«Весь этот мир – очень узкий мост И главное – ничего не бояться!» (популярная хасидская песня) В нашей семье, насколько это было возможно, старались сохранить еврейский дух или хотя бы частички оного. Ведь папа воспитывался в религиозной семье, учился в хедере. Да и дедушка, мамин папа, был – по нашим понятиям - очень религиозным человеком. В нашей семье любили еврейские праздники и ухитрялись основные из них праздновать даже в ленинградской коммунальной квартире 50-х годов. Правда, на пасхальном столе стояли рядом маца (домашней выпечки) и батон, имберлах и тейглах. Зато собирались гости, мама подавала на стол фаршированную рыбу, бульон с кнейдлах... А её гоменташи на Пурим – равных им я нигде не едала. И музыка, музыка, мелодичные еврейские песни на пластинках со стареньким патефоном... Не оттого ли сейчас я так полюбила современную хасидскую музыку – Шломо Карлибах, Мордехай Бен-Давид, Авраам Фрид...

А потом, в студенческую бытность, мы целой компанией ходили на Симхат-Тора в ленинградскую синагогу на Лермонтовском проспекте, за Мариинским театром. Ведь я училась «в самом-самом еврейском институте» Ленинграда, в «Бонче» - так мы называли электротехнический институт связи им. Бонч-Бруевича. Там в годы моего студенчества (первая половина незабвенных 60-х) собрался, как мне казалось, цвет ленинградского еврейства, как среди преподавателей, так и среди студентов. На дворе синагоги в весёлой толпе молодых евреев можно было встретить всех своих хороших знакомых... Попеть... Потанцевать... Да и распить бутылочку вина... Тогда молодёжь более всего любила петь «Ло мир але», или «Ба-мир бист ду шейн», незабвенную «Семь-сорок» – и танцевать под эти песни, собравшись в кружок.

Слова (как и сам по себе идиш) знали далеко не все, но каким-то образом ухитрялись подпевать. А по не очень широкому проспекту, тихому в обычные дни, в этот вечер громыхали, делая не по одному кругу, грузовики с прицепом, нагруженные какими-то непонятными, неизвестно кому срочно потребовавшимися именно этим вечером грузами...

***

...Прошло 20 лет. У меня выросли дети. Тем временем грянула перестройка...

Когда моя дочь решила изучать иврит, естественно, она не прошла мимо компании питерской еврейской молодёжи, возвращающейся к религии. Тою осенью 1987 года я вернулась из отпуска, и встретившие меня мои дети сразу же, в вагоне поезда, ошарашили какой-то излучавшейся ими новой, концентрированно еврейской, атмосферой, повеявшей у нас дома. Чего стоило приветствие: «Шалом!» - сказанное каким-то совершенно новым, непривычным для моего уха тоном! Новые интересы, новые разговоры, новые люди... В нашем доме появились мальчики в кипах. Кипа появилась – не для постоянного ношения – и у моего сына. Я не протестовала, не вмешивалась. У сына кипа на голове, однако, не задержалась надолго.

В один из осенних вечеров мы с дочкой пошли на спектакль «Скрипач на крыше». В антракте она мне указала на худенькую красивую шатенку и сказала: «Видишь? Это Софа Беляцкая. Она очень набожная!» Я тогда ещё подумала: «Бедные её родители!» Сейчас у нас с Софиными родителями хорошие дружеские отношения, а сама она – известная израильская журналистка Софья Рон. Тогда она училась в Педагогическом институте, к тому же преподавала иврит и в тот период пребывала то ли «в подаче», то ли в статусе «отъезжантов».

***

Когда я поняла, что дочка возвращается к религии, всерьёз увлекшись этим «опиумом», «средневековым мракобесием», меня охватила паника, я стала этому слабо, но яростно и сумбурно сопротивляться. Это увлечение моей дочери, всегда такой примерной и правильной, меня очень смутило. Из песни слова не выкинешь: в подсознании глубоко сидела привычка периодически втягивать голову в плечи, в чём я, естественно, не могла тогда себе признаться. Куда денешься! – еврейский характер галутного розлива, в котором причудливо соседствуют гордость своим еврейством - и какая-то неловкость за принадлежность к нему же. А на уровне моего как бы «прогрессивного» - а на самом деле бунтарского – сознания (вот она, знаменитая жестоковыйность!) мне удалось себя убедить, что хочется как можно большей свободы моей собственной личности, как мы это тогда понимали. А этому, как мне тогда казалось, препятствует любая религия, а тем более иудаизм, который, как известно, требует наибольших самоограничений.

