| МАРТ 1953-ГО…
Третий год пятидесятых тыща девятьсот, мать торопит сына в школу – школяра трясет. Небо рухнуло на крыши – Сталин занемог. Лекарей кремлевских топчет рюминский сапог. «Дело» пухнет, тянет смрадом от фискальных строк, что ни день -- черней газеты, ближе «воронок». Из ощерившихся, зверьих пулями плевки. Полувмятый в раму двери, тычу кулаки. Жри – суют газетный смятень, ложью вяжет рот, с высоты распятья вижу загнанный народ; виноват, что невиновен, что не дорусел, кривью носа, древней кровью, коей красны все: фараон и римский кесарь, и московский князь, фюрер и генсек, и в князи хлынувшая грязь. Дрейфусары… Бейлисары… Сару бей, сарынь! О голгофы недовзрослых – школы и дворы! Взрослым выпали лубянки и лубочный рай под извечный всенародный рыбье-рабий грай. Братство, равенство, свобода – всуе, а в душе ржанье на Биробиджаньем из папье-маше. Порчь -- калмыкам, корчь – татарам и прибалтам – горчь; горсть евреев костью в горле – поглотить невмочь: за ноги из мавзолея, дворне – девять грамм. Возликуй богоизбранник кроткий Авраам! Не ликуется предтече, хмур библейский лик: немо корчатся потомки под ярмом улик, речь в запрете, мысль в загоне, вера взаперти – «широка страна родная», некуда идти. В мир и по миру? Но отчий дом и отчий прах! Здесь дано нам разогнуться, изживая страх. Здесь, над пеплом оскорбленным, отнятым жильем заявить: «Мир лебен, иден, -- вопреки живем!» ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Самуилу Гордону Роман прочел, но не хочу судить о нем по переводу, и без меня вам критик оду давно пропел, - я помолчу, задумаюсь: мне сорок пять, в последнюю вступаю фазу, а на родном, увы, и фразу вам не сумею написать. Забвенье хуже воровства, я не забыл – не знал родного, с младых ногтей жил русским словом еврей, не помнящий родства. Народа недостойный сын, чем угрызенья заглушаю, -- себя с усмешкой утешаю, что в этой роли не один. Как будто легче горбуну, что множится число горбатых в беде своей не виноватых, но время ставит горб в вину. В стране униженных племен всех ниже клан единоверцев, ун вейнт майн хартц – и плачет сердце, да не прервется связь времен. Великороссам не в урон, открыв букварь, хранимый мамой, за идиш взялся я упрямо, наш прочесноченный жаргон. Дер лошен махт ундз фрай ун райх, -- читая вас без перевода, я горд сознанием народа, их леб мит але менчен глайх. НА РИМСКИХ ЛУЖНИКАХ На римских Лужниках, в московском Колизее вселюберецкий рев обжег меня бичом, но Шимон Бар-Гиора, Жаботинский Зеэв не рухнули, и я приткнулся к ним плечом. Бичуйте -- ал песок, как флаг над Моссоветом; глушите – голос тверд, как сахаровский слог, -- недолго на одной шестой юдоли света Пилата веселить, картавя монолог. – Judea capta? О, покорность Иудеи – не более, чем ложь чеканщика монет. Израиль возрожден, и все, чем здесь владею (владею ли – вопрос), лишь суета сует. В протянутую длань недовложили мизер: свободу сметь и быть собой в СССР. Доверчивый мудрец, пресветлый Эли Визель, купился, как и я, рекламой полумер. Душа угнетена и разум цепенеет: от Ура за Урал, от Скинии – к чему, и что грядущий день готовит мне ценнее и нужен ли я здесь и если – да, кому на Римских Лужниках… ОФОРТ Григорию Кановичу Над сизой прутикой изгойного куста раскосый ветер листья судит. Читаем, словно Книгу Судеб, скупую знакопись офортного листа. И взгляд, просвеченный нездешней глубиной, вспять обращается игольно, мы оба ежимся невольно, почти догадываясь, что тому виной. Не зря ведь Гутман синей тенью даль означив, над медной плашкой ворожа, возвысил стену гаража до той единственной – Стены молитв и плача... МАМА Мама уйдет и не с кем слова сказать на своем. Довод печально веский – еврейский уже в былом. Язык – не народ, а речь лишь, хранившая дух упрямо. – Сын мой, кому перечишь? – скорбно спросила мама. – В истории это не ново, все начиналось со Слова… Мама, убрав остатки ужина, распустив косицу, залезает с ногами на диван и, кутаясь в черную с бахромой шаль, пересказывает собаке новости минувшего дня, затем достает чудом сохранившееся пенсне, раскрывает сафьяновый в медных кольцах альбом и перебирает плотные с золотым обрезом фотографии, на которых она в длинном платье с воланами, придерживая хризантему в густых волосах, опирается на крыло резной коляски – зависть всего предвоенного Двинска. Собака вздыхает, переводит взгляд с женщины на затканное инеем окно и ей кажется, что она старше хозяйки. ОСЕНЬ Не летом – осенью, когда горит листва в кустах и кронах, хочешь задержаться, влекомый памятью подкожного родства к нагому дереву, как к женщине прижаться, сквозь белый дым и выплески огня тревожно различая в отдаленье себя подростком на излете дня, обнявшим ствол доверчивым движеньем, но ближе ночь – и видишь старика, припавшего щекой к древесной коже, за черный ствол цепляется рука, но задержаться на коре не может. ОДИНОЧЕСТВО У вас мыши есть? А за окном снег, тяжелый, мокрый снег в марте. И усталая женщина из санэпидемстанции обходит квартиры: -- У вас мыши есть? Нет мышей, -- только ветер скребет по стеклу, и сырая, как ночь, тоска приводит бессонницу, чтобы я снова думал о тебе, -- один, на раскладушке, под серым, как шинель, одеялом, – даже мышей у меня нет… БОЛЬНИЦА Одуряющий запах травы. Отрезвляющий запах больницы. За окном заливаются птицы. Жизнь прекрасна и не повторится – атеисты жестоко правы. И больные спускаются в сад, где хмелеют от роз после хлорки; где сестричка из пыльной каптерки выступает богиней с Мальорки, и подмене обманутый рад. Будь что будет, иначе зачем эти сумерки в птичьих трезвонах, эти звезды на иглах зеленых, эта вера в любовь обреченных, эта жизнь без надежды – зачем?! ПАМЯТЬ Отец смотрел на руки подмастерья (тот, как патрон, дослал в гнездо челнок) и вспомнил бой, и пережил потерю в последний день под городком Сольнок. Он был портным. Пришел с войны солдатом. Шей, подмастерье, -- не прервется нить. Обрубки рук, запрятав виновато, смотрел отец, не в силах подсобить. АЛЬБОМЫ Листая альбом портретных миниатюр 17-19 веков, всматриваясь в изображения неизвестного с орденом Анны III степени или неизвестной с голубой лентой статс-дамы, представляю правнука, рассматривающего в моем альбоме фотографии неизвестного со значком победителя в социалистическом соревновании или неизвестной с повязкой члена народной дружины… |
Актуальный Комментарий
Подборка стихотворений.
- Информация о материале
- Автор: Михаил Эдич
Рейтинг: 5 / 5
