Maof

В Кириат-Шмоне мне приходилось бывать и раньше, правда мельком. Город промелькнул перед глазами, промелькнул – и забылся, смешавшись с картинками таких же безликих «искусственных» городков-микрорайонов, растыканных то тут, то там по просторам нашей необъятно-исторической. Бывший город-герой, легенда стойкости до и после I-й Ливанской, до и после «Мира Галилее-Раз» и «Два», давно уже уснул скучным сном «отпахавших» тяжелую вахту «русских олимов» и состарившихся героев бывших войн, тамошних и тутошних, став просто рядовым «спальным» городом. Ну, кто бы мог подумать?..

Действительно, кто бы мог подумать, что случится война? И вся страна вдруг узнала, что есть город Кириат-Шмоне, и он опять в положении города-героя.

Разумеется, первые об этом подумали работники местной ирии. Как рядовые жители города они на выделенные средства первые вывезли свои семьи и, заботясь о них, как о рядовых семьях, не куда-нибудь, а в гостиницы Эйлата. Затем они распределили свои обязанности по работе с населением: одни на него чихали, другие – плевали и совместно отбирали друг у друга списки пенсионеров, больных и одиноких людей, и город начал стремительно сокращаться. Сокращаться начало и его сложное составное имя...

И тогда появилось вот это чудо. Оно дренчало, тараторило, иногда ругалось и иногда нехорошо. И состояло из ничего со шлемом. Шлем это для мотороллера, «тустус» по-тутошнему. Это он дренчал. А тараторила и матюгалась Юлька.

А потом появлялась еда. Она не сама появлялась. Караваны частных машин, груженных по самые уши, вползали в город. Разные люди на разных машинах. Но всегда вместе и всегда ночью. И из этой машинной змеи выползало длинношеее слово «Самооборона».

Говорят, за эти поездки дрались, то есть, ругались, пока не пошлют. Всем хотелось: кому порисковать, кому помочь ближнему, а кому-то –потому, что раз в доме непорядок, надо что-то делать. И еще хотелось жить, а не смотреть жизнь по телевизору.

Мне драться не пришлось, я пролез «по блату»: знакомство с домом Гангаевых (в миру Центром «Маген»). Меня тоже, наконец, послали.

Эта поездка состоялась уже после войны. Поэтому элемент героизма был безусловно упущен. Но, как оказалось, война за жизнь все еще продолжалась для многих жителей К8. Да, так в коротких сообщениях «Живого Журнала» теперь назывался этот город, сократившийся до четверти своего «мирного» населения.

К8 был взят нахрапом, когда Юлька выдрала расписку у какого-то матерого местного ириёвца, что те НЕ БУДУТ заменять еду в пайках на набор партийных агитматериалов. База даных по пенсионерам была получена с помощью мотороллера. Объезжая дом за домом, улицу за улицей, квартал за кварталом, чертик на «тустусе», словно жучек в программе «хакера» проедал защиту бюрократической непроходимости государственной власти. По этим данным и составлялись списки продуктов, списки адресов, списки машин и «экипажей», списки местной агентуры.

Во вторник, в 6 вечера должны были выехать на четырех машинах из Хайфы от центра «Магена». Но одна из машин умудрилась наделать со страху лужу, то есть истекла антифризом и ехать отказалась. Пришлось все перегружать на три машины. Часам к 7-ми тронулись. Старшая по колонне Вероника определила место встречи – въезд в К8. «Экипажи»: Вероника с Игорем и Дани (другом моего сына), Сергей Кужелев и Алёна, мы с сыном Вовкой.

Чтобы не петлять и не искать въезд в К8, да и просто, чтобы было веселее, погнались за  «фордом-фокусом» Вероники. Наш «меган» себя не опозорил: прибыли вместе. Бывалый «опель» Кужелевых, сделав над собой усилие, дотянул до точки встречи, несмотря на запредельную нагрузку. И тогда послышалось дреньчанье «тустуса»...

Полчаса сверок списков, адресов, коробок с продуктами. Шлем – на мостовой, «тустус» посреди дороги – «Ну и что, ведь объезжают!». Сережкин «опель», разинув пасть, отдыхивается пока что. Разложив карты К8 на фордовский капот, изучаем маршрут. Получаем списки: распечатки таблиц с адресами, именами, телефонами, особыми требованиями типа «диабет» или «+поминальные свечи». Н-да, веселые списки...

Вперед! Наши улицы: Леванон, Хар-а-Цофим, Эцель. Всего адресов пятнадцать. Дорогу знаем.

