Вот тут Галю ждало очередное испытание: зеленоглазая фигуристая Майя со слезами бросилась на шею Борису. Как две капли воды похожий на Бориса Валерий, в свою очередь, довольно смело поцеловал в губы саму Галю, о чём они оба разве что помышляли в своём измерении.
Генерал, между тем, торопил близнецов и Фридмана, оставив прочих на попечение своей милой супруги и дочерей. На иврите и англите, в равной мере неведомым гражданам надменной советской империи, израильтянки пытались объяснить, где тут ванна, где бассейн, что такое джакузи, как есть экзотические фрукты и где спальни для более чем странных гостей.
2. ***
“Мне даже не верится, что это машина, - смеялся генерал Бени Шайзер, увидев на экране видеофильм об испытаниях махолёта. – Шмель какой-то... Не бойтесь, садитесь ближе к столу, - сказал он израильским специалистам. – Этот шмель пока не кусается. Будем ковать, как говорят у них в СССР, меч развитого сионизма... Боюсь, что нам понадобятся скоро не только махолёты, но и что-нибудь посерьёзнее. Мировое сообщество, - обратился он к помрачневшему Фридману, - отнюдь не настроено на капитуляцию наших арабов, а Автономия объявила всеобщую мобилизацию в их защиту.” “Простите, какая может быть мобилизация в Автономии? - переспросил Борис Фридмана, служившего в разговоре переводчиком. - У неё и армии-то нет. И мировому сообществу было бы наплевать, если бы там перебили всех евреев до единого!..”
Израильтяне долго смеялись, выслушав перевод вопроса и разъяснения Фридмана. “Вы никак не можете осмыслить, адони, что вы в другом мире, - сказал генерал Шайзер. - Здесь наши роли с гоями поменялись. Здесь мы определяли силой оружия, как вести себя арабам в их автономии на нашей земле. Так вот у Израиля есть одна из самых мощных армий в мире, но нам противостоит сегодня не только арабский мир, но и так называемое мировое сообщество, боевую мощь которого олицетворяет сегодня НАТО в личном распоряжении Президента США. Раньше, когда на стороне арабов были советские коммунисты, нам изредка помогал Запад, прежде всего Америка. Но теперь мир стал однополюсным, и для нас существует реальная угроза принуждения нас к миру на условиях разгромленных арабов. Если мы не согласимся, с нами поступят, как с Югославией - будут бомбить до полной капитуляции перед врагом.” “То есть вас превратят в нашу позорную НДР Израель?” “Увы, у нас немало политических деятелей, которые приветствовали бы такое развитие событий. Я сам совсем недавно был на их стороне. Теперь я понимаю, что народ, познавший вкус еврейской независимости, за ними не пойдёт. Мы будем драться! Мы попробуем ваши махолёты для удара с воздуха. Кроме того, все знают, что мы - Массада! То есть мы умрём, но не покоримся. Но если нам придётся погибнуть, то мы умрём не одни. Мы - ядерная держава. И это знают все...”
“Неужели всё так серьёзно? - насторожился Фридман. - Если это так, то я пойду к Президенту СШР. Для нас ваша НАТО на один зуб.”
“И угодите на свою русскую каторгу, - закричал генерал. - Вы же сами мне сказали, что вообще не имеете права здесь быть! И князь меня специально предупредил, чтобы я не впутывал вас в наши дела. К тому же, ещё неизвестно, на чьей стороне выступят СШР, если мы рискнём их втянуть... Да и вообще пока всё это вообще на стадии политических гипотез, адон Арон. Я провёл в Америке молодые годы, учился в Европе, мы, израильтяне, как нация эмигрантов, большие американцы по самой своей природе, чем европейцы. Мне не верится, что нам придётся стрелять в самых близких нам многие годы друзей. Это противоестественно! Напротив, во всех войнах мы всегда знали, что перед нами Советский Союз - на стороне арабов, но позади Америка - на нашей. Для меня нынешнее противостояние совершенно непостижимо. Но, по всей вероятности, подобная позорная ситуация была непостижима и для сербов, десятилетиями державшими сторону Америки в её жесточайшем противостоянии могучему тогда Советскому Союзу! Но теперь именно Штаты и НАТО готовы публично нас высечь, чтобы остальные боялись собственной независимости.”
