В былые времена мы приезжали в Цфат на всё время праздника, на все три дня. Ночевали в спальниках прямо на аккуратно подстриженных газонах парка, разбитого на самом верху горы, по склону которой прилепился древний город. Добрый сторож и по совместительству садовник, рассказывал нам, что накануне фестиваля он не поливает траву, сохраняя сухой "гостиницу" для гостей фестиваля.
Там на вершине некогда построили свою цитадель крестоносцы. Возможно, одну из самых больших крепостей на всём Востоке воздвигли они в Цфате. Зачем, почему? Какие тайны искали или хотели сберечь они в этой исполинской цитадели? Никто уже не узнает точно. Но видимо слишком чужды были эти жестокие завоеватели и притеснители евреев волшебному городу. Ныне память о них сметена вместе с самой крепостью и в парке, созданном на её руинах, жарят шашлыки потомки тех, кого с яростной неистовостью жгли и убивали от имени Бога неразумные дети Ашкеназа и Царфата... Жарят шашлыки, помахивая пейсами и сдвигая на затылок чёрные шляпы, столь модные в польской столице позапрошлого столетия. И шумные многочисленные их дети галдят, играя на траве, и даже не ведают ничего о грозных убийцах в тяжёлых металлических доспехах, что наводили ужас на средиземноморье всего каких-то восемьсот лет назад. Те ушли безвозвратно в прошлое и память о них развеяна по ветру. Ибо так бывает с каждым, кто в тщетной суетной дерзости осмеливается поднять руку на богоизбранный народ, а значит поднимается и на самого Бога. С каждым, кроме, пожалуй самих евреев, вечно продолжающих сонное дело праотца своего Яакова - богоборца Исраэля…
В былые времена, мы слонялись днём по галереям художников, знакомясь с чудаковатыми жителями святого града, а вечером перебираясь от одной уличной сцены к другой, слушали клейзмеров, подтанцовывая пронзительным скрипкам, вдохновенным кларнетам и удалым аккордеонам. И наконец падая с ног от усталости ползли на вершину горы - в свою "тысячезвёздную" гостиницу.
Год за годом приезжали мы на фестиваль. И лишь дважды пропустили его – в год, когда равнодушная и тупая чёрная подошва государства растоптала цветущие сады Гуш Катифа и в год первой оплаты легкомысленно розданых векселей – год войны в Ливане и Газе, год триумфа врагов Израиля.
Ныне отягощённые повседневной суетой, мы можем позволить себе приехать лишь на один вечер. Лучше всего в последний день фестиваля, который традиционно самый интересный. Правда в последние годы фестиваль как то растёкся, расстрясся, потерял былую прелесть.
Наконец, у ещё одной сцены самозабвенный хасидский «рокер» лет семнадцати зажигал что-то очень невнятное, громкое и речетативное. И лишь повторяющийся рефрен об «Отце нашем, Царе нашем» позволяло безашибочно определить, что поёт он строки древней молитвы.
А у парапета, отделяющего сцену, неотрывно глядя на рокера, ритмично и весело помахивающего пейсами и цицит, застыли в немом обожании пятнадцати-шестнадцатилетние девушки без следа косметики, целомудренно затянутые в длинные до пят платья, подтверждая в очередной раз, что законы жанра проникают и в самые консервативные и патриархальные общества.
И всё же удалось нам встретить настоящих клейзмеров. Под самый занавес, уже перед отъездом, на сцене тихого парка возле площади «Уснувшего колодца» , услышали мы кларнетиста, блистательного Шмуэля Авиэзера. Спокойно и уверенно коснулся он мундштука и площадь поплыла в протяжной напевности клейзмерского лада, причудливо смешавшего средиземноморский мотив и восточно-европейскую мелодию.
В 1266 году беспощадный султан аль-Малик аз-Захир Рукн-ад-дин Бейбарыс аль-Бундукдари ас-Салих, ужасный Бейбарс, неистовый мамлюк взял приступом крепость франков. С безнадёжной и отчаянной удалью бились северяне уже зная, что спасения не будет. Много недель длилась осада и бой в крепости не кончался несколько дней. Расправившись с крестоносцами, Бейбарс приказал собрать горы трупов, свалил их в городской колодец и помчался дальше, подминая под свою кипчакскую пяту Ближний Восток. Тяжёлое зловоние и густой смрад заполнили округу на долгие годы. Более чем три века к отравленному колодцу боялись подходить люди. Лишь в 16-ом веке, вернулись и обнаружили, что вода ушла из колодца навсегда. Тогда же бесстрашные османы сломили мамлюкскую династию, покончив с властью кавказских горцев и кипчаков. Колодец же с тех пор стали называть «уснувшим»…
Приходя в Страну Израиля, чужие, как будто зная, что лишь на время овладевают ей, им не принадлежащей, всегда старались разграбить и разрушит всё, что только могли, понимая, что скоро закончится и их время и новая волна завоевателей смоет их и унесёт прочь. Ибо Страна хранит верность своему народу, ушедшему в долгое изгнание и не покорится и не отдастся никому другому…
На вершине цфатской горы прогрохотали пушки. Яркие цветы салютов вспыхнули в ночном небе. Кларнет Авиэзера повёл вечную тему о долгих странствованиях детей Израиля и о долгожданном возвращении. И казалось, что музыка, переплетаясь с ветром шепчет колодцу: «Просыпайся, пришло время, кончилось изгнание, просыпайся».
