«… оказаться внезапно на этой трибуне – большая

честь и испытание. Ощущение это усугубляется

не только мыслью о тех, кто стоял здесь до меня,

сколько памятью о тех, кого эта честь миновала …»

И. Бродский, Нобелевская лекция, 8 декабря 1987

 

Важно решать быстро и реагировать мгновенно.

Ю. Нееман (см. [3], стр. 88)

 

          В данной статье речь пойдёт в основном о делах и событиях, происходивших примерно полвека сему назад. Я намерен рассказать, с необходимостью кратко и просто, о той роли, которую сыграл профессор Ю. Неэман (14.05.1925 – 26.04.2006) в открытии новой систематики элементарных частиц, своего рода Таблицы Менделеева для них. Я намерен обосновать утверждение, что он, а не только американский теоретик М. Гелл–Манн, должен был получить Нобелевскую премию за это выдающееся открытие.

          Профессор Неэман – уникальная фигура не только среди научных работников Израиля, но и всего мира. На протяжении всей своей многолетней активной деятельности он успешно сочетал работу учёного с деятельностью военного и политика. Его достижения во всех начинаниях поразительны и вызывают преклонение.

          Семья Неэмана уходит корнями к ученикам крупнейшего еврейского законоучителя Гаона из Вильно, которые прибыли на землю Израиля в 1807. Семья его деда по отцу принадлежит к тем шестидесяти шести семьям, кто основал Тель-Авив в 1909.

          Интерес к науке у Неэмана проявился рано, но до примерно 13 лет концентрировался на истории, географии и астрономии. Уже тогда его отличал интерес к классификации и составлению таблиц всевозможных данных. В 15 лет он оканчивает среднюю школу, начинает посещать лекции по физике профессора Еврейского университета Самбурского и вступает в Хагану, подпольную еврейскую организацию, сыгравшую решающую роль в создании государства Израиль. Эти шаги определили всю его дальнейшую жизнь. Лекции Самбурского вместе с книгой А. Эддингтона «Природа физического мира», которую он читал и перечитывал, по его словам раз двадцать, вызвали буквально страсть к физике. Своё шестнадцатилетие Неэман отметил поступлением в Технион (Хайфа), где он изучал механику и электричество, став в 1946 инженером. Примеры великих - Карно и Томсона, как и некоторых других, убедили Неэмана в том, что в бурные времена учёный должен откликаться на военные и политические запросы своего времени, занимаясь одновременно и наукой.

          В Хагане Неэман окончил офицерскую школу, которой руководил Игаль Ядин, позднее знаменитый археолог и начальник Генерального штаба Армии обороны Израиля. Очень скоро Неэман уже не только учился, но и учил других владению оружием. Его ученицей была легендарная Хана Сенеш – поэтесса, погибшая во время выполнения разведывательного задания в 1944 в Будапеште.

          Война за независимость, которую Неэман завершил в звании майора, на годы заставила Неэмана сконцентрироваться на военном деле. В 1952[1], после окончания курса в Высшей военной школе Парижа, он становится начальником Отдела оборонного планирования Генерального штаба, ранее возглавлявшегося И. Рабином, а в 1955 – 1957 исполняющим обязанности начальника, а затем - заместителем начальника военной разведки. Как начальник отдела оборонного планирования, Неэман разработал методику организации резервистской службы, проблему связи Севера и Юга Израиля, в том числе и морской. Необходимость создания такой связи привела к строительству порта в Ашдоде. Именно тогда он установил и обосновал примерно девятилетний цикл повторяемости крупных арабских военных атак против евреев или Израиля. Пребывание Неэмана в военной разведке ознаменовалось разработкой методики её работы, основанной на использовании вычислительных машин, – самой передовой и сегодня – общепринятой.