“Но Израиль, как и Сербия, не сможет противостоять в одиночку всему Западу, а Россия не окажет евреям и символической помощи,” - сказал Валерий, вспоминая передачи российского телевидения в квартире мисс Полонски.
“Тогда я усиленно пойду по мирам! - бушевал Фридман. - Я найду Глобус Израиля, он и выступит в нашу защиту всей своей мощью... У меня теперь совсем другие возможности, и никому меня не остановить.”
“Кроме вашего Департамента национальной безопасности, адони, - снова прервал его Бени. - Ведь эти возможности предоставили вам СШР. И они вправе требовать от вас, русского барона, абсолютной лойяльности. Я, конечно, очень тронут вашим еврейским патриотизмом, но...”
“Господа, - сказал израильский авиаконструктор. - По-моему, нам самое время обратиться от эйфории к печальной реальности, связанной с этим летательным аппаратом. Мы никогда не сможем создать махолёт не то что крупных размеров, с удесятерённой мощностью, но и повторить ваш пилотный образец. Вы говорите, его скорость превышает скорость самолёта?”
“Конечно, - уверенно ответил Борис. - Чтобы судить об его скорости и маневренности, измерьте время, в течение которого муха пролетает над столом или смещается поперёк своего полёта, а потом определите количество её корпусов в секунду.” “Интересно, - достал калькулятор конструктор. - Если она пролетает метр за секунду при длине её корпуса три миллиметра, то это... триста корпусов в секунду. Если длина махолёта, скажем, пять метров, то это...” “почти две скорости звука при маневренности,многократно превышающей возможности вертолёта и позволяющей автоматически уклоняться от крупных ракет. Если добавить внешнее силовое поле-сферу для защиты от снарядов, то...”
“Секунду, - прервал их генерал и долго говорил по-английски по телефону. Он всё более мрачнел и сказал непривычно хриплым голосом: - Дело плохо... Они уже готовят всё-таки эскадру против нас. Звонил мой однокурсник по академии и ближайший друг, советник Дуглас Коэн. Боюсь, что через полгода нам предстоит либо сражение, либо капитуляция перед арабами. Создать за это время махолёт...”
“...абсолютно невозможно, - решительно повторил авиаконструктор. - Мы не можем повторить даже ваш опытный образец по этим вашим чертежам. Девять десятых деталей, из которых он состоит, промышленность Израиля никогда не производила. И никогда не сможет изготовить тайком от разведок НАТО. Тем более, наладить массовое производство подобных летательных аппаратов. Нам одним это не под силу и через сто лет. И не по средствам. Даже если князь и поможет нам, то и он не найдёт для нас сотни миллиардов долларов для перевооружения всей нашей промышленности и авиации на махолёты. Нужна кооперация с сотнями, тоже переориентированных, кстати, смежных предприятий по всему миру. Далее, предположим нам удастся похитить не чертежи, а ваш уже готовый и испытанный опытный образец махолёта. Максимум, что мы могли бы, так это продемонстрировать его в бою для кратковременного психологического шока, но не для локальной победы даже и над арабами. Эскадру НАТО это ни в коей мере не остановит. Разве что вызовет кратковременное замешательство. Для решающего сражения с вооружёнными силами всего мирового сообщества этот цирковой трюк бесполезен. Так что ваш приезд сюда со всеми вашими микроплёнками нам совершенно бесполезен.”
“Тебе вечно всё новое кажется бесполезным, поскольку не вылупилось из твоей собственной спесивой еврейской головы, - сварливо сказал генерал. - А вы что думаете?” - обратился он к Борису.
“Товарищ конструктор совершенно прав, - решительно ответил он. - Не только ваша уважаемая авиапромышленность, но и кооперация всех ваших нынешних врагов, располагай они моей документацией, не способна за полтора года создать достаточное для серьёзного сражения количество махолётов. Боюсь, это не по силам даже и СШР. И вообще никому, кроме нашего СССР, созданного, выращенного и существующего, как прежде всего отлаженная военная машина. Но! В этом-то наше с вами спасение! Дело в том, что именно СССР всей своей мощью занят как раз сейчас массовым производством боевых махолётов для готовящегося через год-полтора вторжения армии просоветской Ирландии в Англию. Штурмовые махолёты строят сейчас сразу в Москве, Рязани, Комсомольске и Киеве. На эти авиазаводы день и ночь работают сотни крупнейших предприятий военной империи от Ханоя до Берлина. И тем самым все они работают сегодня на ваш... наш теперь, надеюсь, Израиль, о котором они и не подозревают. Поэтому нам просто не следует ничего делать, кроме подготовки пилотов. А для этого достаточно, с помощью Арона Хаймовича, похитить находящийся пока в нашем институте опытный образец. Как учебный самолёт для авиашколы. И - затаиться. А в самый канун войны похитить у СССР десятки готовых махолётов, доставить их куда-то, где ваши пилоты смогут их тайно доосваивать. Для похищения не надо иметь ничего, кроме специально подготовленных диверсионных групп, а в этом, как говорит Арон Хаймович, Израиль как раз сильнее даже и нашего советского монстра. Если этот план удастся, то я не завидую вашим... простите... нашим врагам. Насколько я знаю, стартовая программа четырёх заводов около пятисот махолётов в год. В случае необходимости, счёт может пойти на тысячи машин.”
Израильтяне ошеломлённо переглянулись. “В мирное время?..” - спросил генерал. “Для нашей... простите... той страны не бывает мирного времени. За полтора года они произведут минимум триста махолётов. Всё это время хорошо бы тренировать ваших пилотов на нашем прототипе.”
“По-моему, - включился Валерий. - Сначала надо спросить у доктора Фридмана, может ли он депортировать махолёты.”
“С моей стороны проблемы нет. Если ваши коммандос способны захватить махолёты, то я их мгновенно конверсирую в Российскую Федерацию. А оттуда можно вывезти всё что угодно, если знать, кому и сколько дать в лапу. Тем более, что махолёты никому в России не принадлежат, не проходят как чьё-то имущество, тем более воинское. Как появились, так и исчезли, а денежки в чьём-то умном кармане. Опыт у меня в этом отношении огромный. И на это наших с князем денег хватит. Другой вопрос, где Израиль может их тайно испытывать? Раньше это было возможно в Южной Африке, а теперь?”
“Боюсь, - радостное было лицо Бени снова омрачилось, - что сегодня негде. Всё под контролем спутников НАТО.”
“А каков радиус действия серийного махолёта?” - быстро спросил Фридман.
“Три тысячи километров, - ответил Борис. - Не исключено, что доведут до четырёх.” “Тогда всё решаемо, - потёр руки великолепный Арон. - Мы грузим махолёты в России в контейнеры, отправляем по липовым документам в разные порты, а оттуда - на один из островов Сокотра в Красном море, который мы с князем через третьих лиц зараннее арендуем у нашей Британии для любой привычной и безобидной цели в нашем измерении. Скажем, нам взбрело на ум поохотиться на акул. Населения там нет, британской администрации тоже. В нашем мире нет и тотального космического шпионажа, так как международные отношения давным-давно цивилизованные. Судно с контейнерами - по документам, скажем, да хоть с дровами - выйдут в море в вашем измерении. В море я их конверсирую, и они приходят в наш с князем Йемен. Туда же и так же доставляются для тренировок ваши пилоты. Ненадолго, малыми туристическими группами через разные страны. Тренировочные полёты будут проводиться только ночью и только вдали от обитаемых мест. А в час икс весь рой махолётов вроде бы ниоткуда набрасывается на эскадру врага. Ваша задача, Бени, обеспечить меня коммандос для экспроприации у СССР его махолётов.”
“Это - не проблема. Группа для похищения в ЦНИИПМФе пилотного образца махолёта будет готова хоть завтра.”