Не все из нас учили и сдавали «научный атеизм», не все «изучали Библию» в университетах марксизма-ленинизма. Но советская атмосфера была переполнена буквой и духом атеизма, поэтому с детства мы научились с насмешкой относиться ко всяким разновидностям «опиума для народа»... Ведь легче всего насмехаться над тем, о чём понятия не имеешь. Но стоит хоть как-то прикоснуться к предмету, хоть что-то о нём узнать - и уже невозможно насмехаться. Постепенно начинаешь сомневаться в своей «незыблемой позиции». Как же, однако, постарались «селекционеры» от коммунизма, многие годы взращивая в нас «атеистическую убеждённость»!.. Невежество в вопросах религии как бы компенсировалось «библейской критикой». Надёжно же привили нам убеждение, что атеизм – это прогресс, а религия - причём любая! – средневековое мракобесие. Истинный (или точнее сказать – истовый, воинствующий?) атеист везде и всюду твёрдо убеждён, что фанатизм может быть только религиозным. То-есть, атеизм – убеждение, а религиозность – фанатизм... Такая вот нерушимая догма...

Что до дочки, то попереживав и побунтовав какое-то время, я для себя решила: «В конце концов, в чём проблема? Ведь не комсомольской работой она у меня занялась, не в «Павлицы Морозовки», не на панель же пошла, не наркотиками же балуется! Всего лишь повернула к религии. Пусть себе!» Решила так - и продолжала жить себе своей привычной, «свободной», не обременённой «излишними» ограничениями, жизнью... Привычные рамки, даже самые жёсткие и грубые, воспринимаются с привычной же иронией; и продолжаешь жить, привычно время от времени «взбунтовываясь» против них. А вот новые рамки – о, это вызывает протест, и ещё какой. Приняв решение репатриироваться в Израиль, я немножко побаивалась «религиозного засилья», о котором мы в Союзе были немало наслышаны.

***

...И вот я в Израиле.

Рискуя показаться банальной, ещё раз отмечу, что мы все оказались не в том Израиле, в который ехали. Но шока у меня лично это не вызвало, отнюдь! Скорее наоборот. Тем более, я приехала в Израиль конца 80-х, то-есть это был совершенно другой Израиль, непохожий на нынешний...

Познакомилась я и с религиозными жителями Израиля. Причём не только с красочными описаниями этой группы населения, которые давали более опытные соотечественники, но и на личном опыте. Поэтому я привожу исключительно свои впечатления и исключительно свой опыт.

На меня поначалу произвёл – нет, не шокирующее впечатление, а, как бы это выразиться? – ощущение перегрева вид женщин, девушек, даже маленьких девочек в самые жаркие дни израильского лета в платьях или блузах с рукавами ниже локтей, а главное – в чулках. А на мужчин в чёрных костюмах и в шляпах, а то и в тёплых головных уборах, по типу папахи, было просто жалко – и жарко! – смотреть. Но в то же время я не могла не отметить, что многие религиозные женщины одеваются со вкусом, особенно в субботу.

Позже я поняла, что в условиях израильского жаркого лета и свирепого солнца (которое никак не хочется назвать «солнышком», а только «ш-ш-ш-шемеш!») лучшая защита от излучения - длинный рукав и длинная юбка, естественно, из ткани по сезону. А если это ещё сочетается с требованиями скромности, то – почему нет? Кому могут мешать религиозные требования скромности, если это удобно и климату соответствует? Правда, я тогда очень любила брюки, мне они казались самым удобным видом одежды, особенно зимой, а религиозные израильтянки их не носили. Ну, а то, что климату не соответствует – моё ли это дело, как другие одеваются? Мне иногда кажется, что в чрезмерно тёплые одежды, вынесенные из восточноевропейского галута, харедим будут облачаться в любое время года вплоть до прихода Машиаха.

