В тот момент, когда президент предложил остановку законотворчества в качестве условия для переговоров, он встал на определенную сторону в споре – ту сторону, которая видит в парламентской деятельности нечто незаконное

Президент Герцог мигнул первым. Почти 2 года он на президентской должности, но впервые с момента занятия поста он предпочел на позицию одного из политических лагерей по сравнению с другим. Несколько недель он пытался продвинуть переговорный механизм. Он не занимался ни содержанием компромисса, ни параграфами судебной реформы, и уж тем более вопросом кто прав; он был занят только тем, как усадить обе стороны в одной комнате и побудить их разговаривать друг с другом. Кстати, по этой причине значительная часть оппозиции относилась с презрением к любой попытке переговоров из Дворца президента. В оппозиции хотели, чтобы Герцог вывалялся в грязи и влез вглубь переговоров.

Так это продолжалось немало времени. Пока президент не мигнул и принял сторону оппозиции и председательницы Верховного суда Эстер Хают в отношении парламентского законотворчества. В тот момент, когда Герцог поддержал утверждение, что для начала переговоров надо остановить принятие законопроекта на несколько недель, он потерял вторую сторону. Приостановка обсуждения законопроекта в парламентской комиссии и приостановка голосования – это не процедура переговорного механизма, а существенная часть спора между сторонами. Между стороной, которая относится к парламентскому процессу как к предосудительному акту, и стороной, которая говорит, что парламентский процесс – это реализация демократии. В тот момент, когда президент просит остановить движение поезда в Кнессете, он становится нелегитимным для посредничества.

У тут возникает вопрос: "есть ли вообще возможность компромисса вокруг судебной реформы" или, как сформулировал это один из депутатов – парафраза известной цитаты о прошлых переговорах с палестинцами – максимум, который может предложить коалиция, не приближается к минимуму, на который может согласиться оппозиция. Обе стороны глубоко убеждены, что вторая сторона на самом деле не хочет серьезных переговоров и поэтому надо сделать что-то особенное, чтобы навязать ей диалог. Сторона, противящаяся реформе, уверена, что только силой можно привести Нетаниягу к компромиссу. Там верят, что если создастся критическая масса из сочетания демонстраций и угроз ущерба экономике, то тогда и только тогда Нетаниягу согласится на серьезный разговор об изменениях в реформе.

На том же дыхании признают депутаты от оппозиции, что демонстрации сами по себе (все равно состоящие из секторов, которые и так не голосовали за Нетаниягу) не являются драматическим событием с точки зрения премьер-министра. И напротив – тема экономики заботит его. Иначе он не собрал бы в одну из пятниц глав крупных компаний и руководителей банков. А также не устроил бы срочную пресс-конференцию с участием министров финансов, экономики и ин.дел. И не заботился бы, чтобы во время его поездки во Францию состоялись встречи с крупнейшими французскими бизнесменами. В оппозиции понимают, что экономика занимает главу правительства, и поэтому много говорят на эту тему. Они верят, что так смогут заставить Нетаниягу сесть за стол переговоров.

Но дело в том, что в коалиции убеждены в той же степени, что оппозиция не заинтересована в настоящих переговорах. Хоть это связано с тем фактом, что сегодня нет ясного адреса, представляющего большинство оппозиции, но также и в основном – неготовность противников реформы разговаривать. В коалиции верят, что есть лишь один путь заставить оппозицию пойти на компромисс – утвердить судебную реформу в первом чтении. Если Лапид и Михаэли увидят, что никто не ждет их и что законодательный процесс продвигается с ними или без них, тогда они захотят вести серьезные переговоры.

Как бы это ни слышалось фантастическим, но самая большая надежда оппозиции – это премьер-министр. Те же люди, что в последние годы забраковывали любое партнерство с Нетаниягу и даже переговоры с ним, сейчас воздевают глаза к нему. Стоящее за этим предположение заключается в том, что Ярив Левин и Симха Ротман действуют из идеологических соображений и искренней веры в каждый параграф реформы, но Нетаниягу не пришел с юридической аджендой из дома, это не горит у него в душе. Из этой троицы есть лишь один, кто может захотеть приостановить и даже смягчить реформу. Это только он. От него, - надеются в оппозиции, - придет спасение.

Они ошибаются. Нетаниягу – даже если бы хотел быть тем, кто приведет к компромиссу – не может. По двум причинам. Первая связана с устойчивостью его коалиции. Уже несколько глав коалиционных фракций заявили, что если Нетаниягу сделает шаг назад по этому вопросу, то на следующий день у него не будет коалиции. Но есть и еще одна причина. У Нетаниягу нет легитимации в своем лагере быть тем, кто поведет к компромиссу. И без этого он подозреваем в том, что судебная реформа – не самое важное для него. В его лагере постоянно утверждают, что на протяжение лет он тормозил любое изменение в судебной системе. Если он пойдет на компромисс, сразу начнется буря. Он знает это. Но любой компромисс, который придет со стороны Ротмана и Левина, будет воспринят как легитимный. Ведь речь идет о двух людях, которые стопроцентно верят в необходимость судебной реформы, поэтому если они заговорят о компромиссе, то, видно, это нужно.

Противники реформы ищут царство там, где можно найти только ослиц. (прим.перев. – Библейская аллегория) Их спасение, если оно вообще существует, находится в совсем другом месте.

(БеШЕВА, 9.02.2023)

Перевел Яков Халфин