          С окончанием синайской кампании в 1956 ситуация с безопасностью Израиля несколько улучшилась. Полковника Неэмана манила наука, хотя возвращение к ней и требовало очевидно больших усилий. В 32 года начать заниматься физикой вместо продолжения удачной военной карьеры – не странная ли эта идея? Но именно странные идеи и люди создают науку. Неэман просит у тогдашнего начальника Генерального штаба Моше Даяна отпуск на два года для продолжения занятий физикой в Технионе. Вместо этого Даян предлагает ему поехать военным атташе Израиля в Лондон, и там совмещать военно-политические и научные дела. Неэман соглашается и предполагает заниматься давно увлекающей его общей теорией относительности Эйнштейна под руководством знаменитого физика Германа Бонди из Королевского колледжа.

          Однако транспортные проблемы (!), связанные с поездками по Лондону, заставили Неэмана искать место обучения ближе к посольству. Так он оказался в Имперском Колледже, в полковничьей форме и с рекомендательным письмом от генерала Даяна в кабинете уже тогда известного специалиста по физике элементарных частиц, впоследствии лауреата нобелевской премии профессора Абдуса Салама, по происхождению пакистанца и правоверного мусульманина. Письмо Даяна не произвело впечатления на физика, но престарелого для аспиранта, по нормальным меркам этой должности, Неэмана Салам к себе в ученики принял. Однако от занятий теорией относительности пришлось на время отказаться. Произошло это в январе 1958. Нагрузка военного атташе была слишком велика. Он занимался покупкой пятидесяти танков «Центурион» и двух подводных лодок. Надо было обучать экипажи, и под командой у Неэмана оказалось более ста человек! В результате, он просит отставки. В ответ ему обещают замену и год спокойных занятий физикой. Этот год начался в мае 1960. А к октябрю им были уже получены первые важнейшие результаты, заложившие основы систематики элементарных частиц, дань систематике и упорядочиванию, любимым с детства.

          Для того, чтобы осознать значимость предположенного тогда Неэманом, стоит сказать несколько слов о сложившейся в то время ситуации в физике элементарных частиц. Помимо известных составляющих атомных ядер, протона (ядра атома водорода) и открытого в 1932 нейтрона, частиц, которые сильно взаимодействуют между собой, к шестидесятому году уже было более сотни. Число их росло, и они возникали в процессах столкновения частиц между собой. Наиболее распространённой в то время была та точка зрения, что само понятие данной элементарной частицы как одного из первичных элементов материи просто не имеет смысла. В мире частиц все равны или, как говорили, господствует «демократия» в том смысле, что все частицы в одинаковой мере «состоят» друг из друга.

          С другой стороны, шли поиски какой-то упрощающей схемы, которая бы свела это множество к нескольким простым началам. Идеальной была бы ситуация, при которой просто обнаружилось бы, что все наблюдаемые частицы состоят из простейших, истинно элементарных объектов. Такие объекты стали бы своего рода элитой или «аристократией» в мире элементарных частиц. Но прежде, чем такие частицы обнаружились бы, стоило попытаться систематизировать и классифицировать имеющиеся, подобно тому, как периодическая система Менделеева навела порядок в мире химических элементов, создав основу для последующего понимания их структуры. Именно этой задачей в применение к физике частиц и занялся Неэман. В таком подходе можно было надеяться и на обнаружение новых частиц, подобно тому, как это удалось Менделееву, предсказавшему свойства трёх, не открытых до создания его Таблицы, химических элементов. По счастью, Неэман не послушал доброго совета Салама – «не увлекайтесь сомнительными предприятиями, поскольку через год вам нечего будет представить!».

          Он увлёкся «сомнительным предприятием», и за пять месяцев схема классификации была разработана. Оказалось, что частицы образуют группы в восемь, десять или 27 частиц с подобными свойствами внутри каждой группы. Вся схема классификации получила название восьмеричного пути. Протон и нейтрон по этой схеме принадлежат к одной и той же группе из восьми частиц. К сходной точке зрения пришёл и выдающийся специалист по физике элементарных частиц американский теоретик М. Гелл-Манн (родился 15.09.1929). Статья Неэмана была получена журналом Nuclear Physics в феврале 1961, а Гелл-Манна – в марте. Но под влиянием некоторых экспериментальных данных, как будто противоречащих идее восьмеричного пути, Гелл-Манн свою статью из редакции отозвал[2], а Неэман, – нет.