***

Нам много говорили о «датишных» (от слова «дати»), кидающих камни по субботам в проходящие машины. О том, что они лютой ненавистью ненавидят тех, кто на их глазах нарушает субботу и могут не только камень бросить, но и избить. При этом все разговоры были более или менее красочным пересказом чьих-то рассказов или публикаций. Но ни с одним свидетелем этой жуткой ситуации почему-то мне ни разу не пришлось встретиться. Естественно, эта информация новыми жителями страны, в большинстве своём атеистами на сознательном уровне и подсознательно по привычке стесняющимися своего еврейства, воспринималась как истина в последней инстанции. Так и формировалась стойкая неприязнь к «датишным». А я между тем узнала, что на самом деле в шаббат запрещается не только бросать, но и поднимать камень. Это казалось странным: неужели в среде харедим такое огромное количество осквернителей шаббата и хулиганов?...

Как-то на перемене в ульпане мы стояли у окна. А внизу, на спортивной площадке мальчишки лет 9 – 11 играли в футбол. Всё было, как обычно. Мальчишки привычно гоняли мяч по полю, передавали его друг другу, привычно спорили по поводу того, кто допустил нарушение в игре, кому полагается пенальти, и судья игры их примирял. Всё, как обычно... кроме одного: мальчишки были в чёрных кипах, сбоку вдоль брюк у них свисали ниточки цицит, а по бокам мордашек вились длинные пейсы. Именно это и вызвало непонятный всплеск бурных эмоций у моих соквуцотников по ульпану: «Смотри, какой ужас!» «Смотреть противно!» Мне стало грустно...

Лучше один раз увидеть (не по телевизору с его изощрённой современной техникой монтажа, не со стороны, а вживую,), чем сто раз услышать (по радио, или в газете прочитать). Вот мне и привелось увидеть – но совсем не то, что и по сей день доводится слышать. Может быть, судьба поместила меня в какой-то своеобразный оазис, или оранжерейку специально для меня сконструировала?.. Разменивая в стране свои первые месяцы, я гостила в уикэнд у приятельницы в Ашдоде. В субботу утром мы с ней поехали на такси на пляж, «отпляжились» в своё удовольствие, а потом на машине её знакомой вернулись домой. Когда я этак небрежненько выскочила из машины, мимо проходила мужская половина религиозной семьи: отец и 4 сыновей, от двухлетнего до парнишки 13 лет или старше. Не могу передать, какой стыд и страх я испытала при виде этих людей, облачённых, как подобает харедим, в чёрные костюмы. Мне подумалось: «Как их папа объяснит своим мальчикам, почему это еврейские женщины в шабат разъезжают на машинах?» (о камнях почему-то не подумалось). Но эта семья почему-то не пожелала продемонстрировать мне свою фанатичную непримиримость к евреям, нарушающим субботу, а спокойно прошествовала мимо нас. С тех пор подобные им «терпимые датишники» почему-то самым злостным образом окружили меня и не выпускают из своего зловредного окружения, надёжно экранируя от меня своих непримиримых хулиганствующих собратьев, не давая увидеть истинную картину религиозного засилья.

Таким образом, попав – не без помощи дочери - в этакий «религиозный оазис», никакой неприязни к харедим я изначально не испытывала. А познакомившись поближе, стала испытывать даже симпатию. Ментальный и небольшой языковый барьер даёт себя знать до сих пор, но это не зависит от степени религиозности. Мне кажется, что более отзывчивой и дружелюбной публики, большей готовности помочь и посодействовать, причём без излишнего шума и рекламы, я в Израиле не встречала. А может, это я сама уже вооружилась экраном розовых очков? Во всяком случае, более близкое знакомство с религиозными привело меня к мысли, что усиленно рекламируемое «религиозное засилье» с успехом заменяет яростная перманентная борьба с ним. Короче, «землетрясения не было, а жертвы есть!». Как оказалось, израильские воинствующие атеисты (чья неутомимая деятельность направлена исключительно против иудаизма) выдают пропаганду в таком количестве и концентрации и такого качества, что советский атеизм – просто детский лепет в сравнении с израильским.

***

А тут подошла и Война в Персидском заливе. То, что мне довелось пережить в те дни, повлияло на мой успевший пошатнуться атеизм. Я продолжала жить своей привычной олимовской жизнью, совершенно не думая о религии. То, что это не «средневековое мракобесие», мне стало ясно именно во время войны в Персидском заливе. Тогда, как известно, на Израиль упало 39 Скадов, но при достаточно большом количестве разрушений, было всего 13 жертв (причём только один человек погиб под обломками Скада, столкнувшегося с антиракетой «Пэтриот»; остальные 12 скончались от сердечного приступа). А в то же время в Саудовской Аравии каждое падение Скада вызывало существенное количество жертв. Есть о чём задуматься!.. Ведь случайность – элемент закономерности.