“Кстати, - заметил Борис, - вы сказали об эскадре, а мы обсуждаем только воздушные силы. Между тем, у нас есть ещё кое-что своё и для удара по агрессору из-под воды. Разработки наших “дельфинологов”. Пилотный образец тоже готов. И намечается серийное производство. Если всё это удастся, то у Израиля будут такие подводные лодки, которые весь флот вашего агрессора утопят, не будучи обнаруженными. У “дельфина” специальное покрытие - полимерный купол для снижения до минимума сопротивления воды и поглощения сигнала сонара, а также бесследный хвост вместо винта и бесшумная гидросистема вместо моторов. Такую лодку невозможно обнаружить, а скорость её под водой свыше ста узлов. Программа такова, что за полтора года вы получите хоть сто таких лодок с аналогичными сверхскоростными бесшумными торпедами. А пока будете учиться на нашей. Если Арон Хаймович заодно доставит на один из островков Греции и «подводные невидимки», то вы получите адекватные противнику вооружённые силы без привлечения вашей промышленности, какой-либо информации кого-либо, кроме крайне узкого круга лиц, и - бесплатно.”
“Ва-авай! - присвистнул Бени Шайзер. - Махолёты, да ещё в сочетании с “подводной невидимкой”, да ещё тайком от противника... И - даром!! А ты, беззастенчивая задница, - обратился он к авиаконструктору, - говорил, что мы напрасно привезли сюда теуним.” “Они сами подтвердили, что я прав, - пожал плечами конструктор. - А всё остальное - не в моей компетенции.” “И - слава Богу, - злорадно заключил Бени. - Кстати, господа теуним, вас не смущает, - прищурился он, - что вы попали из огня да в полымя? Может мне попросить моего друга Арона вас “депортировать” куда подальше от наших проблем?” “Да мы и мечтать боялись, - переглянулся Валерий с братом, - что нам посчастливится защищать еврейство с оружием в руках. Наш отец положил шестерых погромщиков, и то умер не зря. А тут - такая возможность! Нет уж, нас депортировать больше некуда. Мы - дома!” “Тогда мы пока что откомандируем в их институт наших коммандос. Пусть унесут всё, что там есть.»
«Но для эксплуатации и махолёта и “подводной невидимки”, - торопливо добавил Борис, - надо выкрасть и основных разработчиков - Дубовика с Пухиным.» «А эти ваши господа... согласны к нам эмигрировать? Согласны доводить и осваивать “невидимку” и махолёты для Израиля против НАТО?”
“Так именно против НАТО им и привычно создавать всё, что угодно. А что касается эмиграции, то я очень боюсь, - нахмурился Валерий, - что их придётся не столько уговаривать, сколько выковыривать силой из лап МГБ.”
3.
“Я полагаю, что надежда есть и немалая, - сказал Гале по-русски израильский врач, закончив изучение снимков позвоночника Егора. - И где же это вас, мой милый, угораздило так странно сломать позвоночник, при вашей-то мускулатуре? При любой аварии спортсмен вашего класса просто не может не успеть сгруппироваться. Даже я не подставлил бы свой спинной хребет таким опасным образом. Такое чувство, что вы намеренно расположили позвоночник самым невыгодным для вас образом. Или что вам что-то помешало включить мышцы. Впрочем, - добавил он, вглядевшись в каменное лицо атлета, - меня обстоятельства не касаются. Ваш друг мистер Фридман нам заплатил за ваше лечение. За пару месяцев мы вас поставим на ноги. Вы ещё будете вашу жену носить на руках, Егор.”
Галя пристально посмотрела на озадаченного парня и наклонилась поцеловать его. “Ты так привыкла к нашей легенде, что играешь и наедине? - неуверенно обнял он девушку за талию. - А как же Борис?”
“Я ему всё объясню, - шепнула он, крепко целуя Егора в губы. - Он не Драбин. Он добрый. Он меня поймёт, Егорушка... У нас будут дети... Я так мечтала иметь мальчика-гимнаста от тебя... Я буду тебе каждый вечер танцевать, пока ты ко мне сам не подбежишь.”
Борис тихо отошёл от двери и машинально положил приготовленный Гале букет на стол. “Опять у меня уводят девушку, - шепнул он Валерию. - Прямо рок какой-то.” “Полезный рок. Женим тебя на еврейке. Гойки - для гоев! Моя Маечка хоть на четверть еврейка.”
“Да вы - просто расист, адони, - уже весело и громко смеялся Борис, поднимая букет и входя в палату. - Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, - пропел он. - Легенда отныне объявляется явью, - объявил он. - Галя и Егор, Егор и Галя. Вы оба молоды и прекрасны. У вас давняя любовь и не мне, старику, в неё влезать. Будьте счастливы.”
12.
1.
