Maof

Пару месяцев назад мне довелось побывать у нового для меня врача, и пришел я к нему за несколько часов до моего вылета в США. Мы не были знакомы друг с другом, этот новый врач и я, но он выглядел довольно симпатичным. Я торопился, мне надо было еще вернуться домой и упаковать свой чемодан. От него мне надо было получить всего лишь рецепт, чтобы я смог купить лекарство перед долгим перелетом в Америку.

Но он был в хорошем настроении и явно был настроен на дружеский разговор. «Зачем вы летите в США?», - пожелал узнать он. «Работа», - ответил я не слишком сдержанно. «А чем вы занимаетесь?». Я был не в том настроении, чтобы начать объяснять ему, чем занимается Фонд Манделя, но отсылка его к нашему сайту выглядела бы несколько грубовато (и явно не способствовала бы получению лекарства). Поэтому я солгал немного, сказав ему: «Я пишу». «О чем же вы пишете?», - продолжал расспрашивать он. Совершенно незаинтересованный в этом разговоре, я ответил ему, с нетерпением глядя при этом на принтер, который должен был вот-вот выдать из себя рецепт: «О будущем Израиля». Услышав это, он оторвал свой взгляд от клавиатуры, повернулся ко мне и сказал: «А, так вы пишете короткие рассказы».

Я засмеялся, и он тоже, но было ясно, что мы оба отнюдь не считаем это таким уж смешным. И в течение нескольких недель после нашей мимолетной встречи я неоднократно возвращался к этому эпизоду. Поскольку в нем отразилось, по-моему, царящее здесь настроение, настроение, о котором никто не говорит вслух, но каждый его ощущает. Настроение, нечто вроде отчаяния, но не по поводу войны, которая была, и не в связи с той, которая, может быть, на подходе, а по поводу чего-то более глубинного.

Как-то я обсуждал с одним генералом Армии обороны Израиля некую нашу совместную работу, и наш разговор перешел на недавние скандалы, связанные с правительством, из-за которых правительство настолько занято собственной защитой, что не может функционировать, как положено. Два Главных раввина под следствием. Двух министров юстиции обвинили в правонарушениях, и суды над ними идут полным ходом. Ушедший в отставку начальник Генерального штаба по-прежнему обвиняется в том, что в первые же часы войны дал указание банку о продаже его ценных бумаг. Глава налогового ведомства находится под следствием, некоторые из его работников находятся под домашним арестом. Президент обвинен в изнасиловании. Премьер-министр находится под следствием по делу о предполагаемой коррупции (он, как и все другие, настаивает на том, что не совершал ничего противозаконного).

«Как вы можете объяснить эту страну?» - спросил меня генерал. «В любой нормальной стране тысячи людей уже вышли бы на улицы, жгли бы покрышки. Но здесь – здесь ничего не происходит. Люди ведут себя так, как будто ничего такого, чем бы стоило заняться, не происходит».

Я не совсем уверен, что это так уж плохо, если люди не жгут покрышки. Сжигание покрышек означало бы, что для исправления положения будет достаточно сменить правительство. Но это иллюзия. Причина, по которой израильтяне не протестуют, заключается в том, что в глубине души они, по-моему, понимают, что эта проблема намного более серьезна, чем правительство, или коррупция, или война. Это – сионизм. Никто не говорит об этом в таких терминах, но дело именно в этом. Через сто десять лет после Первого сионистского конгресса люди начинают задавать себе вопрос – не начался ли закат сионизма.

Сионизм терпит неудачу? Как такое может быть, зададут вопрос многие? Страна, в которой скоро будет жить большинство еврейского населения планеты? Экономика под хорошими парами движется вперед, несмотря ни на что. Цены на недвижимость в Иерусалиме и в других местах просто зашкаливают, университеты пользуются международным признанием, армия, с которой все еще опасно шутить, культурная и интеллектуальная жизнь, масштабы которой удивительны для страны со столь малым населением. Вспомните о том, что здесь было 75 лет назад, взгляните на то, что здесь есть сейчас – и вы назовете это неудачей?

Нет, Израиль нельзя назвать неудачей. Государство – это большой успех. Но – и я буду продолжать настаивать на этом - оно не приносит евреям того, на что надеялись те, первые сионисты. И часть национальной депрессии имеет отношение именно к этому.

