Еврейская кровь на баррикадах лилась по собственной воле еврейского народа.
В.Жаботинский
Ничто не устоит перед волей.
Менахем Усышкин.

И наконец,

Если захотите, это не будет сказкой.
Герцль

Любопытно, что в государстве, созданном людьми, которые, не веря в волю Б-жью, чуть ли не обожествили свою собственную волю и волю своего народа, на сегодняшний день основной настрой – да кто мы такие, чтобы решать свою судьбу и судьбу своей земли? Делать надо что велят – буши, обамы, квартеты, восьмерки... ну и их шестерки, конечно.

Это тем более странно, что именно история нашего государства не раз демонстрировала всесокрушающую мощь еврейской воли. Захотели и выиграли в шестьдесят седьмом войну на три фронта вопреки военной науке, которая и войну на два-то фронта считает безнадежной. Захотели и в ситуации действительно безнадежной переломили ход Йом-Кипурской войны и переправились через Суэцкий канал, в Африку. Захотели и из Энтеббе, что в самом сердце Африки, вытащили заложников, захваченных террористами.

И даже когда возобладало настроение, что ничто не в наших силах, на самом деле все продолжало вершиться именно по нашей воле. Захотели – и отдали Синай арабам. В обмен мир получили. На целых тридцать четыре года. Отдали, правда, чуть на больший срок – навсегда. Но откуда же евреям было знать, что Садат с Мубараком не вечны. Ошиблись маленечко. Или вот Арафата назло всему мировому сообществу из кровавого мясника превратили в лауреата Нобелевской премии мира – что хотим, то и творим. Захотели – и сами себе в Гуш-Катифе и в северной Самарии погром устроили, да такой, что только пух и щебень полетели. Даже «ось Филадельфия», границу между Газой и Египтом передали: давайте, арабы, берегите наш покой, не позволяйте своим братьям провозить оружие в Газу! Чем не мудро?

Беда только в том, что хотят евреи – кто во что горазд. Никакого тебе единства. А есть и такие, что, выражаясь языком братьев Стругацких, хотят странного.

Со мной беседует один из таких вот странных людей, активист движения «Хомеш Тхила», ставящего целью возращение в Хомеш – поселение в Северной Самарии – ведь если не вернутся туда евреи, то рано или поздно придут арабы, а им из Хомеша достать «градами», «кассамами» и «катюшами» Нетанию, Хадеру, Афулу, Хайфу и Тель-Авив – одно удовольствие. Поскольку воля некоторых еврейских властителей и подведомственных им органов иногда принимает причудливые очертания, не будем уточнять имя, род деятельности и место жительства моего собеседника. Назовем его Моше. Итак...