Безобидный и благополучный Институт прикладной морфологии фауны всегда считался в Ленотделе МГБ объектом пятой категории. После бурных событий минувшей недели и особого интереса НАТО к махолёту, он был переведён в первую.
Полковник Доренко лично руководил опечатыванием сейфов с оригиналами переданных промышленности чертежей и помещений для пилотных образцов махолёта и “дельфина”. Помещение Первого отдела, занимавшего целый этаж института, было временно превращено в филиал МГБ. Здесь Владимир Кузьмич вёл допросы всех, кто мог иметь отношение к деятельности и исчезновению Драбина-Дробинского со своей очаровательной секретаршей и вроде бы далёкого от махолёта искалеченного гимнаста. Доренко понимал, что это его последний шанс найти сбежавших врагов и сохранить свою шкуру.
Несчастного Дубовика, арестовали прямо в его жалком сыром подвале, когда он, меньше всего думал об исчезнувших Драбине и Галочке. По своему обыкновению, он весь был в заботах об усовершенствовании уже готовой “подводной невидимки”. На вкрадчивые вопросы Владимира Кузьмича он вообще не мог отвечать: уже после первого удара по лицу в машине, направляющейся в Большой дом на Литейном, Виктор Семёнович потерял дар речи и мог только заикаться. Он знаком попросил бумагу и карандаш и написал своим детским крупным почерком: “Я понятия не имел, что Драбин не Драбин и что он украдёт мой махолёт. Но я готов сделать всё на что я способен... без речи для моей любимой Родины. Располагайте мною!”
“Я тебя расположу, скотина ты учёная, я так тебя расположу так, что ты будешь мне здесь скороговорки тараторить! - прорычал цыганоподобный верзила, старший майор МГБ Бензонов. Он, естественно, и вообразить не мог, что означает на не ведомом ему иврите его фамилия. Тот же непостижимый шутник некогда назвал младенца к тому почему-то Хуцпаном Максимовичем. Сам майор искренне считал себя менгрелом, как и великий кормчий Лаврентий Павлович. - Говори, где ты снюхался с жидюгой? Почему он тебя сразу пригрел, как только появился? Ага, потому, что ты полезный советской науке подвижник! А он только и думал о советской науке и нашей мощи? И где он сейчас демонстрирует твои изобретения? Кому он сейчас докладывает наш советский махолёт? Не знаешь? А сейчас? Не мычи, очкарик, говори! Видишь это кресло? Ты предложил нам располагать тобой? Видишь товарища капитана? Он оператор специального кресла для лечения врагов народа, в том числе и от заикания и амнезии. Он тебя расположит в своём кресле и всю ночь будет лечить!..”
2.
Пухин был с молодости прфессионально готов к провалу и к последующей беседе со следователем. Поэтому он держался достойно, анализировал вместе со Доренко исчезновение Драбина с Галей и калекой, высказывал дельные предположения, в том числе не только «жидюгу-гипнотизёра», чем пока удавалось отмазываться Ленотделу, но, кстати, и версию, очень близкую к истине. Поэтому его пока не мучили, обращались бережно и даже пообещали сразу же устроить в шаражку, которая уже формировалась, как обычно, из поголовно репрессированных бывших сотрудников института, принимавших участие в разработке махолёта.
3.
Всё шло как обычно в подобных ситуациях, рабочая атмосфера. Все, включая палачей и подследственных, знают друг друга по имени отчеству на тщательно охраняемом этаже, всё подчинено лично полковнику Владимиру Кузьмичу Доренко. Как говорится, штатная ситуация.
Поэтому и Пухин, и полковник, и главные сержанты охраны-конвоя - самбисты-разрядники в начищенных до блеска сапогах и отглаженных до бритвенной остроты стрелочках на синих голифе и зелёных гимнастёрках, элита спецподразделения МГБ - вылупили глаза на вдруг возникших словно ниоткуда решительных парней, небрежно одетых в чёрное и обвешанных радиоаппаратурой и оружием. Они были в легкомысленных вязанных шапочках и с битком набитыми чем-то карманами. Бесшумно и стремительно они словно перелились из коридора в кабинет Доренко, как к себе домой, мгновенно рассредоточились по нему, отключив точечными ударами пяткой в прыжке обоих самбистов. Полковнику врезали ребром ладони ко шее, заклеили рот черной лентой и приковали наручниками на место Пухина, которого собственной отмычкой тут же отстегнули от стула. Между собой и по рации они тихо говорили на не знакомом не только несчастному Владимиру Кузьмичу, но и полиглоту Пухину языке.