Сто лет назад первые идеологи сионизма обещали евреям, что если будет создано еврейское государство, оно окажется единственным местом на Земле, где евреи будут находиться в безопасности. Оно может быть не таким уж большим, оно может оказаться не таким уж прекрасным, но оно будет безопасным местом для евреев. Здесь, говорили нам, евреи смогут защитить себя. Здесь, говорили нам, прихоти окружающего мира не будут сказываться на них.

Какое-то время казалось, что сионизм выполнил это обещание. Дела обстояли не так хорошо в 1948 году, а также в дни, предшествовавшие Шестидневной войне. Но та война, и другие кампании (и, согласимся с этим, даже забор безопасности), казалось, доказывали – евреи сделают все, что нужно, чтобы защитить себя.

Но лето 2006 года положило конец иллюзии безопасности. В течение долгих тридцати четырех дней Армия обороны Израиля использовала громадную часть своей (конвенциональной) огневой мощи, но так и не смогла остановить обстрел ракетами Хизбаллы севера Израиля. Пока более миллиона израильтян укрывались в убежищах, которые, по мнению многих, нам никогда не понадобятся, военно-воздушные силы АОИ разрушили крупные районы Бейрута, была организована блокада Ливана, войска были отправлены вглубь Ливана и даже в районы, прилегающие к сирийской границе … но все это не обеспечило безопасности израильских граждан. В конечном итоге, единственной силой, которая смогла остановить обстрел ракетами севера Израиля, оказалась ООН.

В то время, когда ракеты летали над всем севером, мало кто в Израиле не обратил внимания на ироническую суть того факта, что теперь более опасным для евреев стало жить в Израиле (по крайней мере, в определенные периоды, как в Иерусалиме во время интифады, или в Хайфе во время войны), чем в любом другом месте в мире. Не укрылся от их внимания и тот факт, что, по мере того, как война приближалась к своему концу только потому, что Израиль согласился на выработанное ООН соглашение о прекращении огня, израильтяне снова оказались в зависимости от международной общественности даже в вопросе своей минимальной безопасности. Все это привело к появлению той самой национальной депрессии.

И как если бы ситуация с Хизбаллой была недостаточной опасной, продолжают вопрошать израильтяне, что можно сказать об Иране? Что произойдет, когда они получат бомбу? Что означает для евреев и для сионизма тот факт, что всего лишь через семьдесят лет после того, как мир фактически согласился с полным уничтожением евреев, более половины еврейских детей всего мира (то есть тех, кто живет в Израиле) будут вскоре жить в перекрестье прицела вооруженного ядерной бомбой мусульманского маниакального фанатика? И это убежище? Это успех сионизма? Что означает, далее, тот факт, что мир явно демонстрирует свое намерение только наблюдать, как это произойдет, но не собирается вмешиваться? Грядет еще одно тотальное уничтожение еврейского народа, и Герцль посмел бы назвать сионизм преуспевшим?

Как если бы утраты ощущения убежища было недостаточным, израильтянам приходится примириться с тем, что сионизм не выполнил еще одно свое обещание. Примерно сто лет назад первые политические сионисты верили в то, что обретение государства нормализует положение евреев во всем мире. Такие люди, как Герцль и Нордау (а также многие другие), верили в то, что евреи выделялись из всех народов мира, поскольку в их существовании как народа без национального очага была какая-то ненормальность. У поляков была Польша, у итальянцев – Италия. Если у евреев появится своя страна, то тогда, в конечном итоге, их положение (быть везде, но везде быть не как дома) должно будет измениться. И мир, наконец, перестанет без устали обращать особое внимание на эту крошечную часть населения мира.

Но этого, разумеется, не произошло. Югославия, Руанда, Дарфур – все конфликты, в которых было потеряно неизмеримо больше жизней, чем в израильско-палестинском конфликте – не получают и малой доли того внимания, которое достается на долю Израиля. В Дарфуре были изнасилованы и вырезаны тысячи человек, и так проходит там день за днем, но в мировой прессе об этом почти не упоминается. В одной только Сьерра-Леоне находится под ружьем около 200 тысяч детей, но кто знает об этом? Однако достаточно было одной участнице демонстрации протеста, проигнорировавшей предупреждение АОИ об опасности нахождения в определенном районе, случайно попасть под бульдозер, как весь мир встал на дыбы. На Бродвее об этом была поставлена пьеса (кстати, плохая). И это можно считать нормальным?

Северная Корея становится ядерным государством, Иран делает то же самое и открыто говорит о том, что Израиль должен быть уничтожен, но, тем не менее, есть только одна страна в мире, право на существование которой оспаривается. И речь не идет о Северной Корее. Или Ираке. Или Иране. Или Саудовской Аравии, которая вовсю экспортирует ваххабизм, порождением которого стало 11 сентября.