- Первое мое восхождение в Хомеш, - рассказыаает Моше, - пришлось на Хануку, спустя год после Размежевания. Движения «Хомеш Тхила», как такового, тогда еще не было – все организовывалось спонтанно, стихийно. Я взял с собой сына. Ему было тогда пятнадцать лет. Только начали подъем – наткнулись на ясамников. Стоят плечом к плечу – живая стена. Стали мы искать обходные дороги. Нашли.
Я огляделся. Мы в чистом поле, которое тянется во все стороны, покуда глаз хватает, а вокруг меня – одни подростки. Дети! Мне стало не по себе. Первая мысль – схватить сына в охапку и мотать отсюда. Тем более – холод собачий, зима как-никак, а мы в легеньких свитерках. К тому же поблизости сплошные арабские деревни, а я единственный, у кого пистолет, и при этом всего одна обойма с патронами. А с другой стороны – как детей бросить? Свои, чужие – какая разница? Дети ведь! Попытаться увести их назад? Черта с два они захотят возвращаться! Они горят желанием взять эту высоту, и они ее возьмут! И вдруг какое-то озарение снизошло на меня. Вот мы говорим: для религиозного человека жизнь – это диалог с Б-гом. Но меня, как наверно многих, мучил вопрос – как понять, чего от тебя и не только от тебя хочет Вс-вышний? Как не ошибиться? А после Размежевания и вовсе запутался? Почему Он допустил? В чем сокровенный смысл произошедшего? И вот сейчас, глядя в эти глаза, светящиеся любовью к Земле Израиля, глядя на эти лица, озаренные Б-жественным светом, я вдруг с предельной ясностью осознал – мы не знаем, чего хочет Б-г, но дети знают. Надо у них учиться слышать пульс мира и времени и внимать голосу Вс-вышнего!
Чего Он хочет, дети хорошо знали, а вот в какую сторону идти – не очень. То есть каждый точно знал, куда идти, но у всех почему-то получались разные направления. Ничего не поделаешь, хотя и маленькие, а евреи. Однако, недаром говорят, что в Израиле кто не верит в чудо, тот не реалист. Не прошло и четырех часов, как мы вышли на правильную дорогу.
Между тем, самое страшное ждало меня именно в Хомеше. Я по-настоящему увидел что такое разрушение. Ведь когда нас выселяли из Неве-Дкалим, мы подергались-подергались, а потом погрузили манатки в машину и уехали. Я знаю, что мой дом снесли, но я этого не видел. А тут... Размеченные бордюры тротуаров, у которых уже не притормозят автомобили. Обломки окна, которое весенним утром не распахнет поселенка навстречу потоку горного воздуха. Кукла, выпавшая из рук шестилетней хозяйки, когда ее, плачущую, сгребя в охапку, дюжие ясамники волокли в автобус... Мне было так больно!
А пацаны, пришедшие со мной, плясали. У них не было шока. Они пели положенные на мелодию слова Торы «вешаву баним ли-гвулам» - «и вернутся сыновья к пределам своим!» Сыновья вернулись. Они не видели руин. Они видели пока еще призрачные ростки будущего поселения...
Мне очень много дал тот поход. Я понял, что воля евреев может снести любые преграды. Помнишь слова Герцля – «им тирцу...» - «если захотите, это не будет сказкой». Вот именно – когда евреи чего-то хотят, это становится реальностью...»

«А когда не хотят? - задаю я сам себе вопрос. – Как тот израильский генерал, в 1967 году догнавший в районе границы арабское население, которое бежало из Калькилии, и умолявший их вернуться. Как другой израильский генерал, в одностороннем порядке снесший с лица земли Гуш-Катиф и передавший его территорию врагам, чтобы тем удобнее было осыпать нас «кассамами», а заодно просто так разрушивший Хомеш, никому его не передав, а превратив в запретную зону, закрытую и для евреев и для арабов».
И уж совсем наваждением выплывает многие годы назад слышанный мной монолог некой ровесницы двадцатого века: «Я никогда не хотела быть еврейкой. Вышла замуж за русского, уговорила брата жениться на русской. Всю жизнь мечтала, чтобы евреи исчезли, как народ». А ведь в сороковых годах мечта ее как это ни жутко звучит, частично сбылась, правда не так, как ей грезилось. Воля евреев?
Всего этого я не высказываю своему собеседнику, а вместо этого продолжаю слушать.