“Дубовик? - тихо сказал по-русски один из иностранцев, наклоняясь к ошеломлённому Льву Андреевичу, - Где доктор Дубовик?..”
“Если я не ошибаюсь, его как раз бьют комнате 312...” “Беседер, - загадочно произнёс коммандос. - Ждите нас здесь. И - тихо!..”
Тёртый Лев Андреевич Пухин сразу понял, что его плену и мукам пришёл конец и что от него сейчас тоже кое-что зависит.
Действительно, один из самбистов зашевалился, прислонил пальцы к вздувшемуся чудовищным синяком горлу, по которому получил удар, убивший бы любого, но не этого монстра, способного выдержать ляг конского копыта. Он потянулся было к телефону, не обращая ни малейшего внимания на стоящего у стены старика, когда профессор, вспомнив молодость, скользнул за его спиной и надавил ему пальцем за ухом, после чего верзила уже не встал. Вот уж никогда не угадаешь, чего ждать от такого божьего одуванчика. Тщательнее изучайте, товарищи чекисты, военную биографию подследственных... Это, знаете ли, такой народ!..
А в 312 комнате валялись старший майор МГБ Хуцпан Максимович Бензонов, так и не узнавший ни своего позорного происхождения, ни значения своего имени и фамилии. Имя и фамилию очень решительного и умелого капитана - оператора хитрого “лечебного” кресла - нам так и суждено узнать: он, как и двое амбалов из конвоя, получил дырку во лбу из пистолета с глушителем.
Еле живой не похожий на себя человек в рваной окровавленной майке с изумлением кивнул, услышав над ухом: “Вы доктор Дубовик?” Один из таинственных незнакомцев молча отстёгивал его от специально привезенного в научный центр кресла, старательно разработанного другими учёными в другой шаражке. Двое других обрабатывали его раны, перевязывали и делали успокаивающий укол. Виктор Семёнович только кивал, близоруко щурясь на нежданных спасителей от всего этого кошмара, который, как уверял его наш теперь, увы, безымянный навеки капитан, для наивного новатора только начинался...
Дубовика на носилках отнесли обратно к Доренко.
“Где вся документация и опытный образец махолёта? - спросил с сильным акцентом командир десанта, пока один из коммандос отвёл пластырь со рта полковника. Тот молча и злобно таращился на неожиданных наглых врагов, пока какой-то блестящий прибор не подбросил его вместе со стулом так, что он тут же заговорил: “Всё вон в том сейфе, а прототип в подвале...”
“Там бронированная дверь и до чёрта охраны, - добавил Пухин. - Я провожу вас по чёрной лестнице... товарищи.”
Командир поднёс к глазам Пухина план института: “Где это?”
Профессор попросил авторучку и обстоятельно прорисовал маршрут.
“Т-т-там...” - прошепелявил разбитым ртом Дубовик. Все повернулись к нему. “Что там?...” “М-м-мой “дельфин”...” “Вместе с махолётом?” “Н-н-нет... В соседнем п-п-п-помещении...” “Оставайтесь здесь, - приказал командир. - Мы вернёмся за вами.” И десантники исчезли так же стремительно, как и появились.
Полковник завертел головой и умоляюще скосил глаза на пластырь. Пухин осторожно отвёл конец ленты, на которой осталась добрая треть роскошных усов Доренко.
“Лев Андреевич, - тихо произнёс грозный чекист. - Кто... кто это был?.. Умоляю...” “Я полагаю, - так же тихо ответил профессор, возвращая ленту и усы на место, - что это были евреи. У них надписи на рации на древнееврейском языке - иврите. Но вот откуда могут в нашем мире взяться вооруженные евреи, да ещё с такой неслыханной выучкой, я и вообразить не могу.”
Два десантника вдруг вернулись, подняли носилки с Виктором Семёновичем и увели Пухина в ночной пустынный двор института, обходя валяющихся по всей лестнице бдительных товарищей в штатском и в военном.