          Ему было очевидно, что выполнена важнейшая работа. Об этом говорил уже самый факт соперничества с Гелл-Манном. Теперь слово было за предсказанием новой, ранее неизвестной частицы и экспериментом по её обнаружению.

          Летом 1961 Неэман закончил свои лондонские каникулы и вернулся в Израиль, заняв пост научного директора ядерного исследовательского центра в Нахал Сорег. Но перед возвращением он начал оформлять докторскую диссертацию в лондонском университете, частью которого был и является сейчас Имперский Колледж. Однако университетские власти сказали, что не видят у Неэмана «достаточного образования в области физики» и предложили докторат по электротехнике! Выручил научный руководитель Салам, которому удалось сменить специальность диссертации Неэмана с физики элементарных частиц на квантовую теорию, передав её тем самым на суд уже математического учёного совета, что и завершилось счастливым концом – в мире стало одним доктором – PhD – больше!

          Летом 1962 Неэман участвовал в работе конференции в Европейском ядерном исследовательском центре в Женеве. В одно утро, на пути к месту заседания, в автобусе, он оказался рядом со вчерашним докладчиком, известным экспериментатором Гершоном Гольдхабером и его женой, тоже физиком, Шулой. Обсуждая трудности с интерпретацией их опытных данных, Неэман понял, что эти данные указывают на неизвестную частицу, принадлежащую к группе не из восьми или 27, но из десяти частиц. Через пару дней Неэман представил Гольдхаберам всю обсуждаемую десятку, дополнив её неизвестной частицей, названной чуть позднее омега минус () гиперон, и подробно описал её свойства. На следующий день после этого Неэман собирался, после соответствующего экспериментального доклада, прилюдно сообщить о своём предсказании. В подходящий момент он поднял руку, прося слова, но председатель заседания, глядя на Неэмана, предоставил слово Гелл-Манну, сидевшему, как оказалось, в следующем ряду, прямо за Неманом, и тоже поднявшего руку. Гелл-Манн сообщил о своём предсказании точно такой же частицы, что и Неэман[3]. Замечу, что статья с предсказанием этой частицы никогда и ни кем не была написана. В 1964  была обнаружена американскими экспериментаторами, и, как оказалось, обладала в точности предсказанными свойствами и характеристиками – массой, зарядом и другими.

          Существенно, что предложенный Неэманом и Гелл-Манном восьмеричный путь содержал фактически ещё одно, важнейшее, предсказание. Он приводил к заключению, что наряду с группами частиц по 8, 10 и 27 элементов должна быть и группа из трёх элементов. Однако кандидатов на неё среди имеющихся частиц не было.

          Статья, содержащая предположение, что все частицы, взаимодействующие ядерными силами друг с другом, могут быть построенны именно из элементов этой тройки, была получена итальянским физическим журналом Il Nuovo Cimento от Неэмана и Хаима Гольдберга-Офира 22 февраля 1962. Её печатали неторопливо, и она вышла в свет почти через год, в январе 1963[4]. Такого рода работа заслуживала большей скорости публикации, однако в защиту редакции можно указать на то, что авторы не решились высказать открыто и прямо своё важнейшее предположение. Именно, что указанная тройка – это реальные пра-частицы, из которых построены все остальные. Отсутствие готовности прямо сделать очень смелое предсказание подтверждается и выбором журнала – хорошего, но не высшего класса, такого, как Physical Review Letters.

          Отмечу, что свойства этой тройки частиц, согласно Неэману и Гольдбергу-Офиру, должны были быть весьма необычны. Так, их электрический заряд был кратен не целому числу электронных, но их одной трети. Частиц с дробным электронным зарядом не было известно ни тогда, ни сейчас. Неэман и Гольдберг-Офир предпочитали рассматривать их как математическую абстракцию, на основе которой можно построить классификацию всех существующих частиц и предсказать много новых. Возможно, эта определённая нерешительность была вызвана тем, что до открытия вся концепция восьмеричного пути представлялась многим сомнительной, если не неправильной.

