Национальный фронт, ксенофобская популистская партия, стоящая в авангарде борьбы против исламистов во Франции, делает все возможное в эти дни, чтобы затащить французских евреев в свои ряды. Пока я пишу этот абзац, один из наиболее выдающихся деятелей партии, Жильбер Коллар, выходит с новым заявлением о защите Израиля от так называемых «про-палестинских» демонстраций. Штаб фронта, где в прошлом месяце я брал интервью у лидера партии, Марин Ле Пен, для Tablet, расположен в уродливом двухэтажном доме с серыми бетонными стенами в Нантерре, западном пригороде Парижа, с грустными тихими улочками, разбросанными в тени близлежащих стеклянных небоскребов бизнес-центра Дефанс.
Проходя по покрытому гравием двору дома, вы натыкаетесь прежде всего на пост охраны с большим французским флагом наверху. Прямо перед стеклянной армированной дверью с еще одним флагом стоит золотая статуя Жанны д’Арк в натуральную величину. Она изображена в смелом броске вперед, точно повторяя стереотип старого учебника по истории для начальной школы, когда в мнимой Франции, которая служила Фронту моделью будущего, преподаватели имели авторитет, а все учащиеся считались деревенскими христианами. Когда-то находясь в зале и глядя через окно в задней части дома, пока служба безопасно проводила проверку, можно было полюбоваться на огромного яркого петуха, возведенного на газон, который был, конечно, символом Франции. Вкус штаб-квартиры Национального фронта намеренно не парижский и демонстрирует отказ нижнего и среднего класса показывать воинствующее отсутствие вкуса.
Мое первое воспоминание о семейных владениях Ле Пен, которые теперь включают крупнейшую политическую партию во Франции, является контрастная роскошь их виллы в юго-восточном и гораздо более престижном пригороде Сен-Клу, где Жан-Мари Ле Пен, основатель Фронта, а потом и его лидер, живет до сих пор и где он принимал меня 32 года назад. Тяжелые кожаные диваны известных брендов, тяжелые лампы, тяжелые статуи черных рабов, поддерживающих тяжелые мраморные люстры, хотя и с китчем, конечно, но позволяют безошибочно угадать желание иметь и показать, сколько это все стоит.
Моим вторым воспоминанием является не то, что Ле Пен сказал мне в 1983, о чем я совершенно забыл, а мое собственное замешательство в конце нашей беседы. Прежде Национальный фронт был маргинальным образованием с микроскопическими результатами выборов, даже не столько партией сколько кучей фашистской мерзости. Ядро партии, сторонники которой были щедро пронумерованы сотнями, состояло из бывших сотрудников «Дивизии Карла Великого» — французского отряда войск СС во второй мировой войне, а также – бывших членов OAS (Organisation de l'armée secrete), фашистской военной организации против независимого Алжира. Вокруг них объединились несколько молодых студентов, испытывающих ностальгию по нацистской эпохе. Сам Ле Пен был экзотическим деятелем, цирковым распорядителем ненависти против мигрантов, известным своей черной глазной повязкой, которую он носил, и пытками, которые он практиковал во время алжирской войны, где он служил легионером. Как политика его никто не принимал всерьез.
Однако осенью 1983 в Дрё, небольшом городке в 50 милях от Парижа, кандидат от его партии сделал новости с удивительным счетом в 17% в первом раунде муниципальных выборов и, присоседившись к правому крылу Демократической партии того времени, RPR, одержал победу в городе. Я был в городе Дрё накануне объявления результатов и стал очевидцем психодрамы проигравшего социалистического кандидата, попавшего в слезах в толпу сторонников, которые несли его по улицам и почти оглушили криками в импровизированной демонстрации против «нацизма». Как член редколлегии журнала Sans Frontières (Без границ), выходящего два раза в месяц и посвятившего себя освещению проблем поселков и борьбе за права трудящихся- мигрантов, я не сомневался, что выборы в Дрё, этом винтике группы, которая монополизировала внимание каждого политического комментатора, были действительно признаком воскресения фашизма во Франции. Так я стал первым репортером во Франции, взявшим интервью у ЛеПена.
Отсюда и мое тяжелое замешательство. Я потратил большую часть моих двух часов, проведенных с Ле Пеном, на то, чтобы сохранить то, что я тогда считал моими моральными чувствами и моими твердыми политическими убеждениями. Я боролся против бесчеловечной энергии ЛеПена, которая мне понравилась, его наглого юмора, которым я наслаждался, его анархического таланта к провокациям и шуткам, не говоря уже о качестве его французского языка, который выдавал литературную культуру, во многом превосходящую культуру большинства политических деятелей, которых я мог вспомнить. Другими словами, тот, кем он был, не подходил для моей категории того, чем он был.
То, что представляет собой смертельный яд для хороших граждан, часто является нектаром для писателей. Ле Пен был моим первым «злодеем». Хотя я был слишком молод, 23, чтобы это понять, его сила притяжения могла отчасти происходить из моего собственного литературного вкуса к исключительным личностям или от моей собственной натуры, которую литература помогала укротить. Однако я думаю, что это был также продукт чего-то другого: в нем было гораздо больше ясности, чем в той мультяшной фигуре, которую рисовал «благонамеренный» левый, включая меня, карикатурно изображая его и его движение. В нем была его реальность. В нем была французская история, в которой он был одним вариантом, а я – другим. Находиться с ним в одной комнате было все равно, что противостоять плотской густоте коллективной памяти, перед которой моральное суждение, не подкрепленное серьезными знаниями и опытом, легко превращается в клише и неправильное представление. Именно такое неправильное представление делало реальность того, кем он был, более неожиданной и в то же время -- более интересной и более притягательной.
Конечно, сегодня, видя центральную роль НФ во французской политике, понимаешь, что выборы в Дрё выглядят либо как предупреждение, либо как шутка. Поскольку Жану-Мари Ле Пену сейчас 86 и он он вышел в отставку, а его дочь Марин взял на себя партию в 2011, Национальный фронт стал первой партией Франции, и если французский экономический кризис ухудшится в ближайшие пару лет, о чем говорят все прогнозы, то это будет означать победу Фронта на президентских выборах 2017, что начинает выглядеть как возможная ставка. (По данным нового опроса, проведенного в июле, если бы выборы прошли сегодня, Марин Ле Пен получила бы 26% голосов против 25% - бывшего президента Николя Саркози, и 17% - нынешнего президента от Социалистической партии Франсуа Олланда). Даже (что по-прежнему вероятно) поражение будет выглядеть хорошо для нее. Поскольку тот, кто проигрывает ей в первом туре, долгое время находится вне игры, а так как Марин Ле Пен проиграет только второй раунд с небольшим отрывом, она сразу же станет де-факто лидером единственной серьезной оппозиции, что поставит ее в полюсное положение к президентским выборам 2022.
Марина, как ее называют во Фронте, конечно, рассматривает лидерство во Франции. То, как она глубоко сидит в кресле за столом и складывает руки в размышлении или в поисках ответа на мой вопрос («Если вы будете избраны завтра, то каково будет направление вашей политики на Ближнем Востоке»?), или радуется перспективе своей будущей победы, ясно говорит, что в 40 есть вещи похуже, чем представить свое будущее, став первой женщиной-президентом Франции. Она высокая блондинка, носит пиджак и, как личность, меньше походит на своего отца, чем это выглядит по телевизору. Массивный силуэт, тяжелые черты лица выглядят такими же, но эти мужские черты смягчаются почти нежным выражением ее глаз, когда она говорит. Ее улыбка – это улыбка женщины, однако, женщины, которая ищет хорошего мужского общения или, возможно, мужского принятия, а не соблазнения. Даже когда она поминутно разражается гневом против того, что она называет «системой», в ней нет ничего от той словесной дикости, которая меня забавляла в ее отце.
«Франция», - ответила она категорически и торжественно,- «всегда имела сбалансированную позицию, что в столь многих конфликтах была голосом мира. Я намерена поддерживать это. Де Голль ратовал за многополярный мир. Как вы знаете, это также моя позиция».
Я указал ей, что де Голль фактически никогда не использовал такую формулу.
«Он говорил о неприсоединившихся странах», - быстро парировала она.- «Какая разница».
Ну, не совсем так. Неприсоединение было старой теорией холодной войны для средних держав в поисках третьего пути между СССР и США. Однако известно ли Марин Ле Пен, что рамок Холодной войны уже нет в живых? Ее речь звучит как странное сочетание голлистской ностальгии с некоторыми следами коммунизма — две основные политические силы той ушедшей эпохи, когда французские лидеры могли следовать в обоих направлениях. Как голлисты, к примеру, она думает, что Франции следует выйти из НАТО, и как коммунисты, она думает, что
«Россия является важной державой, на которую США наложили холодную войну. В Сирии, - говорит она, - «мы сделали неправильный выбор, выбрав фундаменталистов».
Она поддерживает режим диктатуры Асада во имя секуляризма и реалполитик – ценности, которые разделяли коммунисты и ДеГолль.
Что касается Соединенных Штатов, Ле Пен была предсказуемо жесткой. Она определяет себя как умеренную анти-американку потому, что американцы, как она утверждает, являются людьми, которые
«определяют, что такое добро и зло только согласно собственным интересам. Не согласно каким-либо моральным чувствам. Хотя я не виню их», - добавляет она. - «Я обвиняю нас за то, что не даем отпор».
Здесь стоит отметить три вещи как подтекст. Одна – это то, что ее политический советник по иностранным делам Аймерик Шопрад проводит много времени в России, и что внутри своей националистической галактики континента они не единственные. Прошлым маем, в Вене, например, Москва поддержала европейское совещание в верхах, на котором собралось большинство националистических ксенофобских партий на континенте, НФ в том числе. Во-вторых, один из старейших друзей Марин Ле Пен Фредерик Шатийон, советник по политическим связям НФ, также задействован в продвижении «сирийских государственных институтов во Франции» и отвечает за поездку туда в 2010 антисемитского комедианта Дьёдонне и его духовного лидера национал-социалиста Алэна Сераля.
Мое третье замечание касается Шопрада, о котором Марин говорит, что это возможный министр иностранных дел.
«Официальная версия, данная властями США по поводу 11 сентября, не удовлетворительная», - сказал он мне. - «Я полагаю, что исламский фундаментализм используется или даже создан тайными силами, глубоко спрятанным государством, скрытым внутри американского государства».
Шопрад никогда не идет так далеко, чтобы называть эту тайную силу еврейской. Однако когда он был подвергнут критике во Франции за защиту своей теория заговора (после выхода книги на эту тему и, как следствие, потери преподавательской работы в престижной военной академии), он упомянул «сионистов» среди загадочных людей, которые пытались его ослабить.
После вхождения во власть Марин ЛеПен намерена восстановить величие Франции, хотя две вещи стоят на ее пути. Одной,по мнению большинства политических аналитиков, является евро. Фронт хочет, чтобы Франция покинула еврозону и вернулась к франку – шаг, на который французы не настолько отчаянно смелы, чтобы пойти сейчас. Вторым, по крайней мере, в умах лидеров Фронта, похоже являются евреи.
Почему на первый взгляд, это озадачивает? Еврейская община Франции насчитывает примерно 600 000 человек, что значит не более 0,7% населения, что вряд ли представляет электоральную угрозу. Кроме того, после второй интифады в 2000 на Ближнем Востоке и 11 сентября в Нью-Йорке у Фронта появилась фантастическая возможность использовать старую антииммигрантскую риторику 1970-х и 80-х в республиканской борьбе против исламизма и террора. В 2002 Жан-Мари Ле Пен смог победить в первом раунде президентских выборов и бросить вызов тогдашнему президенту Жаку Шираку, используя именно эту стратегию.
Сегодня на фоне Мануэля Валлса слева Марин Ле Пен предстает не только самым жестким и решительным лидером в этой борьбе, но и самым искренним. На секуляризме она стоит твердо. Она неоднократно осуждала «исламский фашизм», и трудно (если не обращать внимание на неприятные подводные течения, формирующие партию) не согласиться с большей частью того, что она говорит на эти темы. И еще труднее, если вы еврей, смотреть на социалистическую политику в Рубексе, к примеру. В еще большей степени труднее, если вы напуганы смесью компромисса и трусости левых в исламском вопросе во Франции. Таким образом, да, начиная с 2000-х, некоторые евреи Франции на самом деле смотрят на Фронт как возможный дом, а получить приличную долю еврейских голосов – это уже кусок пирога. Так зачем полыхать по поводу темных заговоров?
Однако именно здесь и осуществляется рациональное мышление и выступает коллективная память. После своей победы Марин Ле Пен была вынуждена принять участие в кампании по отбеливанию партии. Известная во Франции как «де-демонизация» НФ, что немного похоже на то, как Карлеоне пытался стать законным, и это именно то, что есть. Все дело заключается в очистке передней от всех «подозрений в экстремизме» для своей мутации из темноты фашизма к полной легитимности демократических институтов. И где-то в этом процессе, то ли по замыслу самой Марин Ле Пен, то ли по замыслу некоторых ее консультантов, евреи стали арбитрами в этой метаморфозе.
В последние месяцы было увлекательно наблюдать результат этого по причине парадоксального эффекта. 24 мая, в день убийства в Еврейском музее в Брюсселе, Марин Ле Пен сделала решительное заявление.
«Разве это правительство восприняло меру опасности, которая стоит перед нами? Нам говорят, что тысячи французов пошли в Сирию. Сколько их вернулось обратно? Сколько готовы действовать? Сегодня я думаю, правительство не в состоянии защищать французов от опасности, которая угрожает им. Потому что правительство не хочет принимать меры к этому зеленому фашизму, который я осуждаю уже многие годы».
Она была единственным французским политиком, прямо выразившим свою солидарность с «еврейскими соотечественниками».
И все же в том же самом предложении она без очевидной связи перешла к тупому нападению на Совет еврейских организаций Франции, который был виновен, как она сказала, в попытке «манипулировать» еврейским мнением. Что она имела в виду?
«Есть в отношении Фронта подозрение в антисемитизме», - сказала она мне, - "и это полностью расходится с реальной опасностью из-за массовой иммиграции и роста исламизма. И в этом заключается проблема в той игре, которую сегодня играют французские еврейские организации».
-Как это так? - спросил я. - Разве французские еврейские организации не осуждают исламизм?
«Нет!» -закричала она в ответ (ошибаясь). - «Абсолютно нет! Это абсолютно не так! Ислам вообще ни для кого из них не является проблемой! Может, это восьмая проблема, которую они называют, не более. Еврейские организации не хотят видеть реальную опасность, они нападают только на нас, и это – не политический расчет. Они друзья социалистов, они друзья правых, они очень политизированы! Они... Они... коммунотаристы», - добавила она без всякого чувства противоречия, используя самые непереводимые общие нападки, какие существуют сегодня во французской политике.
«Что вы имеете в виду?» - спросил я (я подумал о Николь Ярдени, местной представительнице Совета Тулузы и испытаниях, которые она прошла после стрельбы в школе Оцар а-Тора).
«Ну, они защищают свои частные интересы!», - ответила Ле Пен.
Я спросил ее, что в этом плохого.
«Я признаю», - сказала она, - «только одну общину: национальную. Республика является единой и не может быть разделена. Это Конституция! Это означает, что Республика не может основывать свои действия на критериях местных общин. Не может это принять. Это так же верно для Совета еврейских учреждений, как и для мусульманских».
-Так что, евреи не должны иметь во Франции своего представительства? – задал я вопрос.
«Это невозможно. Я этого не хочу», - ответила она твердо и сердито. - «Если дать представительство, то это будет означать, что имеется конфликт интересов внутри французского населения, а это неприемлемо».
Давайте на секунду задумаемся об этом гневе. Будучи далеко не современным сепаратистским учреждением, Совет еврейских организаций Франции был задуман в целях модернизации государства после равноправия, предоставленного евреям в период Великой французской революции Наполеона. Это равноправие было фактически первым в своем роде в Европе, и его последствия стали ощущаться на всех континентах. В XIX веке оно помогло вывести евреев из гетто, укрепить просвещение евреев Германии, ставшее известным как Хаскала, а главное – это стало прямым источником энергии для рождения светского еврейского мира в Европе, который продолжался до Гитлера. Когда критик Джордж Штайнер говорил об «электрической дуге ума, которая связывает открытие ворот гетто Французской революцией и Империей Наполеона с нацистской катастрофой», он имел ввиду именно это. Таким образом, является ли слишком надуманным считать, что антисемитская одержимость в сегодняшней Франции имеет какое-то отношение к этому особому революционному заряду, который оно несет? И какой свет это проливает на гнев Марин Ле Пен?
Через неделю после убийства в Еврейском музее Брюсселя, 7 июня 2014 Жан-Мари Ле Пен разместил на сайте НФ видео, в котором он сделал то, что было воспринято как антисемитская шутка. Комментируя различных французских художников, которые высказались против него, один из которых был евреем, основатель партии сказал:
Глупые шутки, наподобие этой – это просто обычные трюки Ле Пена, который стал крестным отцом одного из детей Дьедонне, а они обычно доносят до него мгновенное эхо от самодовольных СМИ. Однако на сей раз реакция была совершенно неожиданной. «Это ужасно!», - сказал Луи Альо, компаньон Марин Ле Пен и № 2 в списке партии (или один из нескольких № 2, как мы увидим). Что касается самой Марин, то она заявила, что хотя ее отец не есть и никогда не был антисемитом, он должен был знать, как это будет истолковано. Поэтому он сделал «политическую ошибку», за которую он должен быть наказан. В результате Ле Пен, «почетный пожизненный председатель» партии, потерял свое право публиковать свои видео на сайте Фронта. Полемика между отцом и дочерью с антисемитским вопросом в его центре.
Мне она сказала:
«Ну, по данному вопросу между мной и Ле Пеном все образовалось» - (она всегда называет отца только по фамилии). - «Я сказала то, что должна была сказать, и что было разумно и полностью согласованно с моей позицией. Я хорошо знаю, что Ле Пен не антисемит. Если кто-то серьезно будет рассматривать его жизнь... человек, который отправился воевать с израильтянами в 56-ом! Много раз он пытался улучшить свои отношения с еврейской общиной, хотя этот термин мне не нравится. Возьмите его поездку в Соединенные Штаты на Всемирный еврейский конгресс в 86-ом, например. Тогда, только год спустя после этого, он сделал это досадное заявление о том, что Шоа – это всего лишь «деталь» истории. И с этого момента наши позиции разошлись. Однако это недоразумения. Я написала обо всем представителям Совета, но они не желают говорить с нами».
Какая часть здесь является политическим расчетом, основанным на неправильном допущении или фантазии, что Фронту нужны евреи, чтобы узаконить себя, а какая – чисто женская? У меня нет больше возможности узнать ответ, чтобы выяснить, действительно ли Ле Пен пошел «воевать с израильтянами». Однако записанный факт состоит в том, что в то самое время, когда он запустил в Национальной Ассамблее антисемитские оскорбления против еврейского премьер-министра того времени Пьера Мендес-Франса, Ле Пен также публично выражал свое восхищение АОИ в ее войне с Египтом. Девять лет спустя, во время Шестидневной войны, фанатичный антисемит, бывший начальник бюро по делам еврейской оккупации, Ксавьер Вальят, человек, ответственный за антисемитские законы коллаборационистского режима Виши, выражал то же самое чувство восхищения.
Так что это все значит? И что должны французские евреи делать со своим недоумением, столкнувшись с лабиринтом французских противоречий? Мы живем в пост-гитлеровском мире или более точно – в пост-гитлеровской Европе, где такие слова, как «антисемитизм» могут быть произнесены только в отношении лагерей смерти. Однако не следует ли поискать здесь более глубокий смысл, поскольку для страны после Французской революции, дела Дрейфуса и второй мировой войны то, что когда-то называли «еврейским вопросом», приобрело столь важное значение для ее идентификации?
Примерно через две недели после моей встречи с Марин Ле Пен, поступили новости, что Мехди Неммуш, предполагаемый убийца в Еврейском музее Брюсселя, получил отказ на свою апелляцию и был перевезен, наконец, на суд в Бельгию. Были преданы гласности имена двух его бельгийских адвокатов – Анри Лакэ и Себастьян Куртуа. Среди их предыдущих клиентов значится бельгийский Исламский центр (осужден за сравнение премьер-министра Израиля Биньямин Нетаниягу с Адольфом Гитлером), группа бельгийских вербовщиков для сирийского джихада и организатор антисемитского конгресса, запланированного правым бельгийским депутатом Луи Лораном. Имя последнего фигурирует в списке сторонников Жана-Мари Ле Пена на президентских выборах 2007. Оба являются также адвокатами Дьедонне и получили от него «Золотой киннелль».
Источник
http://tabletmag.com/jewish-news-and-politics/183350/frances-toxic-hate-4-le-pen-2
Перевод: Мириам Аргаман Источник
http://www.translarium.info/2015/01/frances-toxic-hate-4-le-pen-2.html#axzz3QDnetgU1