Деланная улыбка лучше искреннего хамства.
Из старых записок

И вдруг один прохожий
О тротуар споткнулся,
Откинул капюшон плаща
И тут же улыбнулся:
Все хмурые, понурые –
Ведь это так смешно!
Зачем грустить, когда вокруг
И сыро и темно.

За ним второй прохожий
Смеяться начал тоже,
И третий, и девятый,
И сто пятидесятый.
И, наконец, все люди
Захохотали так,
Что туча растворилась
И вместе с нею мрак.
Р. Сеф, «Хмурый день»

Надпись, вынесенную в заголовок этой заметки, я прочёл в кафетерии университета Аделаиды лет двадцать сему назад, где она быа последней строкой каждого из меню, написанных крупными буквами на плакатах. Позднее, уже будучи в США, я отметил поразившую меня черту: люди приветствовали друг друга в лифте многоэтажного дома. How are you doing today? – слышали мы, и на лицах говоривших сияла улыбка. Это не были наши знакомые, им ровно никакого дела не должно было быть до нас. Прошло немало времени, пока мы не только привыкли отвечать, но и старались это делать первыми.

Определённую внешнюю простоту взаимоотношений и неожиданную, непривычную для меня улыбчивость, я впервые отметил в Англии сорок лет назад. Я читал, разумеется, о западном сервисе, кстати сказать, заметно ухудшающимся со временем. Понимал и объяснял это тем, что продавцы и официанты, равно как и прочая обслуга, в условиях капитализма бьются за дефицитного клиента и за чаевые. Но в реальности бросалось в глаза другое – вежливость и обходительность обслуги была начисто лишена подобострастия, даже намёка на признание социального превосходства клиента над собой.

Именно официант лондонского отеля молча научил меня дотоле неведанному: какую вилку и нож надо применять для данного блюда. Вся учёба уложилась в один урок – вежливо улыбаясь, без малейшей насмешки, официант просто уносил использованное и приносил то, что надо было использовать. Оказалось, что когда приходится краснеть, запоминаешь быстрее.

Помню полускандал в холле гостиницы в самом центре Лондона, в двух минутах от площади Пикадилли. Гостье-американке что-то не понравилось и она начала кричать: «Паршивый отель! Никогда в таком не была! Всем скажу, чтоб у вас не останавливались!» Конечно, отель был не уровня Уолдорф - Астория, но вполне неплох. Вооружённый до готовых кусить зубов советским опытом, я мог легко вообразить ответ в стиле «сама ты хамка», с ещё более громким криком. Ничего подобного. Объяснив ситуацию по существу, дежурный администратор стояла молча, спокойно улыбаясь. Оказалось, что безответно человек долго орать не может. Скандал быстро сошёл на нет.

В той же поездке столкнулся с ещё одним, поразивним меня фактом. Впервые в Англии, я пользовался каждым случаем для тренировки языка и расширения знаний местной жизни. Конференция по атомной физике проходила в колледже Святой Катерины, в Оксфорде, все участники жили там же. Я часто разговаривал с привратником, постоянно улыбчивым пожилым джентельменом. Признаюсь, беседуя, я внутренне гордился собой – как мы воспитаны, что профессор (я!) считает для себя нормальным беседовать запросто с «простым привратником». Как-то к нашей беседе присоединился третий. С привратником они были по имени и, на первый взгляд, за панибрата. Каково же было моё удивление, когда оказалось, что третий – президент колледжа! Разумеется, западное и американское общество вполне социально структурировано. Разумеется, каждый знает «кто есть кто», и «всяк сверчок знает свой шесток». Но даже внешнее равенство очень важно для сохранения внутреннего достоинства нижестоящего и всего нравственного климата общества.

Стоит отметиь, что квазиравенсто это оказалось вредоносным для многих эмигрантов из бывшего СССР, которые по неведению путали форму и содержание. Необоснованное амикошонство всюду раздражает вышестоящих, и развязные, пусть и на основе неправильно понятого внешнего рисунка поведения аборигенов, манеры, всегда приносят заметный вред.