- ...В-общем, этот поход оказался для меня судьбоносным. Я включился в деятельность движения «Хомеш Тхила». Следующей акцией, в которой я уже принял активное участие, была организация большого восхождения на Песах 2007. Что и говорить, к нему мы уже подготовились основательно. Разослали разведчиков, так что всю местность знали, как свои пять пальцев, проложили точные маршруты. На сей раз нашим юным первопроходцам не надо было искать Хомеш по всем четырем сторонам света.
Организовали три перевалочных пункта - Кдумим, Карней-Шомрон и Шавей-Шомрон. Через них мы на машинах переправили больше тысячи человек, чтобы они потом двинулись по тропе между арабской Сциллой и полицейской Харибдой. Восхождение прошло – успешней некуда, и на три дня Хомеш воскрес... Правда, у меня перед восхождением, должен признаться, возникли сомнения личного плана. С одной стороны, я организатор этого выступления, а с другой – отец. Да-да, ведь у меня сын и дочь, подростки, и они рвались туда! Честно говоря, было страшно – сам-то я пойти не мог – мотался между Кдумим, Карней-Шомрон и Шавей-Шомрон. А они: пойдем и все! В-общем, отпустил я их – под арабские пули, в ментовские лапы! Но – ничего. Вернулись целенькие и невредимые. Потом я уже понял, как им это важно было. Ведь после Размежевания у них фактически началась депрессия. Мир им казался царством зла. А тут они увидели свет в конце тоннеля.
Следующий подъем мы планировали провести в месяце ав. Но на сей раз не только мы к нему начали готовиться. На одного за другим из наших активистов стали профилактически заводиться дела в полиции. Так называемый «тик хакира». Настал день, когда и у меня зазвонил телефон?
- Здравствуйте. С вами говорит Йоси из полиции...
Я спрашиваю:
- «Изполиции» - это фамилия такая?
Он на секунду смутился. Потом говорит:
- Нам надо увидеться и просто побеседовать.
- Побеседовать? О чем?
Он опять замялся. Немного поюлил, а потом выдавил:
- О Хомеше.
- Ах вот оно что? – говорю. – Нет, дорогой, если ты так жаждешь со мной встретиться, присылай повестку.
Повестку мне прислали, но уже после восхождения. А восхождение было очень тяжелым. Обложила нас полиция. Пришлось посылать группы не из Шавей-Шомрон, как обычно, а из Кдумим».

Из Кдумим? Не ближний свет! Если от Шавей-Шомрон до Хомеша двенадцать километров, то от Кдумим – все восемнадцать. Причем последний отрезок пути – по горам...

- ... И опять же дети, - продолжает Моше свой рассказ. – Дочь. Я ее с подругами вез в машине. И тут за нами – полиция. Я по дорогам да по проселкам – они за мной. «Девочки, - говорю, - сейчас попробую от них оторваться. Надолго мне это не удастся. Но я тогда резко остановлюсь, а вы будьте готовы быстро выскочить и разбежаться. А потом пробирайтесь к...» Короче, объяснил я им, где место сбора, они надели свои рюкзачки, и я надавил на газ. Машина рванула, и вскоре мы скрылись от преследователей за поворотом. Я притормозил, и девчушки чуть ли не на ходу выпрыгнули из машины. И сразу – в поля! Вокруг одни поля-то и были. Слава Б-гу, пока мы готовились к походу, топонимику местную всю назубок выучили. Вот так – добропорядочный еврейский папа учит своих и чужих детей от полиции драпать, закон нарушать... Но знаешь, в результате дети настолько окрепли духом!.. Нет, я ни о чем не жалею.
Потом был такой случай – меня вызвали в полицию. Начали допрос. Причем, сами следовали сидели за столом, а мой стул поставили в угол. Психологически очень действует. С самого начала чувствуешь себя загнанным в угол не только в прямом смысле, но и в переносном. Мне это не понравилось. Поэтому я начал с того, что передвинул свой стул обратно к столу и объявил: «Вот теперь я готов с вами разговаривать».
Вернувшись домой с допроса, ничтоже сумняшеся, обо всем этом поведал детям. Прошло какое-то время, и мой сын присоединился к «молодежи холмов». Участвовал в создании «форпостов», дрался с «ясамниками», все как положено. Ну, и, наконец, очутился в полицейском участке. И вот, рассказывает – комната длинная такая... в торце – стол, за котором сидит следователь. А сына моего менты сажают в самый дальний угол. Следователь, словно не замечает его – скрючился в своем кресле, уткнулся в компъютер и что-то печатает, дескать, поерзай, паренек, там, в уголке, потерзайся насчет своего будущего, глядишь и посговорчивее станешь – заречешься на холмы возвращаться, или того лучше, постукивать начнешь. И тут мой сынуля хватает стул и, прижимая его к груди, прется через всю кишку-комнату, усаживается прямо напротив следователя, да как рявкнет: «Ну, и чего тебе от меня надо!» Вот – папочкино воспитание!»

