Вчера был в БАГАЦе по делу Штернхаля. Требовал, чтобы не давали премию тому, кто признает легитимность вооруженной борьбы "палестинцев" против Израиля.

Слушание началось спокойно и очень профессионально, рассказывал я судьям, почему регуляции минпроса по поводу работы комиссии, присуждающей премии, не сильно совпадают с требованиями израильского административного права, установлеными самим БАГАЦем. Но чем дальше было дело, тем больше я ссылался на прецедент Шмуэля Шницера з"л, видного правого публициста, у которого по указке БАГАЦа забрали премию, ссылаясь на неполиткорректную статью по поводу привоза племени Фалашмура в Израиль. Чем больше я говорил про Шницера, тем сильнее фокус слушания смещался с госпремии и Штернхаля и тем больше моя речь походила на обвинительное заключение против БАГАЦа, который у Шницера премию забрал, а потом по поводу каждой правой апелляции рассказывал, почему Шницер - это особый случай.

Сначала судья Рубинштейн мне сказал, что у покойного Шницера премию отобрала комиссия минпроса, а не БАГАЦ, БАГАЦ только вернул дело в комиссию. На это у меня был готов ответ. Вынул я решение комиссии и там написано черным по белому: "БАГАЦ указал принять во внимание такие-то факторы...". И говорю я, Ваша честь, есть предел умыванию рук.

Потом вспомнил я, что по нашему делу уже был вердикт, черновик которого суд по ошибке опубликовал. Судьи меня сразу же заверbли, что черновика своих сокамерников коллег они не читали. Я сказал, что жаль, интересный вердикт. Судья Мельцер мне говорит, что интересно, что бы я сказал, если бы они прочли черновик. Я сказал, что я об этом не подумал. Мельцер сказал, что он уверен, что у меня и на это был готов ответ.

Чем дальше тем становилось интересней. Прокуратура утверждала, что невозможно лишать человека госпремии из-за одной статьи, которую он в последствии объяснил. Сократить всю деятельность и достижения до размеров одной статьи - это превратить жизненный путь человека в стикер (наклейку с лозунгом). На это я ответил: "Ваша честь, многоуважаемый суд уже превратил 57 лет журналистской и публицистической деятельности в стикер и наклеил его на стены суда. Прецедент есть прецедент, и невозможно руководствоваться другими нормами по отношению к Штернхалю". Тут судья Мельцер спросил меня "в лоб" считаю ли я, что дело Шницера - это хороший прецедент. Я замялся, потом сказал, что изначально нет, но после того как суд вынес решение, он должен вести себя последовательно. Мельцер напомнил, что Верховный Суд не обязан следовать своим прецедентом, и может прецедент будет изменен. "Тогда верните Шницеру премию".

Потом я зачитал суду отрывок из статьи Шницера, где он в разгар травли рассказывает читателям, почему он не отказывается от премии по собственному желанию. 

В опубликованном черновике решения судьи говорили, что забрать премию у Штернхаля за публицистическую статью выражающую его мнение было бы звонкой пощечиной свободе слова, и мотив пощечины нужно было обыграть.

А покойный Шницер писал, когда его дело висело в БАГАЦе: (не точный перевод) "В последние дни я получаю много телефонных звонков. Многие ко мне не могут дозвониться и посылают факсы и телеграммы (97-ой год, про мейлы еще не слышал народ). Я не успеваю поблагодарить всех тех, кто меня поддерживает. Их поддержка дала мне понять, что почетная премия была дана мне не как частному лицу, а как посланнику общества (шлиах-цибур), представителю многих и многих евреев, которые находят выражение своих мыслей в моей публицистике. Я не могу отказаться от премии, потому что отказавшись, я разочарую многих и огорчу ту часть общества, мнение которой я пытаюсь выразить в своих статьях. Люди, придерживающихся взглядов, похожих на мои, не избалованы израильским истеблишментом. Нужно немало упрямства, чтобы стоять на этих позициях, и я рад, что я не стою на них один".