Столкнулся и с такой ситуацией – возивший нас шофёр, пожилой, вполне интеллигентного вида мужчина, оказался и весьма интересным собеседником. Выяснилось, что шофёром он стал после выхода на пенсию с поста директора грузовых перевозок лондонского аэропорта Хитроу. Живя вдвоём с женой (взрослые дети «вылетели из гнезда») и не нуждаясь в деньгах, он стал тяготиться высокооплачиваемой, но не дающей ни малейшей передышки работой начальника. И стал водить миниавтобусы с приезжими. Это был первый увиденный мною начальник, которого с поста не «выперли» - ушёл добровольно сам. Приветливый, спокойный, он был явно доволен жизнью.

Кстати, именно там, в Оксфорде, гуляя по парку, понял, как мне кажется, истинную причину народной поддержки мюнхенского соглашения населением Англии: очень трудно даже помыслить о войне, живя в таких условиях. Правильно отметили барды: «Собака бывает кусачей только от жизни собачьей».

Примеров приятного внешнего рисунка поведения можно привести множество. Остановлюсь ещё на одном, сравнительно недавнем. Шёл банкет конференции отделения атомной физики американского физического общества. Столы были десятиместные, и мы с женой сели поближе к трибуне, поскольку традиционный банкетный доклад должен был делать наш хороший знакомый. На столе стояли две бутылки вина, негусто на десять человек. К нам подсело трое знакомых, говорящих по-русски. Затем подошла ещё молодая пара, и спросила разрешения присоединиться. Быстро и единогласно решили вторую бутылку спрятать – и так будет не слишком много. Перезнакомились по именам. Начали потихонечку выпивать. Моя жена предложила тост за «индекс цитирования» - набирающий значимость численный показатель эффективности научного работника. Затем спросила у подсевшего, каков этот индекс у него. Он назвал, на что моя жена сказала, что тот, вероятно» ошибся, столь большим он оказался. И тут наш сосед, говоривший по-русски, сказал: «Анэта, вы знаете, что ваш собеседник – Эрик Корнелл – нобелевский лауреат?» Мы с женой его в лицо не знали. Но ничто в поведении и беседе со стороны его и его жены не выдавало стиля, столь знакомого по научному сообществу СССР и России – стиля «памятника самому себе».

Неоднократно замечал, как видные американские учёные легко мирятся с неудобствами жизни в студенческом общежитии, чтобы сократить свои конференционные расходы. Съэкономленное позволяет возить с собой и аспирантов. Так, в общем душе, я познакомился с очень приветливым обитателем соседней комнаты студенческого общежития в Анн-Арборе, что в США. Им оказался один из создателей «атомных часов», лауреат Нобелевской премии.

Первые посещения западных банкетов, традиционных для научных конференций, меня поразили. Отечественные «товарищеские ужины» я не любил. Причина была в том, что вскоре после начала они становились заурядной пьянкой. Расчёт потребного количества менделеевского напитка был, как всё гениальное, прост – по полбутылки «на рыло» - другое слово не применишь, поскольку пьющая половина, обретая неиспользованное непьющей, быстро переходила в скотоподобное состояние. Начинались споры «за правду», чем, как правило, оказывался пустяк, было много грубости и злобы. На следующий день на многих было просто противно смотреть – жили вчерашние воспоминания. На одном из таких банкетов, зайдя в туалет, я услышал слова: «Мирон, будь человеком». Это сказало мне существо, в обычное время научный работник, чья голова находилась в унитазе, а её обливание холодной волой обеспечивалось тем, что оно держало нажатой ручку спуска бачка.

Конференционные банкеты на западе совмем иные. Умеренное количество (примерно один стакан вина, не препятствующий вождению автомобиля, иногда, перед началом, в баре – рюмка, другая чего-нибудь покрепче), лёгкая улыбчивая беседа, без малейших попыток поставить все точки над «ё» и выяснить «всю правду», загоняя противника в угол. Скажу сразу, здесь, в этом потоке улыбок, тоже много деланного. Отклонение от «общей», Бог знает как определяемой точки зрения, некая фронда и диссидентство распознаются и караются весьма строго – потерей приглашений, «отлучением» от домов. Но пока границы «общепринятого» уж совсем не перейдены – кругом одни улыбки. Переступил границу – непосредственным ответом будет не «разборка», а натянутая тишина.