Слушая это, я вспоминаю Тютчева: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется!» Вот уж действительно.

- Понимаешь, - продолжает Моше, я сам по натуре никакой не анархист, и не хотел своих детей анархистами делать.

- Так это не ты, - не выдерживаю я, - это власти своим идиотизмом законопослушных в анархистов превращают!

- Так-то оно так, - отвечает мне Моше, - да только эти ребята с холмов и вообще «оранжевые» - это молодежь особого склада. Понимаешь, Б-га они боятся, а людей – нет. Поэтому, в результате любых мер, применяемых против них властями, они становятся еще сильнее».

«Вот где сталь закаляется!» - вспоминаются мне слова Н.Островского. Ну что ж, как говорил один мой друг, то, что там было ложью, здесь становится правдой.

- И вот еще что, - добавляет Моше, - они не могут простить нам нашего пацифизма во время «Размежевания». Всех этих объятий с людьми в форме, всего этого ненасильственного сопротивления, которое Шарон столь умело использовал.

- Ну, в Амоне уже никакого пацифизма не было, - не выдерживаю я, вспоминая сражение между «оранжевой» молодежью и полицией, как обычной, так и конной, которое развернулось в феврале 2006 года, когда по приказу Ольмерта был снесен этот «незаконный» квартал поселения Офра. – Камушки летели только так.

- Да, в Амону я своих ребят отпустил. Одних. Пока они там были - сходил с ума. Потом зарекся. На будущее решил всегда и всюду ездить с ними вместе. И уже в 2008 когда полиция штурмовала заселенный евреями «Дом мира» в Хевроне, меня наряду с моими детьми опрыскивали слезоточивым газом и тащили в воронок... Хорошие у меня дети выросли. Дочка проходила шерут леуми в детском саду, и при этом умудрялась мотаться в Хомеш. Как-то явилась прямо из Хомеша в детский сад...

«С корабля на бал» - мысленно комментирую я.

- ... Вся в репьях. Дети спрашивают: «От врагов убегала?» А она: «Нет, от полиции!» Наверно, не очень хорошо учить детей драпать от полиции. Но зато она учила детей умению, которое большинство людей в нашей стране утратило – чувствовать чужую боль. Ведь все издевательства, которые творились над нами во время этого кошмарного Размежевания, были возможны только при полном равнодушии большинства нашего населения. Не хотели люди чувствовать нашу боль».

Не хотели...

Ну, а потом на праздник Суккот 2008 года было опять восхождение, и Хомеш обрел новую жизнь. Группа молодежи подняться туда поднялась, а спускаться отказалась – так в Хомеше и осталась. Поселились ребята под открытым небом, как они сами шутят, в тысячезвездочном отеле. Устроили там ешиву. Полиция их гоняет, ведь Хомеш – закрытая военная зона. И арабам не отдали, и евреев не пускают. От полиции новоявленные хомешчане бегают. Иногда их ловят и депортируют, но они все равно возвращаются.
Сейчас главное – добиться отмены запрета евреям появляться там. Ведь это зона С – и административный и военный контроль Израиля. Так что, если народ Израиля захочет, Хомеш снова будет наш».

Я прощаюсь с моим собеседником, чье имя он просил не называть. Что делать, сегодня народу Израиля за исключением сотрудников неких специфических учреждений, не интересны имена его героев. Так что назовем нашего рассказчика «Моше».
Я выхожу на улицу большого города – одного из тех, которые арабам будет так удобно превратить в руины, выпуская ракеты из Хомеша. Все тихо. Ожившие благодаря дождям каштаны расправляют листья. Из окна высящейся напротив религиозной школы несется хоровое «Ам Исраэль хай»! «Народ Израиля жив!» Не спорю, жив! Покуда этого хочет. И будет жить. Если захочет.