Выступление кларнетиста Шмуэля Авиэзера в Цфате на праздновании Лаг Ба Омер
В былые времена, мы слонялись днём по галереям художников, знакомясь с чудаковатыми жителями святого града, а вечером перебираясь от одной уличной сцены к другой, слушали клейзмеров, подтанцовывая пронзительным скрипкам, вдохновенным кларнетам и удалым аккордеонам. И наконец падая с ног от усталости ползли на вершину горы - в свою "тысячезвёздную" гостиницу.
Год за годом приезжали мы на фестиваль. И лишь дважды пропустили его – в год, когда равнодушная и тупая чёрная подошва государства растоптала цветущие сады Гуш Катифа и в год первой оплаты легкомысленно розданых векселей – год войны в Ливане и Газе, год триумфа врагов Израиля.
Ныне отягощённые повседневной суетой, мы можем позволить себе приехать лишь на один вечер. Лучше всего в последний день фестиваля, который традиционно самый интересный. Правда в последние годы фестиваль как то растёкся, расстрясся, потерял былую прелесть.
И в этом году добрались мы до волшебного города. Прикупив горячей и свежей кукурузы - обязательного лакомства на цфатском фестивале мы прошлись по двум центральным и множеству боковых улочек, составляющих центр старинной части города.
Были мы у художников. Заглянули в чудесную галерею Лики – Ники (![[info]](http://p-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif){kind=small}
licka_nicka), развиртуализировавшись наконец и услышав о тайнах особой и древней художественной техники под названием энкаустика… Встретили замечательную Ирину (litik) – мастера и творца удивительных кукол и весёлых чёрных человечков, живущих на дверцах холодильников.
Наконец, у ещё одной сцены самозабвенный хасидский «рокер» лет семнадцати зажигал что-то очень невнятное, громкое и речетативное. И лишь повторяющийся рефрен об «Отце нашем, Царе нашем» позволяло безашибочно определить, что поёт он строки древней молитвы.
А у парапета, отделяющего сцену, неотрывно глядя на рокера, ритмично и весело помахивающего пейсами и цицит, застыли в немом обожании пятнадцати-шестнадцатилетние девушки без следа косметики, целомудренно затянутые в длинные до пят платья, подтверждая в очередной раз, что законы жанра проникают и в самые консервативные и патриархальные общества.
И всё же удалось нам встретить настоящих клейзмеров. Под самый занавес, уже перед отъездом, на сцене тихого парка возле площади «Уснувшего колодца» , услышали мы кларнетиста, блистательного Шмуэля Авиэзера. Спокойно и уверенно коснулся он мундштука и площадь поплыла в протяжной напевности клейзмерского лада, причудливо смешавшего средиземноморский мотив и восточно-европейскую мелодию.
В 1266 году беспощадный султан аль-Малик аз-Захир Рукн-ад-дин Бейбарыс аль-Бундукдари ас-Салих, ужасный Бейбарс, неистовый мамлюк взял приступом крепость франков. С безнадёжной и отчаянной удалью бились северяне уже зная, что спасения не будет. Много недель длилась осада и бой в крепости не кончался несколько дней. Расправившись с крестоносцами, Бейбарс приказал собрать горы трупов, свалил их в городской колодец и помчался дальше, подминая под свою кипчакскую пяту Ближний Восток. Тяжёлое зловоние и густой смрад заполнили округу на долгие годы. Более чем три века к отравленному колодцу боялись подходить люди. Лишь в 16-ом веке, вернулись и обнаружили, что вода ушла из колодца навсегда. Тогда же бесстрашные османы сломили мамлюкскую династию, покончив с властью кавказских горцев и кипчаков. Колодец же с тех пор стали называть «уснувшим»…
Приходя в Страну Израиля, чужие, как будто зная, что лишь на время овладевают ей, им не принадлежащей, всегда старались разграбить и разрушит всё, что только могли, понимая, что скоро закончится и их время и новая волна завоевателей смоет их и унесёт прочь. Ибо Страна хранит верность своему народу, ушедшему в долгое изгнание и не покорится и не отдастся никому другому…
На вершине цфатской горы прогрохотали пушки. Яркие цветы салютов вспыхнули в ночном небе. Кларнет Авиэзера повёл вечную тему о долгих странствованиях детей Израиля и о долгожданном возвращении. И казалось, что музыка, переплетаясь с ветром шепчет колодцу: «Просыпайся, пришло время, кончилось изгнание, просыпайся».
Выступление кларнетиста Шмуэля Авиэзера в Цфате на праздновании Лаг Ба Омер