          Потребовался ещё примерно год, прежде чем в феврале 1964 появилась преджурнальная статья Джоржа Цвайга[5], двадцатисемилетнего аспиранта профессора Фейнмана, изданная ведущим европейским ядерным центром ЦЕРН. В этой статье впервые были введены кварки (названные Цвайгом тузами) как реальные прачастицы, строительный материал для всех остальных. Он прямо писал: «И мезоны, и барионы[6] составляются как комбинации из набора трёх фундаментальных частиц, называемых тузами». Они имеют те же свойства, что и введённые ранее Неэманом и Гольдбергом-Офиром, в частности электрический заряд, равный 1/3 и 2/3 от заряда протона. Напомню, что электрический заряд протона равен по величине и противоположен по знаку заряду электрона.

          Свою двухстраничную статью об этих же трёх объектах, которые были названы им кварками, Гелл-Манн направил в международный журнал Physics Letters в январе 1964[7]. Некоторое удивление вызывает факт публикации столь важной гипотезы уже знаменитым физиком не в ведущем журнале для срочных научных сообщений Physical Review Letters, но в существенно менее авторитетном Physics Letters. Возможно, Гелл-Манн предвидел сопротивление публикации со стороны многих, не поддерживающих идей восьмеричного пути, коллег. Отмечу, что, по словам Цвайга, он узнал о публикации Неэмана и Гольдберга-Офира лишь годы спустя и не увидел её прямой связи со своей моделью.

          Такое важное открытие, как восьмеричный путь, не могло остаться не отмеченным высшей научной наградой – Нобелевской премией по физике. И она была присуждена в 1969 американскому теоретику М. Гелл-Манну «за его вклад и открытия, касающиеся классификации элементарных частиц и их взаимодействий». Во вводной речи к награждению член Нобелевского комитета профессор Ивар Валлер описал кратко восьмеричный путь как важнейшее достижение Гелл-Манна, отметил предсказание им и последующее открытие новой частицы омега минус гиперон. Далее он сказал: «Аналогичная классификация была предложена Ю. Неэманом несколько позднее». Валлер утверждал в своей речи: именно «Гелл-Манн нашёл, что восьмеричный путь может быть описан очень просто, предположив, что все частицы, взаимодействующие сильно друг с другом, состоят из только трёх типов частиц, названных им кварками. ... Хотя пока не удалось их найти, несмотря на энергичный розыск, идея Гелл-Манна имеет огромное познавательное и стимулирующее значение». Уместно отметить, что все попытки обнаружить кварки как свободные частицы, равно как и другие объекты с электрическим зарядом, равным доле заряда протона, успехом не увенчались и до сих пор. Поиски же были упорные и энергичные и велись на земле (и в её недрах), на небе (и в космосе), на морях (и в их глубинах)[8].

          Приведенные выше даты сообщений об открытии восьмеричного пути и введения трёх пра-частиц позволяют утверждать – И. Валлер явно отклонился от истины в вопросе приоритета. Конечно, к описываемому моменту времени, 1961-1963 гг, международный научный авторитет Гелл-Манна, хотя и более молодого, был несопоставимо выше, чем у Неэмана[9]. Но Нобелевские премии присуждаются, по воле их основателя, не за совокупные достижения всей жизни, не за общую очень высокую оценку со стороны коллег, а за конкретное открытие. А это открытие было опубликовано Неэманом ранее. Факт журнальной, а не преджурнальной публикации особенно важен, ибо означает, прежде всего, уверенность автора в значимости и правильности работы, а также определённую поддержку, по меньшей мере, небольшой части научной общественности в лице редколлегии публикующего журнала и его одного или двух рецензентов – первых официальных читателей работы.

          Конечно, может возникнуть вопрос – к чему вся эта погоня за датами, поиски опережения на месяц или, в принципе, даже на день.? Ведь человечеству в общем безразлично, кто именно совершил открытие. Конечно, принадлежность открывателя к определённому государству или этнической группе повышает самоуважение последних. Но, в целом, не один, так другой, – нужное и правильное открытие будет сделано. Здесь, по мнению Эйнштейна, пролегает существенная разница между наукой и искусством. Как он отмечал, без Моцарта не было бы его музыки, а без Эйнштейна теория относительности всё равно стала бы известна, хотя, возможно, и существенно позднее.