Профессор Тони Джадт из Нью-Йоркского университета пишет в статье, опубликованной в «Нью-Йорк Ривью», что Израиль – это анахронизм, потому что евреи прониклись идеей национализма слишком поздно. Тот факт, что палестинцы начали говорить о своих националистических устремлениях на три четверти столетия позже, по-видимому, не учитывается его уравнением. Решение ближневосточного кризиса, пишет Джадт – это конец еврейского государства. «Но что если в сегодняшнем мире нет места для ‘еврейского государства’? Что если двунациональное государство является не просто все более возможным, но и, фактически, желательным решением?» - вопрошает он.

Джимми Картер пишет книгу под названием «Израиль – государство апартеида», и, несмотря на многочисленные обзоры прессы, в которых указывается на содержащиеся в книге несправедливые утверждения и обильные фактические ошибки, она числится в списке бестселлеров. И не в Египте – в Соединенных Штатах Америки. Не следует забывать о том, что люди стремятся покупать книги, высказывающие идеи, с которыми эти люди согласны.

Кого заботит то, каким образом Джимми Картер жонглирует словом «апартеид»? Это должно заботить нас. Вспомним высказывание Йостина Гаардера (Jostein Gaarder), автора книги «Мир Софьи» ("Sophie's World"), известного норвежского интеллектуала. Гаардеру не понравилась политика Израиля, осуществлявшаяся им в ходе ливанской войны летом 2006 года. И какова была его реакция? «Мы не могли признать режим апартеида», - вспоминает он Южную Африку, и поэтому - «Мы больше не признаем государство Израиль. Мы должны привыкнуть к мысли, что государство Израиль в его теперешнем виде принадлежит истории».

Когда любая страна мира совершает какие-то действия, против которых возражают другие люди, они предъявляют претензии ее лидеру или ее политике. Разве кто-нибудь, возражающий против войны в Ираке, говорит о том, что Соединенные Штаты не имеют права на существование? Или что Британия должна быть разделена на части? Или что следует избегать иметь дело с Турцией ввиду ее поведения по отношению к оппозиции, а также отрицания геноцида армян?

За прошедшие сто десять лет после Герцля сионизм не принес евреям нормальности. Ни в Израиле, ни в Европе. Спросите евреев Франции, где полиция удалила еврейских детей с Елисейских Полей, потому что она не может обеспечить их безопасность от нападения толп мусульманских тинэйджеров? Или в Германии, где первый раввин, посвященный в сан после войны, недавно заметил, что он не может ходить в кипе в публичных местах, поскольку крайне-правые сейчас знают, что они являются хозяевами улиц?

Израиль прогрессировал, но мир почти не изменился. Нормальность не стала реальностью. И маловероятно, что станет. Так что Герцль и Нордау уходят за кулисы, а вместо них появляется отчаяние.

И если ты сталкиваешься с пониманием того, что сионизм не принес еврейскому народу ни безопасного убежища, ни нормальности, насколько трудно тебе понять моральное состояние израильтян? «Во имя чего мы должны бороться?», - спрашивают они. Если эксперимент, называемый «Государство Израиль», все еще оставляет нас уязвимыми и дома, и во всем мире, почему мы должны платить такую цену? Зачем отправлять на фронт поколение за поколением, когда тысячи матерей и отцов ждут по ночам, ночь за ночью, с беспокойством ждут звонка от своего сына, чтобы узнать, что он смог вернуться и на этот раз? Если бы мы обрели безопасность или нормальность, тогда, может быть, это стоило бы того. Но иметь все это – и после всего оставаться уязвимыми? Все это – и только ради того, чтобы оставаться единственной страной в мире без права на существование?

Вовсе не так трудно понять тот факт, что на улицах не видно протестующих. Все это слишком серьезно, чтобы противопоставить этому всего лишь протест.

Вопрос, конечно, не в Израиле, или даже не в сионизме. Все дело в евреях. Снова. Амос Оз с грустью писал об иронии, заключающейся в сопоставлении двух ситуаций: когда его отец рос в Европе, он видел плакаты с надписью «Евреи, убирайтесь в свою Палестину»; но когда он, Амос, рос в Палестине, такие же плакаты гласили «Евреи, убирайтесь из Палестины». Оз, один из самых известных левых интеллектуалов Израиля, делает такой неизбежный вывод: «Не будьте здесь. Не будьте там. Короче говоря, не будьте». Преувеличение? Я так не считаю. Как назвал Гаардер свою редакционную статью, в которой он возражал против военной политики Израиля и говорил, что Израиль сейчас – «это история»? «Народ, избранный Богом». Каким таким образом вопрос о поведении Израиля в ливанской войне может быть связан с «народом, избранным Богом», если только вопрос этот не имеет отношения к Израилю?