Леванон. Первый адрес: пара пожилых людей. Второй адрес – одинокая старушка. Третий адрес – никого нет дома, и телефон не отвечает. Четвертый адрес... В таблице пометка: 2 чел. Мой сын берет коробку и исчезает в подъезде. Возвращается через несколько минут: «Папа, ты не представляешь! Я такого никогда не видел: люди молятся на еду! Им сказали, сегодня привезут, и они ждут с самого утра. Они голодные. Двое стариков, совсем еле ходят. Ты не представляешь!». «Мана» с адреса, который не ответил, пошла им: Вовка сбегал еще раз.

Спрашивают, от кого мы. Мы отвечаем наше «длинношеее» название. Многие узнают: видели по RTVi. Адрес, где «+поминальные свечи». Дед лет под восемьдесят, одинокий. Обрадовался свечам несказанно: прежние ведь уже догорают. Теперь понятно, почему Юлька со свечами плешь проела: обязательно сегодня нужно было. Спрашивать ничего  не стали… видно, что для него это уже радость. Он спросил, кому помолиться (так и сказал: кому). Ответили, конечно, что Вс-нему. Смутился. «Вы хотите сказать, за кого?» - тут уж смутился было я: ну кто же во всей этой длинношеей цепочке самый-самый? Вероника? «Яйн лаван» из ЖЖ, т.е. Лена? Женя с Рахелью? Тут и вспомнился шлем на мостовой.

Выходим. Юлька «придренькала»: как дела? Едем на Хар-а-Цофим. Там уже было человек десять: записавшиеся и не очень... Раздали строго по списку, как велела Юлька. Остальных позаписывали, пообещали, что если что останется, привезем. Они сказали, что будут ждать здесь. Просили и за себя, и за соседок, что не могут ходить. Подошла группа местной молодежи. Потусовались, посмотрели, как Юлька управляется со старушками, и «свалили».

Поехали дальше. Еще старики, еще дома… Ну вот, «маны» закончились, осталась только диабетических две. Звоним. Общий сбор. Съехались. Сергей с Аленой свои списки уже закончили. У Вероники еще полно коробок. Разобрали.

Подъехал «транспорт» из Тель-Авива - Андрей привез еще продукты. Мы опасаемся, что старики пойдут спать и тогда ни до кого никого не достучишься. Юлька: «Ну и что? Я развозила с двух до четырех ночи и все ждали»  А и вправду, никто не жаловался на поздний час. Наверное, жизнь и начиналась все это время с наступлением темноты, когда переставали бомбить. Да и ради еды стоит прождать полночи...

Снова адреса, старики, телефоны. Снова закончились «манот». Снова сбор. Час ночи. Завтра на работу к семи и мне, и мальчишкам. Вероника с Игорем и Андрей из Тель-Авива думают еще продолжить, делят коробки, складывают новые «манот» из того, что привез Андрей. Пол-второго.

Когда  оказываешься в  таком месте, о котором много говорят, всегда повторяется одно и то же. Ожидаешь увидеть что-то, и обязательно окажется, что ничего не увидишь, никаких следов. Мне этот «облом» уже знаком. Я и не рассчитывал увидеть руины Кириат-Шмоны. Так и было, в свете уличных фонарей не видны ни выбитые окна, ни осколочные следы на стенах. Дом как дом, потом, правда, поняли, почему возле некоторых домов трисы на земле валяются: то не ремонт, «это эхо прошедшей войны».

Надо ехать... Стоим на окраине, возле каких-то бараков «на продажу» («Аз-охн-вей!», -  думаю я). Из-под барака слышен писк котенка. Юлька, не меняя тона, по-деловому, пересекает дорогу, возится там с минуту и возвращается с котенком за шкирку. Шлепает его в одну из пустых коробок. «Что ты с ним будешь делать?» - «Выхожу и пристрою. Знаешь, сколько таких я уже пристроила?» Подходит Вероника: «Что за прелесть! Игорек, я же все время хотела!» - «Ну, Юлька, у тебя и талант! Уже пристроила!» Потом, правда, выяснилось, что Вероника не взяла таки котенка. «Так что, если кто хочет, котенок у меня», - говорит Юлька.

Тихо. Дальний фонарь светит сзади, от поворота на Леванон. Сидя на корточках, видишь, как свет обходит юлькин мотороллер с боков, и получаются белые пушистые крылышки. Сзади колышется выцветшая оранжевая лента...

Пора...