Прохожий, незнакомец обычно никаких границ не пересекает, а потому его ждёт улыбка. Привычка улыбаться – обычна в «одноэтажной» Америке. Она была нередкой и в маленьких городках и посёлках России. Помню одну встречу в Токио. Обходя по наружному периметру, в обстановке полного безлюдья, императорский дворец, я издали заметил идущего навстречу человека. Вскоре я уже видел улыбку на его лице. У меня было мало сомнений, откуда он. Ответив на его приветствие, я спросил: where are you from? -и не удивился, услыхав в ответ название одного из центральных штатов в США.

«Деланная улыбка», как своего рода аутотренинг, приучает человека к благотворительности. Помню, что формально не работавшие жены наших приятелей активно помогали прибывающим новым сотрудникам Аргоновской национальной лаборатории, главным образом – их семьям – советом, поиском жилья, подходящего занятия неработающим супругам. Сюда входила и помощь подержанной мебелью, и приглашения в гости, на местные праздники, чтобы приезжий не чувствовал себя одиноко. Принято выполнять какую-то платную работу, передавая вырученные деньги в благотворительные фонды. Думаю, что пусть и подчас деланная, но улыбчивость – один из корней благотворительности богатейших людей мира – Гейтса, Баффета и ряда других.

Привычка к дружелюбию приводит к тому, что приятно посещать массовые праздники и гулянья – нет пьяни, стычек, ищущих скандала взгллядов – всего того, что мешало мне быть участником народного гулянья в СССР. Поражала наэлектризованность «разогретой» толпы, её готовность к столкновениям и сварам. Говорят, сейчас, по крайней мере в Петербурге, ситуация иная. Сам не знаю: Выбыл по возрасту из числа готовых погулять.

Думаю, что и за деланной улыбкой – не просто привычка, но проявление уважения к своей стране и её народу. Я эту улыбку связываю с привычкой вывешивать на своём доме государственный флаг. Вообще, в США меня удивляла впечатляющая разница отношения к стране и её руководству. Так, самая грубая критика в адрес руководства страны воспринималась даже его сторонниками вполне терпимо. Иное дело – критика в адрес страны. Тут уж не до улыбок. Застольная критика в адрес страны, обычная для России или Израиля, воспринимается в США плохо и существенно вредит репутации критика. Испытал это на себе.

В России деланных, да и, тем более, не деланных улыбок несопоставимо меньше. Возможно, сама история, трудная и кровавая, истребила улыбчивость. Да и из недавнего прошлого понятно – внутритранспортная давка по пути на работу и обратно мало способствовали хорошему настроению. В годы последнего советского кризиса, особенно в первые пореформенные, когда внезапно исчезло почти всё, столь необходимое, вместе с зарплатой, людям в массе был нанесён удар такой силы, что они приутихли, ушли в себя. В полутёмных вагонах метро, автобусах, трамваях практически исчезли свары по пустякам. Но по мере выхода из кризиса старые привычки начали возвращаться. Меня это радовало просто как добрая примета, намёк на выздоровление после смертельно опасной болезни. Начали собачиться – значит общество выздоравливает, считал и считаю я.

Поэтому с пониманием отношусь к словам «не мешайте мне работать», - которые, не слушая вас, говорит чиновник, вся работа которого, собственно, и состоит в том, чтобы вас выслушать и решить ваш вопрос. «Граждане пассажиры! Будьте взаимно вежливы. Уступайте места пассажирам с детьми, инвалидам и людям пожилого возраста!» - непрерывно повторяется в вагонах московского метро. А я не могу понять, в чём должна быть взаимнось с моей, старика, стороны, особенно если места тебе обычно всё равно не уступают.

Мало улыбаются люди друг другу? Подумаешь, эка мелочь в сравнении с грандиозными задачами, которые видятся там и сям. Но эта неулыбчивость, на мой взгляд, симптом опасной болезни – глубочайшего неуважения россиян к своей стране и её гражданам. Именно это неуважение, в формировании которого само государство играет столь значительную роль, приводит и к отсутствию необходимой обществу благотворительности. Первыми в ней должны быть люди особо высокого достатка. Но, в основном воры, как они могут быть увлечены благотворительностью? Ведь, как говорил Кторов, «главное в профессии вора – это вовремя смыться». Для этого надо быть постоянно начеку, не расточая улыбки и не отвлекаясь благотворительностью, лишь притупляющих чувство опасности.

Мирон Я. Амусья,
профессор физики
Санкт-Петербург