Любая цензура в области культуры – это затыкание ртов, якобы, из заботы о душе общества. Но политкорректность – гораздо насильственнее любой предшествовавшей ей цензуры, и она представляет меньшинство, захватившее силовые центры

В 1856г. был создан первый полимер-термопласт, и его влияние на западную культуру и весь мир должно было превзойти любое воображение. В 1870г. он был зарегистрирован под названием "целлулоид" и менее, чем через 20 лет после этого позволил технологический прорыв в производстве кинофильмов. В конце 20 века благодаря ему уже можно было сказать человечеству "мазаль тов" – родилось кино.

В 20-е годы киноиндустрия в США страдала от плохой славы вследствие ряда скандалов и фильмов, считавшихся проблемными. Чтобы улучшить свой имидж и из опасения возможного федерального законодательства по этому вопросу и цензуры, решили крупнейшие кинокомпании: Фокс, Метро-Голдвин-Мейер, Уорнер и Юниверсаль – принять на себя определенные правила. Они создали в 1922г. организацию "Создатели и распространители фильмов в Америке" во главе с Уильямом Хейсом и приняли на себя ряд нормативных ограничений.

Это работало некоторое время, но когда в кино появился звук, вновь дело вышло из-под контроля. Несколько новых фильмов представили использование наркотиков, проституцию, сексуальные отношения, ругательства, насилие, наготу и проч., что ударило по чувствам многих зрителей. Поднялся новый общественный вопль и вследствие него был сформулирован новый этический код - "кодекс Хейса", который вошел в жизнь в 1934г.

Принципы кодекса Хейса провозглашали, что "не будут сниматься фильмы, снижающие моральные стандарты зрителей, фильмы не будут прививать симпатии к преступности, несправедливости, злу и греху. На киноэкране будут представляться правильные стандарты жизни лишь с поправкой на необходимые драматические противоречия. Закон – природный или человеческий – не будет высмеиваться, не будут прививаться симпатии к нарушению закона".

Этот код занимался и специфическими запретами. Например, в отношении преступности – он требовал, чтобы убийство не выставлялось таким образом, чтобы поощряло копирование. Чтобы в фильмах не показывали торговлю наркотиками. В отношении сексуальных отношений – требовалось сохранение святости института семьи, запрет извращений, полное обнажение и межрасовые сексуальные отношения (расовый аспект той эпохи). Запрещались грубые ругательства, представление казней и жестокости по отношению к детям и животным. Дополнительный пункт касался религии – нельзя высмеивать какую-либо религиозную веру и ее служителей. Еще один пункт занимался национальными чувствами – уважение к флагу, национальной истории и национальным учреждениям. И т.д.

Эти правила соблюдались, несмотря на вызовы, представленные телевидением в 50-е годы и международным кино. Крупный поворот начался в 1966г. с созданием фильма Blow Up итальянского режиссера Микеланджело Антониони. Это было отличный образец постмодернистского творчества (есть и такие). В центре сюжета энергичный фотограф в колоритном Лондоне, который случайно снимает то, что должно стать убийством в парке. Чтобы понять, что он снял, он увеличивает снимки – и отсюда название Blow Up, что заодно означает взрыв – фильм характерен напряжением между новым и старым, разрешенным и запрещенным, между полами, между человеком и действительностью.

Фильм удостоился успеха, и компания Метро-Голдвин-Мейер решила показать его в США. Проблема заключалась в том, что эта компания приняла на себя кодекс Хейса, а том провокативном фильме фигурировала полная нагота, жесткий секс, использование наркотиков и проч. Антониони талантливо представил, помимо радости и новизны, заодно распущенность, насилие, отчуждение, витающие в постмодернистском воздухе и угрожающие "взорваться". В итоге фирма решила показывать фильм через дочернюю компанию – шаг, провозглашавший похороны кодекса Хейса. Вместо него в 1968г. был введен метод, использующийся до сегодняшнего дня – каталогизация фильмов по характеристикам, вроде насилие, секс и грубая лексика.

Новая цензура

Так умер кодекс Хейса в пользу сторонников свободы выражения и выбора. Сегодня можно смеяться над религией, критиковать государство и его символы, выставлять наготу, секс м наркотики, показывать насилие и преступность, ругаться – надо только предупредить заранее. Не обязаны любить это. Часть этого – безусловно плохо и бросает вызов. Но общая польза от свободы выражения в десятки раз превосходит вред.

Большой вопрос заключается в том – возросла ли с тех пор свобода выражения, потому что этические коды не умирают – только меняются. Консервативный кодекс Хейса сменился тем временем прогрессивным кодексом политкорректности, который все больше расширяется. И у политкорректности есть святые и святости, принципы и запреты, нарушение которых наказывается, начиная с публичного унижения и бойкота и до увольнения.

Попробуйте сегодня о(б)судить гомосексуальную идентификацию – это "гомофобия". Подумать, что в биологии есть связь с половой идентификацией – это "трансфобия". Говорить о различии между полами – это "гендерфобия". Критиковать ислам? - "исламофобия". И, конечно, есть защищенные меньшинства, которые никак нельзя критиковать – это будет "расизм". Национальную традицию надо презирать, вплоть до разрушения памятников отцов-основателей нации в торжестве катарсиса – потому что эта цензура всегда ретроактивна.

Одной фразы достаточно, чтобы прогрессивная толпа пошла устраивать линч против того, кто выбился из ряда. Есть тому бесчисленное множество примеров, и режим устрашения все больше усиливается. На этой неделе были убиты в Англии 3 гомосексуалиста. Как только выяснилось, что убийца – мусульманский беженец из Ливии, начали раздаваться возгласы не поддаваться исламофобии и тема сошла с заголовков. Это происходит и у нас. Аври Гилеад заметил на этой неделе об автоматическом "арабском гневе" вследствие иорданской реакции на возможность аннексии и тут прошел "прогресивный шейминг", включая петиции уволить "расиста" и "скинхеда".

Всякая цензура – это затыкание ртов, вопрос лишь кто затыкает кому и почему. В Израиле прогрессивное лицемерие выделяется особенно из-за отношения части левых к выходцам из восточных стран и к религиозным. У прогрессивных нет никакой проблемы пренебрегать ими, левые унижают их с открытым наслаждением. Что случилось с плюрализмом и антирасизмом? Ответ зам, что против правых и традиционалистов все дозволено. Единственное спасение "аборигенов", "бабуинов", "примитивных" (как называют их прекраснодушные прогрессивные) – в публичных церемониях очищения, на которых они будут просить прощения за свое ужасное преступление и полностью примут позиции прогресса.

Как и ее предшественница, новая цензура уверена, что она заботится о наших душах, но почти со всех точек зрения она хуже прежней. Она такая же упрощенная и расистская, но гораздо более лицемерная, насильственная и нетерпимая. Предыдущая цензура основывалась на относительно широко распространенных общественных нормах и согласиях, новая же – это насилие меньшинства, захватившего силовые позиции. Вместо того, чтобы пытаться улучшить характер человека путем улучшения человеческого бытия, новые цензоры – как все прогрессивные – влюблены в грубость, насилие, распущенность и разрушение идеалов.

Вера в то, что такая цензура породит хорошее поколение, более либеральное и толерантное, чем предыдущие, - абсолютно надуманная. Только тот, кто цензурирует всю человеческую историю, может верить в это. Постмодернистская цензура делает то, что она умеет: насилие, отчуждение и "взрыв". Своими художественными чувствами Антониони точно идентифицировал тенденцию.

("Макор ришон" 26.06.2020)
https://www.makorrishon.co.il/opinion/241725/

Перевел Моше Борухович