А потом на наш народ свалилась катастрофа Осло... Это был сильный шок, с которым, мне кажется, не мог бы сравниться никакой шок эмиграции, даже если бы я такой по-настоящему пережила.

Пару месяцев спустя у меня родился первый внук. Дочка с семьёй к тому времени уже жила в религиозном поселении «за зелёной чертой». Вот тогда-то я и поняла, что в ситуации катастрофы Осло самое главное и самое большее, что я могу сделать - это начать свой путь к религии. Именно в эти дни я вдруг остро ощутила всё, связанное с иудаизмом близким, до боли родным, еврейским. Наша национальная идентификация. Наша история, наши народные традиции, наше национальное достоинство. Так я размышляла, или несколько иначе, неважно. Но свой путь к религии я начала именно тогда. Тем более агрессивная борьба левого истеблишмента с религиозным лагерем, олицетворявшим активную борьбу против безумия Осло, будила во мне протест такой силы, что путь к еврейской религии был для меня самой логичной реакцией, гораздо более сильной, нежели даже участие в акциях народного протеста. Ну, и пример дочери, конечно же, сыграл свою роль.

***

Со временем я стала замечать, что религиозных и светских евреев разделяет пропасть, через которую, однако, переброшен знакомый нам по популярной хасидской песне «очень узкий мост», помогающий эту пропасть преодолеть. Но чтобы вступить на этот мост, сделать самый первый шаг, нужно очень сильное желание, исходящее из самых глубин души. Совершенно невозможно, чтобы кто-то взял за ручку и начал силой толкать вперёд по этому мосту. Прохаживаясь отнюдь не праздно по «светскому берегу возле самого моста», я долго не решалась вступить на его, как мне казалось, шаткие и зыбкие дощечки. Да, поначалу они и вправду очень шаткие, как и само мировоззрение начинающего и сомневающегося. А если ещё с берега кричат и смеются: мол, куда ж тебя несёт, к этим фанатикам датишным! – то первые шаги совершаешь нерешительным перетоптыванием у самого края то ли мостика, то ли пропасти... Чаще всего первый шаг на этом мосту – соблюдение кашрута, причём очень долго частичное, без разделения посуды и при участии в трапезах у светских друзей и родственников - неудобно же отказать, обидятся! Вот с этим «неудобно отказать» неофиты не единожды попадали в пренеприятную ситуацию. Но на этом нет нужды лишний раз останавливаться – кто пережил, знает... (А вот от брюк жалко было отказываться...)

Но уж вступив на этот мост, я спустя какое-то время поняла, что обратного пути нет. Видно, мой личный, персональный мост имеет такое свойство... Но бежать по нему, или перепрыгнуть – нет, это и вовсе невозможно. Вот и шла я по этому мосту, нередко останавливаясь в страхе, взглядывая в тёмные пугающие глубины виртуальной пропасти под ногами. Случалось и оглянуться назад, вспоминая не столь давнее житьё, без строгих и чётких ограничений да «лишних» раздумий о смысле жизни... Тогда происходила невольная остановка: с оглядкой, когда взор направлен назад, идти невозможно, даже по обычной дороге, а тем более - по шаткому узкому мосту.

В последние годы, попадая в секулярное окружение, порой я вспоминала «детство золотое», испытывая (может, и безосновательно) знакомое ощущение, когда хочется по старой привычке голову в плечи втянуть. Но потом вспоминаешь про «очень узкий мост», и голова сама собой с достоинством поднимается. Постепенно приходит твёрдое и радостное ощущение, что упование на В-вышнего избавляет от страха: Он не обманет, Он не подведёт! Он даёт надежду на благополучный выход из, казалось бы, безысходной ситуации, порождения абсурда Осло... У Него нет никаких «нефтяных, газовых, урановых, золотых, бриллиантовых интересов»... Существует только договор, заключённый Им с нашим народом - кстати, двусторонний договор!..

Дорогу осилит идущий. И возраст тут не помеха: поверьте человеку, вступившему на «очень узкий мост» в возрасте 50+. Человек, вступив на мост, ведущий к еврейству, сам созидает его для себя, возводит, укрепляет и делает надёжнее. И тогда можно смело и уверенно идти по мосту, ничего не боясь! Потому что жив народ Израиля с Торой Израиля на Земле Израиля!

«Еврейский камертон» (приложении НН), 23.11.2000.