          Однако дух соревнования пронизывает все виды человеческой деятельности, включая и искусство. Достаточно вспомнить исправления датировок написания картин, с целью обеспечения приоритета своего метода, Казимиром Малевичем. И хотя в целом человечеству, казалось бы, не важны доли секунд, сантиметры или месяцы и недели опережения, именно они поддерживают тот дух соревнования и конструктивного соперничества, без которого невозможно само развитие. Хочу упомянуть и политику, где нередко всего несколько голосов кардинально меняют ситуацию.

          Отмечу, что Неэман и Гелл-Манн считали, и говорили об этом прилюдно, что пришли к открытию восьмеричного пути, в общем, одновременно (к открытию, но не к публикации сообщения о нём!) и независимо. Отношения между ними оставались дружескими и после присуждения премии лишь Гелл-Манну. В связи с этим хочу вспомнить эпизод, описанный в газетной статье Неэманом. Один из его отъездов из США, они отмечали, обедая втроём: Фейнман, Гелл-Манн и Неэман. Разговор вскоре свернул на тему о непропорциональном размеру народа вкладе евреев в науку, особенно в физику. Фейнман, не очень любивший своё еврейство, ни разу не посетивший Израиль, отметил, что он против приписывания каких-то особых достижений тому или иному народу. Достижения, по его мнению, есть просто индивидуальный успех. При этом он сказал, что есть ещё меньший, чем евреи, народ с выдающимся вкладом в физику. Он имел в виду венгров и упомянул выдающихся физиков - теоретиков Вигнера, Сцилларда, Теллера и фон Неймана. Неэман и Гелл-Манн, поражённые и со смехом объяснили ошибку: просто великий Фейнман не знал, что перечисленные лица все были евреями, хотя и из Венгрии!

          Что стало причиной, приведшей к потере Неэманом своей премии? Сам он отмечал негативную роль члена Нобелевского комитета Валлера. «Его совершенно не интересовало, чем я занимался. Он даже не спросил меня, что я сделал, и когда я сделал. Единственное, что он хотел узнать – принимал ли Салам в этом участие или нет»,- вспоминал беседу с Валлером Неэман. Беседа эта была на одной из научных конференций перед окончательным обсуждением Нобелевским комитетом списка кандидатов и представляет обычный элемент подготовки к этой процедуре.

          Были ли у решения, а точнее, ошибки Нобелевского комитета, более серьёзные и глубокие причины, мне неизвестно. Самое простое объяснение – личное недопонимание проблемы или личная приязнь к Гелл-Манну и неприязнь к Неэману. Одно можно сказать определённо – формально в антисемитизме Нобелевский комитет, на основе обсуждаемого казуса, не упрекнёшь, поскольку Неэман, Гелл-Манн, да и Цвайг – евреи. Хотя вполне возможно, что открытые про-сионистские взгляды и настроения Неэмана, открыто проявляемое в течение всей его жизни еврейство, активная военная и государственная работа на пользу Израиля могли сыграть свою роль, сознательно или даже неосознанно, в действиях Валлера и его коллег. Примечательно, однако, что еврейство Неэмана и упомянутая выше приверженность к мусульманству профессора Салама не привели даже к малейшему отталкиванию между ними.

          Можно, конечно, увидеть в решении Нобелевского комитета проявление анти-израилизма, что полностью исключить, пока не открыты архивы заседаний Нобелевского комитета и нет достоверных данных о ходе обсуждения, невозможно. Тем более, что победа Израиля в шестидневной войне в 1967, приведшая к существенному изменению фактических границ Израиля и бегству части арабского населения, ставшего новыми беженцами, была в 1969 ещё недавним событием. Последствия этой победы заметной частью левой интеллектуальной элиты даже тогда воспринималась отрицательно.

