Светлой памяти моего друга Игоря Кваши посвящаю (1)

Чтобы заставить интеллигента согласиться делать что-то непотребное – надо ему сказать: «Иначе будет хуже». И он поверит и сделает!
Близкий приятель

-Вот! Если бы не бессмысленность, все бы давно вышли на улицы.
-Нет! Это все лень, равнодушие и страх. Человек, который трусит, а ему советуют выйти, говорит о бессмысленности. А на самом деле это страх, чудовищно глубоко въевшийся.
Отвечает Игорь Губерман

С ранней юности меня занимал вопрос – почему человек делает вещи, которых, вооще говоря, следует стыдиться. Этот период в моей личной биографии совпал с годами позднего сталинизма, с раскрытием того, чем занимались представители культурнейшей нации мира - немцев, после того, как полоумный урод спустил их с одного поводка, и прежде, чем их же посадили на поводок другой. Я был безучастным свидетелем дела врачей, эпопеи «безродных космополитов», напряжённейшей борьбы с «лженауками», под которыми, как теперь общеизвестно, понималась генетика, кибернетика и обширные части современной физики.

Помню, когда началась публикация документов Нюрнбергского трибунала, подсудимые, все как один утверждали, что выполняли приказ сдохшего к тому времени фюрера. Подразумевалось, что есть некое чувство долга, которое повелевает приказы, сколь чудовищными бы они ни были – выполнять. Понимание важности приказа, ответственности за его исполнение (и не исполнение) ложились целиком на автора приказа, как будто тот прямиком сошёл с небес. Подразумевалось, и это в ряде случаев было правильно, что невыполнение приказа было чревато самыми тяжёлыми карами для не подчинившегося приказу и его семье.

Таким образом, преступлениям против человечества, против морали, давалось почти полное оправдание. Это тебе не банально-воровское «жизнь или кошелёк». Здесь нечто более драматичное – «забери чужую жизнь или потеряешь свою». Тут и судить выполняющего бандитский приказ становится крайне трудно, если сам не столкнулся с подобной дилеммой и не нашёл более пристойного из неё выхода, чем, выполняя приказ, стать подонком.

Но по мере того, как одна диктатура уползала на чёрные страницы истории, а другая потихоньку теряла зубы, стало ясно, что препятствием на пути сохранения порядочности возвышается не обязательно бандитско – воровское «сгинь сначала ты, а я потом», а куда более простые и будничные вещи. Например, соображения карьеры, заработка, хороших отношений «вверху» и т.п.

Конечно, любой писатель, заступись он за Пастернака, когда того заставляли отказаться от Нобелевской премии по литературе, рисковал работой, тем, что его перестанут печатать. Но он не должен был опасаться, что его забьют в тюрьме или он умрёт от голода или на лесоповале. Не рисковал он и жизнями членов своей семьи. И, тем не менее, за исключение Пастернака из Союза писателей в 1958 голосовали столь же ретиво, как было бы в 1938. Да и в осуждающем неистовстве «трудовых коллективов» 1958 была та же позорно неиссякаемая энергия, что в 1938.

С интересом и брезгливостью я перечёл днями протокол заседания Московской писательской организации, посвящённый исключению Пастернака. Одна из основных тем осуждения – «дал пищу врагам СССР для их клеветы». Мотив врагов не только жив, он, пожалуй, сейчас усилился. Европа и США, как выясняется, только и мечтают, что о захвате и расчленении России. