«Если бы Израиль проиграл» (If Israel Lost the War), Ричард Чеснофф, Эдвард Клайн, Роберт Литтелл, 1969.

Окончание.

Бронированный автомобиль, в свое время принадлежавший банку Леуми, остановился у бокового входа в тель-авивский Гейхаль а-Тарбут. Из задней двери вышел Моше Даян, кисти которого были прикованы наручниками к двум неуклюжим египетским сыщикам в гражданском. Войдя внутрь, Даян заметил потрепанную афишу одного из старых концертов израильского филармонического оркестра «Венские ночи». Охранники провели его по застеленному ковром проходу пустого концертного зала к стулу на сцене, стоявшему прямо напротив пятерых членов суда.

- Я надеюсь, что Ваша поездка из Газы не была слишком неприятной, - сказал губернатор генерал Хусейни, председательствовавший в суде, на арабском.
- Бронированные машины не делаются для увеселительных поездок, - ответил Даян на иврите.
- Вы могли бы говорить на арабском? – попросил Хусейни.
Даян пожал плечами.
- Бронированные машины не делаются для увеселительных поездок,- сказал он, на этот раз на арабском.
Хусейни, тяжеловесный мужчина с заплывшими глазами, покрутил между пальцами незаженную сигарету «Салем».
- Я полагаю, Вам известно, зачем Вас сюда привезли. Вас обвиняют в определенных преступлениях. Я обязан огласить обвинительное заключение.
Он нагнулся к бумагам на столе и начал читать.
- Настоящим Вы официально обвиняетесь в преступлениях против человечества, в преступлениях против арабского народа, в планировании и выполнении агрессии в 1948, 1956 и 1967. Также Вы обвиняетесь в особых военных преступлениях, как-то, что 17 мая 1948 Вы были лично ответственны за убийство беззащитного арабского гражданского лица по имени...

Пока Хусейни продолжал тарахтеть, Даян не утруждал себя слушанием. Хотя он бы никогда не признался в этом Хусейни, он получил большое удовольствие от этой поездки из Газы. Это первый раз, когда он вышел из лагеря заключения после пленения в «кратере Рамон». Сейчас выглядевший тощим, но здоровым Даян, одетый в помятую рабочую форму египетской армии, знал, что он приближается к концу своего заключения.

- ...и что Вы лично приказали расстрелять четверых египетских коммандос, взятых в плен, будучи в полной форме, за еврейскими линиями.
Хусейни поднял глаза, снял фуражку и провел пальцами вокруг подкладки околыша.
- Я понимаю, что господин Камаль Бахир из Каира будет Вашим адвокатом.
В конце длинного стола Бахир – худой, костлявый человек с узким черепом – поднялся на ноги.

Прежде чем Бахир успел издать хотя бы звук, Даян тоже встал.
- Генерал Хусейни, - сказал он. - Я полагал, что ясно объяснил свою позицию. Я не признаю египетской власти на этой территории. Вы находитесь в Израиле, не в Египте. Это незаконный суд, и я не дам ему оттенка законности своим участием в нем. Поэтому я не принимаю никакого адвоката и не буду подавать никаких апелляций. В Ваших силах меня казнить – но не в Вашем праве.
Даян сел быстро, так же, как встал.

Хусейни посмотрел на секретаря суда.
- Вычеркните замечание генерала Даяна из протокола, - сказал он холодно. Он посмотрел на Бахира.
- Есть ли у защиты вопросы относительно обвинений?
- У нас нет никаких вопросов.
- Если так, - сказал Хусейни, - суд продолжается.

***

Фонарь дважды мигнул вдалеке.
- Он выехал из деревни, - прошептал молодой еврей своему товарищу. – Давай возьмем бочки.
Оскальзываясь в темноте, они вдвоем выкатили четыре тяжелых бака и установили их на дороге. Беззвучно зарядили оружие и спрятались за кустами. Через несколько минут промелькнули две желтые фары, когда крытый брезентом джип спустился по извилистой дороге с Кармеля, из друзской деревни Дальят-эль-Кармель. На секунду огни исчезли за изгибом дороги. Затем джип появился на повороте и заскрежетал, останавливаясь перед баррикадой.

Водитель начал ругаться. Вдруг он увидел двух мужчин с ружьями, приближающихся к нему.
- Выходи на дорогу,- сказал один из евреев на арабском.
Египтянин вышел из джипа и положил руки на затылок. Еврейские партизаны посветили на него фонариком.
- Глянь, он всего только майор. Ты кто, черт тебя подери?
Египтянин, дрожа от страха, шагнул вперед. - Майор Расул Хаким Нусейба. Интендантство. Хайфа. Я был...
- А, черт! – сказал один из евреев и сплюнул на дорогу. – Хаимке поклялся, что в джипе будет генерал. Они никогда не отложат казнь, чтобы спасти майора.

***

Вокруг площади Дизенгоф были натянуты веревки. У одного из кинотеатров была построена стена из мешков с песком. Ответственный лейтенант болтал с врачом. Фотографы снимали. Хусейни стоял в стороне, куря без перерыва. Даян, который выглядел очень бледным при ярком свете солнца, читал маленький Танах.

По кивку Хусейни лейтенант приказал своим людям приготовиться. Затем он подошел к Даяну.
- Генерал, - сказал он.
Даян положил Танах в карман. Лейтенант привязал ноги и руки Даяна к столбу, опустил на его голову черный мешок и вернулся к солдатам.

Через секунду по площади Дизенгоф прогремел залп. Даян упал вперед. Лейтенант приблизился к расслабленной фигуре, вынул пистолет советского производства, приставил ствол к виску Даяна и аккуратно нажал на спуск.

***

Игаля Алона почти невозможно было узнать. Он выглядел гораздо старше своих пятидесяти лет. Его светлые волосы были окрашены в седой цвет. Лицо заросло густой бородой. Его гибкие шаги пропали – он приучился волочить ноги. Даже его имя было другим: бывший командир подполья, а потом министр трудоустройства в правительстве Эшколя, имел документы на имя Цви Зильбермана, сортировщика писем почтового отделения в Тверии. Только глаза Алона, холодные и пронзительные, остались без изменения.

В полутьме квартиры Алон протянул чашку чая человеку, сидевшему на диване.
- Извини, что не могу предложить тебе сахар,- сказал Алон.

Шломо Галь помешал чай, несмотря на предупреждение. Галь, молодой человек, блондин с длинным и узким носом, сидел в компании Алона двадцать минут и не произнес ни звука.
- Ты всё еще уверен, что он придет? – спросил Галь.
- Дадим ему еще десять минут, - сказал Алон. Оба продолжали ждать. Через несколько минут послышался одиночный стук в дверь. Алон сидел, не двигаясь. Через пять секунд раздался еще один одиночный стук, тогда Алон полошел к двери и открыл ее.
- Входи, Шимон.
У вошедшего низкорослого мужчины, одетого как арабских феллах, была только одна рука. Пустой левый рукав его длинной рубахи был приколот булавкой. Даже в полусвете его кожа выглядела изрытой. Его глаза были почти спрятаны за выдающимися скулами.
- Что у тебя заняло столько времени? – спросил Галь.
- Я просто был осторожен, - ответил Шимон, снимая с головы грязную белую куфию. – На блокпосте СПП [Специальная Палестинская Полиция] возле Алоним было больше охраны, чем обычно. Поэтому я пошел через холмы.

Трое уселись за стол в маленькой кухне. Алон сдвинул в сторону красные пластиковые солонки и перечницы и потрепанный Танах в кожаной обложке. Галь вынул маленькую оранжевую записную книжку.
- Я думаю, лучше не делать записей, - сказал Алон.
Галь спрятал книжку.

Алон засучил рукава рубашки.
- Сегодня я услышал несколько плохих новостей. Египтяне готовятся к еще одному суду. Я думаю, в этот раз это будет Эшколь. Возможно, они готовят еще одно представление на Дизенгоф, к второй годовщине.
- У тебя есть идея? – спросил Шимон.
- Насчет Эшколя - ничего, - сказал Алон. – Он потерян. Но у меня есть много идей.

И там, у берегов Кинерета, в кухне бедной тверианской квартиры, под гудение чайника на керосинке, Игаль Алон начал муравьиную работу по созданию нового еврейского движения сопротивления.

- Наша первая проблема, - сказал Алон, - это убедить тебя и твоих парней РОИ [Роты освобождения Израиля] прекратить все эти террористические самоубийства. До сих пор это принесло нам больше вреда, чем пользы. Убийство этого египетского интенданта как месть за Даяна было мальчишеством. После того, что египтяне сделали с Дальят-эль-Кармель, пройдет много времени, пока друзы снова станут нам помогать.

