, человеком примитивным - только потому, что тот любил свою страну, не выступал с левацкими лозунгами. Сколько насмешек над Арнольдом Шварценеггером! Он честно молчал, пока активно снимался, решился раскрыть свои взгляды – и обнаружился как сторонник республиканской партии. Враг, враг, ату его. Левые журналисты замалчивают тот факт, что Джон Ленон пал жертвой собственной же левой пропаганды: фанат, глубоко оскорбленный тем, что внушивший ему идеи социализма кумир сам как банальный капиталист приобрел особняк на Манхэттене, на пороге этого особняка и застрелил его. Редкий случай, когда от идей пострадал только сам их генератор и проповедник.

Идет безостановочная демонизация правых, их выставляют как тупых, малообразованных, ограниченных. Такое впечатление, что весь Голливуд, писатели всех просвещенных стран, профессура, звезды поп-эстрады, рокеры, рэперы, хип-поперы по совместительству - жрецы новой мировой религии, именуемой "левое движение".

Они преуспевают в своей разрушительной, искажающей истинную систему ценностей работе. Массовое оболванивание дает свои плоды. Вот недавний пассаж из израильской жизни. Тель-авивский журналист оказал бескорыстную помощь президенту Бушу во время его недавнего визита в нашу страну - послужил добровольным переводчиком на одной из встреч. Вскоре из канцелярии Буша прислали вазу с надписью: "С благодарностью – президент США". Жена того журналиста, актриса, рассказывает об этом в телепередаче и добавляет: "Мы поставили вазу в гостиной на видном месте, на ней нет упоминания имени Буша, так мы говорим гостям, что ее подарил нам Клинтон". Получить подарок от республиканца Буша - постыдно, от развратника (зато демократа) Клинтона – нет. Бессовестно врать гостям – ну это уже совсем мелочи.

Один из мифов, навязываемых левыми деятелями искусства американскому и мировому обывателю: якобы существующее тесное сотрудничество между американской мафией и консерваторами. Хотя на самом деле в связях с мафией обвиняют именно президента-демократа Джона Кеннеди. А в фильме "Крестный отец" успешную карьеру с помощью мафии делает певец и актер, прототипом для которого был левосторонний Фрэнк Синатра.

Из фильма в фильм, из книги в книгу, из статьи в статью – идет пропаганда сомнительных идей левых: непротивление злу насилием, приоритет увещевания террористов перед иными, более действенными методами, "диалог" вместо одергивания убийц. Пропаганда социалистического устройства общества, при котором власти отнимают у работающих как можно больше, а потом раздают бедным и сирым.

Их идеи – как наркотик, опиум, обещание, что можно любовью перевоспитать уголовника, что можно заставить людей пахать ради идей обеспечения хорошей жизни тем, кто не хочет или не может работать.

Мало им печального опыта русского народа, на себе попробовавшего прелести социализма, заплатившего и платящего до сих пор тяжелую цену за этот эксперимент?

Рука не поднимается обвинить всю левую интеллигенцию в злонамеренности. Но по меньшей мере – в близорукости. Их благими намерениями бывает вымощена дорога в ад. Тому в истории мы тьму примеров видим.

Поэт, учитель, артист, врач – им дозволяют носить знамена на демонстрациях и баррикадах. Но как только стяг водружен над правительственным зданием – совершенно иные люди бросаются занимать кабинеты и кресла.

И горе тому, кто попытается пристыдить их! Ведь возбужденная красноречивой интеллигенцией толпа по инерции идет за тем, над кем полощется знакомый флаг. В том числе – громить вчерашних ораторов. К власти потянут свои руки люди энергичные, чья стихия – интриги, чье удовольствие – распихивать локтями, для кого политика – единственное занятие. Зачастую это люди, которые ни на одном языке не могут произнести правильно слово «интеллигенция». И первыми их жертвами обычно становятся писатели, врачи, учителя, юристы… Которые так ничему и не учатся, и с завидным упорством толкают свой народ на баррикады. Зовут к ружью. К булыжнику. К бутылке Молотова. Пусть, думают они, в стране воцарится анархия – лишь бы не правили ненавистные правые. Пусть будет плохо моему народу. Лишь бы было плохо ненавистному соседнему. Без этой интеллигентной разрушительной активности давно уже заключили бы мир евреи и палестинцы – и всем жилось бы спокойнее.

Вне всякого сомнения писатель, учитель, врач, артист не могут равнодушно взирать на трудности, которые испытывают их соплеменники.