На иврите это звучало красивей:

... בטוחני שיש רבים אשר אינם מצליחים לפרוץ את המצור הטלפוני. גם יש מספר רב של אנשים השולחים ברכות ודברי עידוד בדואר, בפקס ובמברקים. הם רבים כל-כך שאיני מצליח להודות לכולם על כוונותיהם הטובות ועל ביטויי הידידות שלהם. הם המחישו לי שהפרס היוקרתי לא הוענק לי כיחיד, אלא כמין שליח ציבור - נציגם של הרבה יהודים המזדהים עם המסר שאני מבטא בכתיבתי. אני למד מפניותיהם, שאין אני רשאי לוותר על הפרס, ואם אעשה כך אגרום אכזבה לאנשים רבים ומפח נפש לאותם ציבורים שאני מנסה לבטא. אנשים בעלי השקפות כגון אלה שאני דוגל בהן, אינם מפונקים על-ידי המימסד הישראלי. דרושה מידה של קשיות עורף כדי לעמוד במקום שאני עומד, אבל טוב לדעת שאיני עומד שם לבדי".

На удивление, суд меня не перебивал, и читал я с выражением, делая паузы после "посланнику общества" и упорно смотря на судей говоря о "части общества неизбалованной истеблишментом".

А потом сказал, что та часть общества, которую представлял Шницер, получила звонкую пощечину от высокочтимого суда, когда у Шницера отобрали премию. И потом, кажется, стал объяснять, что нужно быть последовательными и.т.д. (за хронологию фирма гарантий не дает).

Сказать честно, по поводу этого пассажа у меня было много сомнений. Жутко не профессионально, это как закричать посреди суда "Король голый". Адвокат должен пытаться поставить суд на свою сторону, не споря с судьей, а не бросать открытый вызов судьям. Но из зала дул такой попутный ветер, а Шницер з"л так хорошо это написал, что не хватило професиoнализма, зачитал.

В конце концов председатель заседания, судья Арбель, которая в отличие от своей подруги Бейниш, не очень активничала, сказала, что нужно закругляться. Я сказал, что я уже почти закончил, и попытался объяснить, что некрасиво рассказывать, что Шницер - это единичный случай, и попросил суд быть последовательным.

Кроме этого была еще анекдотическая ситуация. В субботнем приложении а-Арец Барак (Аарон который, не Эхуд), дал крупное интервью о том, как Фридман рушит судебную систему. Коронная фраза Барака "там, где нет судей, нет закона". Суд в предыдущих решениях пытался объяснить, что в решения комиссии по госпремиям он не вмешивается "за исключением неординарных крайних случаев". Но в ряде решений суд признал, что комиссия - это административный орган. Но если комиссия - это административный орган, то на нее распространяется административное право. "Читатели а-Арец выучили в Субботу, что там, где нет судей, нет закона. А тут закон есть, поэтому я пришел к судьям", - сказал я, когда с обложки заблаговременно принесенного в суд а-Ареца смотрел потрет Барака.
 
Прокуратура рассказывала, что Шницер, может, и был ошибкой и не нужно было забирать у него премию, но теперь это не причина забирать премию у Штернхаля, потому что невозможно исправлять одну несправедливость другой. Адвокат Штернхаля рассказывал, какой он большой сионист, размахивая заказной статьей из а-Ареца, приуроченной к присуждению Штернхалю премии.

В конце, когда мне дали заключительное слово, меня разнесло в конец. Есть один параметр, по которому дело Шницера отличается от всех других дел, разобранных судом. Из уважения к суду я не скажу о чем речь, но каждому члену общества это ясно. Невозможно не быть последовательными с одной стороны и сохранить общественное доверие суду с другой. (Тут судья Мельцер сказал, что ранее я обратил внимание суда на статью, в которой это упоминалось). Поэтому, чтобы сохранить доверие общества суду, суд должен быть последовательным. Судьи сказали, что они вынесут решение позже, и ушли.

Получилось так, что все слушание проходило как будто бы апелляция против БАГАЦа, а не против Штернхаля. В конце директор Юридического Форума ко мне подошел и спросил: "в конце ты имел ввиду, что Шницер правый, а остальные левые, и поэтому у Шницера премию забрали?", я сказал, что это именно то, на что я намекал судьям. "Как бы нас за это издержки не заставили заплатить...", - сказал директор Форума. Я думаю, что издержки они нам не посмеют присудить...

"Живой журнал" opinion_juris

Фото Давид Рабкин