Собирался послать это письмо, коль получу согласие адресата, знакомым и друзьям, поскольку оно касается некоторых вопросов, представляющих, как мне кажется, интерес не только для адресата и автора. Была идея также этот ответ несколько расширить, включив те вопросы, которые вновь возникли при обсуждении поднятых в письме вопросов. Время шло, замыслы – забылись, к великому сожалению – адресат ушёл из жизни, и только днями я наткнулся на это письмо. Посчитал его в какой-то мере интересным и решил направить, ничего не меняя, поскольку смена сделала бы его уже не письмом Гинзбургу, в свободное плавание – своим знакомым и по волнам интернета. Ниже следует текст письма. 

16.05.09 

Глубокоуважаемый  Виталий Лазаревич! 

    Спасибо за присланные материалы, которые прочитал с большим интересом, в особенности автобиографию и статьи. Вероятно, это нескромно с моей стороны, но даже в оценке собственных научных результатов отмечаю те же настроения, о которых говорите Вы. В Вашем случае время, отношение коллег и Нобелевский комитет всё прочно установили, не оставив объективно ни малейшего места для подозрений в «средних способностях» и «слабом владении математикой», которые Вы видите у себя..

      Мне схожие настроения, этакое несамодовольство, не встречая убедительного для меня самого сопротивления, довольно сильно мешает. Но такова природа.

      Возможно, Вам будет интересно узнать, что  наши взгляды по проблеме российских Нобелевских премий близки. О деятельности Нобелевского комитета кое-что знаю как из чистого любопытства, так и потому, что лет десять получал от них предложения номинировать. Делал это, кстати, в адрес советских учёных. Никакой антисоветскости или антирусскости в деятельности Нобелевского комитета не видел. Скорее, наоборот, были обратные настроения, о чём говорили неоднократно и учёный секретарь Барани, и председатель комитета Линдген.

      Моя связь с Нобелевским комитетом  определялась тем, что я занимался  и занимаюсь теорией многих тел  в применение к атомам и атомо-подобным объектам. Это – область интересов ряда членов комитета, работавших в Уппсале и Стокгольме. Бывая там, я принимал участие в обсуждениях того, решение какой проблемы заслуживает, а какой – не заслуживает, Нобелевской премии. Помню длительную дискуссию о том, заслуживает ли Нобелевской премии создание молекулы антиводорода – тривиальное с одной точки зрения и эпохальное – с другой.

      Обсуждался  и вопрос о том, как и кого «вычленить» в качестве основного автора из нередко многих – того, кто первым сказал «э» или того, кто поставил это «э» в центр внимания научного сообщества. Всегда поражало, сколь тщательно они разбирают вопросы, со всеми мыслимыми «за» и «против».

      Думаю, что основная причина малого числа советских или российских Нобелевских премий заключается в качестве работ. Ведь недостаточно первым сказать весьма неконкретное «э», необходимо, чтобы это «э» обросло конкретным содержанием. Существенно сказываются и в общем малые затраты на научный поиск и на науку в целом в России, да и в СССР. Свою важную и негативную роль играет и почти традиционная недоброжелательность коллег-соотечественников, и многолетняя традиция несвободы, которая неизбежно сковывает и научную фантазию страхом ошибиться. Словом, дело не в предвзятости комитета.

      Учавствуя в работе разных оргкомитетов конференций, удивлялся, насколько американцы, англичане, немцы или французы ратуют, при всей интернациональности науки, за «своих», и сколь мало это заботит россиян. Допускаю, что это связано с их условиями научного существования, которое понуждает основное внимание уделять поиску и обеспечению следующего зарубежного приглашения, с точки зрения которого от «своих» не польза, а конкуренция. Возможно, этому есть и иные причины, но приведенный факт наблюдал неоднократно.

      Коснусь проблемы «религиозного засилья» в Израиле, о которой Вы упоминаете в ходе описания Вашей с коллегами справедливой, нам мой взгляд, борьбы против усиления влияния Русской Православной церкви в совсем нерелигиозных областях жизни России. Ситуация в Израиле существенно иная. Она не может не быть иной уже из-за отсутствия единого признанного главы иудейской религии, подобного Папе Римскому или Патриарху Всея Руси. В Израиле и главных раввинов несколько, и их функции определённо иные. Имеется ряд религиозных течений, охватывающий широкий спектр мнений в отношении государства и его институтов. Множество религиозных людей когда-то участвовали в создании государства, а ныне активные его строители, исправно служащие в армии, хорошо работающие в области новых технологий. Имеются и такие, кто отрицают право Израиля на существование, не признают День Независимости, не служат, естественно, и в армии. Всё это не позволяет говорить о религиозных людях как о единой гомогенной группе.