А он и не имеет.

Что оставляет нас один на один с решением – евреи должны снова решить, хотим ли мы выжить. Если мы хотим, тогда нам нужно возродить одно из основных допущений сионизма и взять дело в свои собственные руки. Недостаточно просто почувствовать, что мы снова оказались в точке, в которой были 110 лет назад. Вопрос в том, что мы собираемся делать в связи с этим. Вопрос заключается в том, как нам возродить надежду.

Поразительно, как мало людей, как в самом Израиле, так и за его пределами, говорят об этом. Трагедия ситуации заключается в том, что если вы спросите молодых американских евреев, какие ассоциации приходят им в голову, когда они слышат слово «Израиль», вы, скорее всего, услышите «палестинцы», «война», «забор». Но государство было создано не ради этих вещей. Большинство молодых людей, в Израиле и вне его, не могут найти наиболее подходящего слова, объясняющего, почему было создано государство. Они могут упомянуть о Холокосте. Или об убежище. Но все они упускают главный момент – что целью Израиля была не государственность как таковая. Целью Израиля была надежда.

Они больше не знают, что сионистское движение, а затем и государство, приняли в качестве своего национального гимна стихотворение, называющееся «Надежда». Они знакомы с мелодией, а израильтяне знают и слова. Но они понятия не имеют, что эти слова значат. Они не могут начать озвучивать идею о том, что Израиль представляет для евреев всего мира, после самого ужасного столетия, победу жизни над смертью. Продолжение существования вместо истребления. Родину вместо ссылки. Возрождение вместо исчезновения.

Они настолько поглощены положением палестинцев (ужасным положением, что и говорить, с которым надо что-то делать - как только сами палестинцы поставят эту задачу на первое место в списке своих приоритетов), что на них не производит никакого впечатления гордость, которую ощущали когда-то евреи по поводу спасения эфиопских евреев, операции «Энтеббе», технологического прорыва израильских компаний или даже ставшего сейчас стереотипным образа израильского молодого человека, загорелого и уверенного в себе, что представляет собой яркий контраст с привычным изображением европейских евреев как бледных и пассивных людей. Они не понимают, что именно тем, что сутью этой страны была надежда – жизнь побеждает смерть, объясняются все еще проходящие в этой стране громадные книжные ярмарки, которые отмечают всего лишь тот простой факт, что каждый год публикуются тысячи книг на языке, на котором 150 лет назад не говорил буквально ни один человек в мире. Именно поэтому танец стал интегральной частью этой культуры, и именно поэтому евреи пришли в такой восторг по поводу песни, воспевающей спринклер, которая была написана, когда было завершено строительство Национального водовода. Какой еще человек, находящийся в здравом уме, будет петь песню о спринклере? Кто станет танцевать в честь идеи спринклера? Евреи пели и танцевали, когда водовод принес воду с севера на юг, когда он принес в пустыню жизнь, когда он символизировал не только поток воды, но и возможность надежды там и тогда, где и когда не могло быть ничего, кроме отчаяния.

Песни, подобные этой, кажутся поколению наших детей китчем, остатком давно ушедшей эпохи. Но мы не можем позволить себе такого цинизма. То, что кажется им китчем, поколение назад было для евреев признаком возрождения. Если для сегодняшних евреев свойственно противоречивое отношение к образу еврея-солдата, то другие евреи до недавнего времени понимали, что еврей-солдат, со всеми сложностями, которые могут сопутствовать этому, означал, что евреи, наконец, будут сами определять свою судьбу. И если есть что-то общее у Ливана-2, Ирана, Джадта, Гаардера, Картера и всех остальных, то оно заключается в том, что они преподнесли нам напоминание о том, что опять это место, называемое надеждой, нуждается в том, чтобы взять свою судьбу в свои руки.

Если правительство безнадежно коррумпировано, то свергнуть его будет недостаточно. Нам надо будет создать некую институцию, нечто вроде Школы Кеннеди при Гарвардском университете, или французской Ecole Nationale d'Administration (Национальной школы управления), чтобы воспитать кадры достойных лидеров. Если система вышла из строя, давайте исправим ее.