          Обсуждая анти-израилизм как возможную причину лишения Неэмана заслуженной им премии, я ступаю на сомнительный, хотя и вполне модный, путь домыслов, который мне, однако, претит. Упоминая возможность, я, тем не менее, предпочитаю видеть в произошедшем ошибку, а не злой умысел, отрицая и в этом направлении не очень почитаемую мною и в других проявлениях «теорию заговора».

          Позволю себе здесь коснуться этого вопроса, особенно в связи с тем, что разговоры о предвзятости Нобелевского комитета слышны довольно часто. Зная не по слухам о том, сколь тщательно идёт отбор кандидатов, сколь много есть работ, достойных высоких наград и сколь подчас трудно предвидеть, какая работа заслуживает премии, а какая – нет, считаю подобные разговоры неосновательными. Разумеется, говоря это, имею в виду прежде всего премию по физике, но думаю, что ситуация в применение к другим научным дисциплинам аналогична. Подчас крайне трудно найти именно решающую работу, отделив её от предшествующих, где важнейшая идея уже в каком-то виде присутствует, но ещё не представлена достаточно ясно, как важнейшая. Всё это приводит к некоторым неизбежным погрешностям, сопутствующим любой человеческой деятельности. Ошибки, разумеется, неприятны, но они – не умысел.

            Совершенно иную точку зрения в адрес Нобелевского комитета излагает во введении к своей книге 100 Великих нобелевских лауреатов (Москва, «Вече», 2004) её автор С. А. Мусский. Он пишет: «К сожалению, с самого начала существования премии зародилась весьма нелицеприятная тенденция, в соответствии с которой кандидатуры будущих лауреатов чаще всего выбирались членами Нобелевского комитета не согласно завещанию основателя фонда, а исходя из определенной политической конъюнктуры или каких-то там личных пристрастий». Это утверждение абсолютно неосновательно, о чём говорит сам список нобелевских лауреатов. Далее Мусский цитирует некоего И. Черкасова: «Среди ученых существует расхожее мнение, что Нобелевская премия не настолько замечательный институт, каким может показаться на первый взгляд. Уже давно высказываются сомнения в объективности членов Нобелевского комитета». Мне неизвестно подобное расхожее мнение, встречающееся, возможно, среди «непризнанных гениев».

          Разумеется, деятельность Нобелевского комитета иногда и заслуживает критики, определённо несправедливо утверждение г-на Мусского, будто «ничем иным как только необъективностью и явной «не симпатией» сначала к России, а затем к Советскому Союзу можно объяснить тот факт, что только 19 наших соотечественников в списке Нобелевских лауреатов»[10]. В поддержку этой точки зрения, Мусский приводит и высказывание лауреата Нобелевской премии 2000 года по физике Жореса Алферова: «Но в целом. я думаю, существовала известная дискриминация советских и российских ученых. Я могу назвать целый ряд работ нобелевского класса, которые, увы, так и не были отмечены этой наградой. Пионерские работы Абрама Иоффе по полупроводникам; работы Завойского по электронному парамагнитному резонансу; экспериментальное открытие Гроссом экситона...». Разговоры о дискриминации, тем более по отношению к СССР, на мой взгляд, оснований не имеют и заменяют собой серьёзный анализ глубоких системных причин, которые привели к относительно малому числу Нобелевских премий, полученных учёными СССР. Эта проблема выходит, однако, за рамки данной статьи.

          Несомненно, не все авторы даже исключительно хороших работ удостаиваются Нобелевской премии. Помимо возможных ошибок в оценке, существуют исключения, вызванные уставными требованиями к награде: она не может присуждаться умершим, и не более трёх человек могут быть награждены по данной специальности одновременно. Описанный в данный статье случай определённо не вызван уставными ограничениями в присуждении Нобелевских премий, а потому он оставляет пока широкое поле для всевозможных предположений и предложений. Одно из предложений, хотя и весьма трудное в реализации, это возможность исправления очевидных ошибок и несправедливостей, что определённо имело место в случае с профессором Неэманом.