На месте бронированной двери подвала зияла чёрная дыра, пахло горелым металлом. Дубовик увидел свой махолёт, а за вырезанной стеной - опытный образец его же “подводной невидимки”.
Тут распоряжался высокий элегантный человек, который подал Пухину руку и произнёс без акцента: “Фридман. Прошу любить и жаловать. Валерий Алексеевич и Борис Абрамович ждут вас в Израиле. Не пугайтесь - не в Народно-демократической республике Израель, а в настоящем Израиле.”
“Я так и предполагал, - облегчённо кивнул Пухин. - Мы с Виктором Семёновичем свободны, я нас поздравляю. Но вот...” “Ваши семьи уже там,” - поспешил добавить Фридман.
4.
К их изумлению, никто больше никуда не торопился в этом вроде бы знакомом, но почему-то страшно запущенном и обшарпанном дворе ЦНИИПМФа. Десантники, переодевшись в цивильное и попрятав оружие в баулы, превратились из грозных “горилл” в белозубых обаятельных и весёлых молодых интуристов. Пока они что-то беспрерывно галдели с хохотом на картавом языке в ворота въехали тягачи с контейнерми и погрузчик. “Дельфин” и махолёт быстро раскрепили внутри контейнеров, поместив туда же ящики с документацией. Фридман чуть ли не на глазах исчез, после чего появились какие-то явно русские чиновники с человеком, который представился израильским консулом. Вместе с командиром десанта, теперь элегантным бизнесменом, они оформили дипгруз для рейса грузового самолёта на Тель-Авив. На Дубовика и Пухина никто, включая испугавший их милицейский наряд с мигалкой и сиреной, не обращали никакого внимания. Кортеж из автобуса, транспортёра и милиции с сиреной двинулся по улицам вроде бы Ленинграда, но какого-то совершенно не знакомого нашим учёным.
В аэропорту их тщательно опекали и консул, и командир десанта, и, как ни странно, таможенники и пограничники в пугающе знакомой форме. В гигантском самолёте Аэрофлота уже стояли контейнеры, а израильтяне с двумя советскими учёными разместились в небольшом пассажирском салоне. Десантники тотчас все зажевали, запивая какие-то набитые салатом лепёшки водой из ярких пластиковых бутылок, потом стали весело и счастливо петь песни на иврите под рёв турбин лайнера, который почтительно сопровождали два истребителя с красными звёздами на крыльях.
Всё это так не вязалось с практикой общения надменного сверхмощного СССР с иностранцами, что Виктор Семёнович вдруг действительно обрёл дар речи и произнёс, вообще не заикаясь: “Если это сон, Лев Андреевич, то почему он снится нам обоим одновременно?..”
Продолжением сна была тёплая ночь в незнакомом южном городе с пальмами, бесчисленными огнями, бетонными сооружениями и сотнями самолётов с марками не знакомых Пухину стран и компаний. И в этой ночи к Виктору Семёновичу с плачем бросились седая неузнаваемая Тамара и шатающийся от волнения сияющий сын Генка. Шустрые медики подкатили изящную тележку, лихо засунули Дубовика в машину скорой помощи с шестиконечной звездой, любезно позволили сесть туда же Тамаре и Гене. Врачи успокаивали Тамару по-русски, к чему она никак не могла привыкнуть, оказавшись за границей.
Пухина же встречала такая же маленькая, седенькая и спокойная как и сам профессор жена с соответсвующим внешности именем Эмма. Два белых одуванчика, этот символ израильских улиц, можно было видеть в машине, уносившей их в коттедж для группы Фридмана, названной, естественно, группой генерала Бени Шайзера при головном предприятии оборонной промышленности. Пухины робко озирались в незнакомой роскошной квартире, куда кто-то уже заботливо перевёз из их не менее заботливо опечатанных МГБ ленинградских комнат в коммуналке мебель, библиотеку, научные архивы профессора и его жены-пушкиноведа, даже кое-что из их любимых вещей с опечатанной же дачи, которую они снимали много лет. Ошеломлённых стариков успокоили, что все их дети и внуки тоже вывезены на всякий случай из Ленинграда в Санкт-Петербург Российской Федерации - в купленные для них каким-то князем отдельные квартиры на их же улицах.
Продолжение