Если мы считаем недопустимым, чтобы более половины евреев мира жили в перекрестье прицела Ахмадинеджада, нам надо подумать и решить, что мы собираемся делать с этим. Мир его не остановит. Сделаем ли это мы? Какого рода силу мы хотели бы использовать, чтобы положить конец ядерным притязаниям Ирана? Будет ли морально приемлемым использовать оружие, которым мы никогда не воспользовались бы, если обстоятельства не вынудили бы нас к этому? Будет ли морально приемлемым не прибегнуть к этому средству, если на кону стоит будущее еврейского народа? Насколько далеко готовы пойти евреи, чтобы выжить?

У Хизбаллы нет территориального спора с Израилем, но она, тем не менее, начала войну. Хамас не признает право Израиля на существование и говорит, что не признает его никогда. Так зачем ломать себе руки? Давайте установим границы и будем защищать их. Это, по крайней мере, Шарон понимал. Остальному миру не нравятся односторонние действия? А что именно миру, на самом деле, в нас нравится? Вопрос не должен ставиться таким образом: чего хочет мир? Проблема звучит иначе: может ли сионизм заново подтвердить основной вопрос – чего хотим мы?

Мы хотим еврейскую страну, и мы хотим, чтобы она была демократической. А у нас есть большое арабское меньшинство, которое продолжает расти. Собираемся ли мы делать что-либо в связи с этим, что-либо такое, что может быть морально оправдано? Можем ли мы иметь государство, которое одновременно является еврейским и демократическим? Что надо сделать, чтобы реализовать и то, и другое? Это не будет легко, и это может выглядеть не так уж привлекательно, но это может быть сделано. Настолько ли сильно мы хотим выжить, что решимся приступить к этой задаче? Или хотя бы даже только задать этот вопрос?

А как насчет нищеты? Или системы образования, которая отчаянно нуждается в радикальном усовершенствовании? Или рабской торговли женщинами, процветающей в нашей стране? Неужели кто-нибудь действительно считает, что государство может возродить надежду, не занявшись этими проблемами? Должны ли мы сами закатать рукава и приступить к работе? Поможет ли нам, если мы, наконец, поймем, что речь идет не только о бедных, или о грамотности, или о беспомощных женщинах – речь идет о надежде, о будущем? О выживании еврейского народа?

Нет, это не гипербола. Речь действительно идет о выживании еврейского народа. Неужели кто-то может вообразить, что американские евреи смогут выжить без Израиля? Неужели люди настолько наивны, чтобы поверить в то, что если Израиль споткнется так сильно, что ему не удастся снова стать на ноги, жизнь американских евреев будет продолжаться, как ни в чем не бывало? Так сможет продолжаться в течение жизни одного поколения, может быть, двух, поскольку существует предел того, сколько надежды может потерять народ в ходе одного столетия, но затем найти в себе силы возродиться. Народ не может стремиться к национальному суверенитету в течение двух тысяч лет, оказаться на грани исчезновения, возродиться и обрести Государство, а затем снова утратить его – и продолжать жить так, как будто все в полном порядке. Ничего уже не будет в полном порядке, и оптимизм, который столь характерен сейчас для большинства евреев диаспоры, растает вскоре после исчезновения Государства.

Я не согласен с моим другом-генералом. Мне кажется, что это хорошо, что люди не протестуют. Протесты имеют отношение к правительству, а правительство – это наименьшая из проблем в нашем списке. Проблема не в Ольмерте и не в Кацаве. И дело не в Израиле. И даже не в сионизме. Дело в том, что мы называем еврейским народом. Хизбалла понимает это. Хамас понимает это. Ахмадинеджад понимает это. И Гаардер понимает это.

Почему же не понять этого нам?

Раввин Дэниэл Гордис – директор Программы исследований в Иерусалиме, действующей в рамках Фонда Манделя. Ранее он был вице-президентом Университета иудаизма в Лос-Анжелесе и деканом входящей в университет Школы Зиглера, занимающейся раввинистическими исследованиями. В 1998 г. Дэниэл Гордис со своей семьей переехал в Израиль, намереваясь пробыть там один год, но через несколько месяцев после приезда Гордис и его жена решили поселиться в Иерусалиме постоянно.

Оригинал на английском опубликован на сайте http://www.danielgordis.org/Site/Site_ViewDispatches.asp?id=10 22 января 2007 г.

Перевод с английского Эдуарда Маркова, МАОФ.

Август 2007 г.

Статья на английском

Немного истории

Это место, называемое надеждой

Ещё из раздела

Храмовая гора

Новые публикации