      Вообще, не вижу какого-либо засилья религии в Израиле, а к её проявлениям отношусь с пониманием и уважением.

      Я не религиозный человек, но и к  атеистам себя отнести не могу. Обычно говорю, что до атеизма не дорос, а слепую веру – перерос. За более  чем десять лет работы в Еврейском университете – пожалуй, главным в стране, не видел примеров религиозного влияния на его жизнь. Годами не знал, что пополудни некоторые мои коллеги идут на молитву. Отсутствие кипы на голове в Университете – скорее правило, чем исключение. Беспрепятственно хожу, как и ряд других, на работу в субботу, когда считаю это нужным. С друзьями регулярно ездим на прогулки в субботу. В Иерусалиме общественный транспорт и магазины в этот день не работают. Но в стране, столь высоко автомобилизированной, это мало мешает. Многие рестораны и кафе в стране открыты. Кстати, и в Германии до недавнего времени с середины субботнего дня и всё Воскресенье – магазины закрыты, а транспорт и сейчас ходит заметно реже, чем по будням.

      Конечно, есть и такие, кто по тем или иным причинам не имеет машины. Если это молодые – её отсутствие создаёт дополнительный полезный стимул заработка, если это старые и неимущие, не имеющие детей – им некуда ездить. Разумеется, нельзя в субботу на машине заехать в религиозный район или гулять там в неподобающей одежде, но это просто требование приличия, по сути никого не ущемляющего.

      Есть  ограничения (но отнюдь не полный запрет) продажи свинины, религиозно не допускаемой  в пищу и евреям, и арабам. Трудностей это у меня и близких не вызывает. Скорее, приятно следовать традициям бабушек и дедушек, да и более далёких предков, которые были, вероятно, хуже образованны, но отнюдь не глупее нас, сегодняшних.

      Во  всём этом не вижу ограничений свободы, хоть отдалённо сопоставимой с тем  унижением, которое испытывает каждый авиапассажир при посадке в самолёт. Мне могут сказать – там мотив – спасение жизни, что решающе важно. Но, на мой взгляд, и сохранение еврейской самоидентификации – нечто очень важное, во всяком случае – для меня.

      Религия «заведует» рождением, женитьбой, смертью. Однако мои русские студенты прекрасно, за этак пятьсот долларов, ехали на Кипр, проводили там несколько ночей, и возвращались законными супругами. Для тех, кто живёт современным браком, это всё – не препятствие вообще. Когда делали операцию в Атланте (США), то перед подачей общего наркоза ко мне, как и ко всем другим, подошла женщина – капеллан. Я сказал, что не христианин. Она ответила, что молится за жизнь всех больных в тяжелейшее для них время.

      Отмечу, что это ультраортодоксы, кто берёт на себя тяжелейшую обязанность сбора буквально по кусочкам останков погибших в катастрофах и террористических актах, увы, нередких на Святой Земле.

      Всегда  помню, что религия играла большую  роль в сохранении еврейской самоидентификации  во все годы рассеяния – что в моих глазах сейчас, когда мне 74, куда важнее, чем лет шестьдесят назад. Заметную роль в идеологическом плане религия играет и сейчас, давая своё моральное обоснование присутствию евреев на земле Израиля в весьма тяжёлых условиях.

      Стоит помнить, что религиозные семьи  в основном многодетные, с хорошими традициями взаимопомощи и взаимоуважения, а также уважения вообще к старшим. Немало религиозных школ дают наряду с религиозным образованием и  научное знание. Высокая рождаемость  в религиозных семьях – важный фактор, уравновешивающий значительный рост арабского населения.

      Отмечу, вне прямой связи с религией, но как демонстрацию толерантности  общества, в особенности его академических  кругов, спокойное отношение к  незнанию иврита.

      В целом, тема это большая и важная, однако письмо следует кончить на разумном расстоянии от начала, а потому поставлю здесь точку. 

Искренне  Ваш, Мирон Я. Амусья.

Фото Давид Рабкин