Не поймите меня превратно, я не лишаю художников, творческих людей права как-то воздействовать на умы и сердца. Но они не могут становиться публицистами и политиками. У них есть своя задача, своя "епархия". Пушкин по первым признакам «русского бунта» предостерегал: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». («Капитанская дочка»). Думаю, в эти пушкинские слова не мешает вчитаться нашей "левой" интеллигенции. Этим они и должны ограничиваться – медленно, кропотливо улучшать нравы своего народа. Artes molliunt mores, искусства смягчают нравы, - гласит латинская пословица.

У творческих людей есть один способ влиять на судьбу своего народа. Путь этот – нравственно совершенствовать его. Народ нужно воспитывать (вот это интеллигенция может делать хорошо), а не требовать немедленных политических перемен. Не важно, какой политический строй в твоей стране – монархия, республика, автономия, доминион. Не важно, какая политическая партия стоит у власти. Не важно, какому Богу молится народ. Только его, народа, высокая нравственность, привычка добиваться всего только трудом может принести народу счастье. Надо учить этому, а не ненависти к твоим политическим противникам.

Когда противники левацких взглядов нападают на левых интеллектуалов, то пытаются подвергнуть сомнению их талант (если речь идет о писателе или музыканте, художнике), либо глубину их познаний (если это профессор). Нет, зачастую это действительно талантливые люди, они пишут прекрасные стихи, снимают великолепные фильмы, сочиняют очаровательную музыку и поют так, что душа им навстречу открывается. И ученые мужи почти всегда обладают обширными знаниями. Но они находятся в плену концепций, которые и мешают им увидеть все в верном свете (хотя есть и откровенные подлецы, которые знают правду, понимают все, но гнут свою линию из ненависти – к чужим, к своим, к идеологическим противникам – не к ним адресованы мои слова).

Нет же, они талантливы, бесспорно. И киношники Голливуда, и певицы с поэтами. И Лев Толстой, разумеется, великий реалист конца 19 – начала 20 века. Вспомните оценку Ленина: "Какая глыба, какой матерый человечище".

Анекдот в тему. Ленин заходит в туалет и оттуда кричит: "Наденька, кто был здесь последним? И воду за собой не спустил?" Крупская: "Да Лев Толстой". Ленин: "Какая глыба, какой матерый человечище…"

Еще один немаловажный аспект: если быть точными, демократы в США, лейбористы в Британии, аводинцы и мерецовцы в Израиле не носители левых идей – а узурпаторы. Они присвоили себе звание людей либеральных, адептов демократии, свободы слова, людей миролюбивых. На деле же они очень далеки от имиджа, ими создаваемого, навязываемого. Общепринято (благодаря их пропаганде), что насилие – удел консерваторов. Да, имея в руках такую мощную силу, как СМИ, с их огромным влиянием на официальный репрессивный аппарат (полиция, прокуратура, суды, армия) левые могут расправиться с врагом, не прибегая к бросанию камней, к терактам. Но как только им не удается продвигать свои идеи таким способом - они первыми устраивают анархические беспорядки, перекрывают, поджигают, перегораживают, взрывают. Красные кхмеры, маоисты, марксисты всех оттенков, большевики, анархисты - все это левые, левые, левые. Здоровый консерватизм – только на пользу любому обществу.

Ретроград – бросают они упрек консерваторам. Но не за каждой реформистской, революционной идеей стоит бежать, задрав штаны. Даже если будущее покажет, что эта идея верна – ничего плохого не случится, если она припоздает на несколько десятков лет (в исторических масштабах это немного). За это время и народ созреет для ее приятия. Ну, придем мы к идеальным отношениями чуть позже – зато и меньше людей погибнет в жестоких братоубийственных войнах. Не восстания рабов привели к отмене рабства, а жизненная необходимость. Не революции в России отменили крепостное право. Общество само доросло.

Эта статья не появилась бы, существуй паритет, если бы интеллигенция распалась на две группы более или менее равносильные – одна поддерживала бы левых, вторая – правых. И в том случае обе группы ошибались бы, в обоих случаях мастера культуры лезли бы не в свою епархию – но факт их соперничества нейтрализовал бы губительные последствия их неразумного вмешательства в политику. Не стал бы я в таком случае писать этой статьи. Мало ли безвредных глупостей совершает человечество. Зачем мне во все вмешиваться.

А левым политикам, напавшим на писателей Оза и Гроссмана скажу: успокойтесь. Даже если бы от обеих левых партий в Кнессете остались только рожки да ножки, то бишь, по два депутата, и тогда эта великолепная четверка имела бы на политическом небосклоне Израиля не меньше влияния, чем все правые партии вместе взятые. Потому что на них бесплатно работает мощный отряд самоангажированной интеллигенции.

14. 02. 09