          Хотя в отношении профессора Неэмана и была допущена несправедливость, он в целом не был обижен наградами и почестями при жизни. Его определяющий вклад в создание восьмеричного пути, проложившего путь представлениям о кварках как основных элементах, из которых построен окружающий нас мир, и глюонов, как элементов, кварки скрепляющие, общепризнан. Это - высшая награда великому учёному.

          Наверное, уместно написать буквально несколько слов и о том, как протекала дальнейшая деятельность, как научная, так и вне науки, уже не аспиранта, а известнейшего учёного, администратора, военного и общественного деятеля Неэмана. В целом, только перечисление проблем, в решение которых он внёс важнейший вклад, и перечень занимаемых постов заняли бы не одну страницу. Некоторые подробности на эту тему можно найти в моей статье, посвящённой памяти профессора Неэмана (см., к примеру, article.php3? id=11621&type=a&sid=814).

          Здесь отмечу лишь, что всё время, занимаясь наукой, он был, позволю себе сказать «на передовой». Он либо предлагал новые идеи, либо улавливал перспективность наиболее ярких идей, предложенных другими. Так, ещё в 1964 он предположил возможность существования «пятого взаимодействия», наряду с сильным, электромагнитным, слабым и гравитационным взаимодействиями[11]. В семидесятые годы Неэман начал работы в области общей теории относительности Эйнштейна, интересовавшей его с ранней молодости. Одним из первых Неэман осознал важность предложенной Гольфандом и Лихтманом, тогда советскими теоретиками, супер-симметрии, предсказавшей целые группы новых частиц.

          Заметный интерес представляет его деятельность в области истории и философии науки, в особенности демонстрация того факта, что заранее непредсказуемые научные открытия играют в эволюции человеческого сообщества ту же роль, что и случайные мутации в развитии биологических объектов. Тогда как стабильные состояния общества задаются технологиями (вспомним каменный, бронзовый и т.д. века, а позднее – промышленный, ядерный и информационный века), переходы между ними определяются важнейшими научными открытиями.

          Рассматривая социальную эволюцию, Неэман, споря через век с Ницше, отмечает, что стабильность общества обеспечивается не культом сильной личности, но обеспечением заботы о слабых звеньях, тем самым отмечая преимущества альтруизма. Эта точка зрения проявилась и в той конкретной помощи, которую он оказывал множеству людей. Среди объектов этой помощи, для которой при поддержке и по инициативе Ю. Неэмана, были созданы специальные программы, стали многочисленные научные работники, приехавшие в Израиль из стран бывшего СССР.

          Профессор Неэман исполнял обязанности председателя Израильской комиссии по атомной энергии (1982-84, 1990-92), был президентом Тель-авивского университета (1971-75), Главным учёным министерства обороны (1974-76), министром науки и технологии (1982-84, 1990-92), энергетики и инфраструктуры (1990-92), организатором и председателем израильского космического агентства (1983-2005), и т.д.

          Уместно отметить, что он не оставался безучастным наблюдателем арабо- израильских войн и после 1956. Так, его участие в Шестидневной войне проявилось в получении и публикации договорённости между президентом Египта Насером и королём Иордании Хусейном обвинить США в уничтожении египетской авиации. Ведь признать свой разгром Израилем было просто выше их сил! Оказавшись на Голанах вместе с Даяном, он убедил того в необходимости взять гору Хермон для укрепления границы Израиля, и как удобной точки наблюдения за Дамаском, а также как возможного места строительства телескопа.

          В дни войны Судного дня Неэман отвечал за связи с американцами, в том числе и Киссинджером. США тогда предупредили СССР, что если его войска будут посланы в район войны, то же самое сделают американцы. Однако на просьбу дать Израилю танки для восполнения 500 (из примерно 2000) потерянных им в первые дни войны, последовал отказ. США согласились лишь одолжить один (!) танк, который прилетал на транспортном самолёте Гэлакси каждое утро из Гамбурга в аэропорт Лод и выгружался при стечении прессы, с тем, чтобы под покровом ночи вернуться в Гамбург и прилететь вновь на следующее утро. Сходно обстояли дела и с поставками патронов – они не совсем подходили туда, куда надо… Тем не менее, знаменитый «Воздушный мост» действовал, поддерживая боевой дух израильтян и пугая президента Египта Садата.

          Вскоре, не согласный с политикой «территории в обмен на мир», Неэман стал основным организатором новой партии Тхия («Возрождение»), сопротивлялся, вплоть до прямого физического противодействия, разрушению правительством Израиля города Ямита в процессе передачи египтянам Синайского полуострова. Как и в науке, он во многом старался действовать вопреки «общей точке зрения»: всё более преобладающему в руководстве Израиля подходу постоянных односторонних уступок как в проблемам взаимоотношения с буйными соседями, так и остальным миром. Сколько мог, он противился этому подходу и находясь на министерских постах в правительстве.

          Он последовательно выступал против передачи Египту всего Синайского полуострова, считая соглашение, заключённое премьер-министром Израиля Бегиным и президентом Египта Садатом определённо невыгодным для Израиля. Как член кабинета министров, Неэман, вместе с А. Шароном, министром обороны, не только выступал против отсутствия силового ответа Израиля на иракские ракетные атаки в 1991, во время так называемой «Войны в Заливе», но и предложил версию такого ответа. Он был противником возвращения, организованного Пересом и Рабиным, бандитов ООП в Израиль под крышу созданной для них «палестинской автономии», и последующих договорённостей в Осло. Он резко критиковал отступление из «зоны безопасности» в южном Ливане, проводимого правительством Барака и организованного им буквально бегства оттуда израильской армии, считая, что это лишь стимулирует в будущем усиление террора. Как безумие рассматривал он и шароновскую политику «одностороннего размежевания», т.е. ухода армии Израиля из Газы и принудительного выселения ею оттуда еврейских семей.

          Многие его политические предсказания, как и описанные выше научные, оказались справедливыми. Неэмана трудно было упрекнуть в некомпетентности, а потому леволиберальное руководство страны и академия просто называли его фашистом, что больно ранило и отбивало охоту к дальнейшей борьбе.

          Примечательно то, как объяснял Неэман своё несогласие с политикой «территории в обмен на мир». Борясь против территориальных уступок, он говорил: « Дело здесь вообще не в религии. Это чувство выживания племени. Во всём, что делаю, я ощущаю ответственность перед своим племенем, и это чувство направляло меня с молодости». Сейчас «левак» Бург всколыхнул «весь Израиль» своим заявлением о том, что каждый израильтянин, кто может, должен иметь второй паспорт[12] (т.е. двойное гражданство). Это уместно сопоставить с тем, что Нееман, постоянно проводя в США значительное часть года, отклонял предложения о двойном гражданстве. «Хочу ясно показать, что я – израильтянин», - говорил он.

          Противостояние Неэмана с леволиберальным Израилем не завершилось его победой. Скорее, напротив: распалась партия, уменьшалось личное влияние, усилилась изоляция. Но не изменилась уверенность в правильности своей точки зрения, выверенной долгими размышлениями и тщательным анализом реальных фактов, а не абстрактными мечтаниями и благими помыслами. Что делать, это судьба любого крупного человека, а не только ученого: «Иди своей дорогой и пусть люди думают, что им угодно».

 

          Автор глубоко признателен вдове профессора Неэмана Дворе за присылку ряда существенных материалов, и профессору М. Перельману за обсуждение статьи.

 

Источники информации и основная литература:

1.        Личные беседы с профессором Ю. Неэманом

2.        Впечатления от участия в номинации Нобелевских премий по физике в период с 1990 по примерно 2000 год.

3.        A. Watson, Soldier, Scientist and Statesman, a biography of Yuval Ne’eman, Ramot Publishing – Tel Aviv University, 2006[13].

4.        Matter Particled, vol. 36, Selected Research Papers of Yuval Ne’eman, Ed. Remo Ruffini, Yosef Vebrin, Imperial College Press, World Scientific.

5.        Ювал Неэман, Политика без иллюзий, перевод и общая редакция - Д. Тунин и И. Рисс, издано при содействии института по изучению духовного наследия Израиля, Иерусалим 1988.