Чайник засвистел. Алон погасил огонь и налил Шимону чашку чая.
- Извини, сахара нет, - сказал Алон.

-Послушай, Игаль, - сказал Шимон. – Возможно, некоторые наши налеты не оправдались. Но мои люди в отчаянии. Они потеряли свои семьи и всё, что строили. Они озверели. Они хотят убить любого арабского солдата, до которого дотянутся, и желательно, руками. Если наш народ от этого страдает, они хотя бы знают, что кто-то сражается за них.
Шимон остановился, чтобы передохнуть.
- Есть только один способ уговорить моих людей прекратить. Только если им покажут другой путь. Настоящая подпольная армия. Но для этого нам нужны пистолеты, снаряжение, боеприпасы – не разговоры.

Алон прошаркал к своему стулу.
- Я расскажу тебе историю, - сказал он. – В первый день войны Эшколь задал мне вопрос. «Игаль», сказал он, «ты помнишь тайники, которые мы устраивали на Кармеле во время Второй Мировой?». Помню ли я? Как я мог забыть? И тогда Эшколь сказал мне: «Игаль, если у нас не выйдет, они нам снова потребуются». И Эшколь приказал мне спрятать на Кармеле всё, что нам понадобится для нового подполья.

Игаль и Шимон посмотрели друг на друга.

- Пистолеты это не проблема, - сказал Игаль. – Боеприпасы это не проблема. У меня есть минометы, базуки, динамит, пластиковая взрывчатка, передатчики. У меня есть две типографии. Я спрятал швейные машинки для пошива формы. И благодаря человеку по имени Гарри Сапир, у меня есть и достаточно денег.

- Если у тебя всё это есть, - холодно сказал Шимон, - почему мы ничего этого не видели? Почему ты ждал так долго?

Алон не колебался.
– Потому что я отказываюсь видеть, как всё тратится впустую. Неразборчивым террором. Это не 1947, и арабы это не британцы. Насеру всё равно, если ты убьешь двести египетских майоров за следующий месяц. Он просто пришлет сюда еще двести майоров и еще десять тысяч солдат. И они вырежут двадцать тысяч евреев и еще двадцать тысяч отправят в концлагеря в Синае.

Алон потянул себя за бороду.
– Нам нужна настоящая организация. Может, потом мы даже перебросим сюда добровольцев из-за границы. Но сейчас нам нужна сеть мужчин и женщин, которые будут выполнять приказы. Люди, которые будут знать, когда лучшее время для удара и где. Не герои. Мы должны знать, когда использовать политическую пропаганду, когда использовать всеобщие забастовки и когда использовать террор.Мы должны расклеивать листовки на стенах и распространять среди людей подпольные газеты. В войне за независимость типография важна не меньше пластиковой взрывчатки.

Галь уже ушел в детали.
– Для передатчика нужен грузовик. Мы должны будем двигаться во время передачи. Иначе египтяне нас мгновенно засекут.

Шимон наклонился вперед и положил единственную руку на плечо Галя.
– Ты занимайся пропагандой, - сказал он отеческим тоном, - когда будет нужно, мои ребята достанут тебе грузовик.

- Нам многое нужно сделать, прежде чем ломать голову над грузовиком, - сказал Алон. – Прежде всего мне нужна спаянная сеть. Мы организуем ее так, как действовали алжирцы против французов, - Алон сложил пальцы обеих рук в пирамиду, - ряд пирамид, каждая из трех человек, сверху донизу. Я не хочу знать, кто люди в пирамидах под вами, и вы не будете знать, кто люди в пирамидах под вами. Так египтяне никогда не смогут выпытать из одного человека информацию о всей сети – потому что никто не будет знать всей сети, даже я.

Галь покачал головой.
– Это будет грязное дело, увидите.
Это было больше заявление, чем вопрос.

Алон встал и посмотрел в окно кухни. Его взгляд прошел по синей воде к месту, где когда-то стоял его киббуц, Гиносар.
- Однажды мы уже справились, - сказал он. – Справимся снова.

Он поднял Танах, полистал его и нашел обозначенное место в книге Дварим. Алон прочитал вслух: «Когда ты выйдешь на войну против врага твоего и увидишь коней и колесницы и народа более, нежели у тебя, то не бойся их; ибо с тобою Господь, Бог твой, который вывел тебя из земли египетской – да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их».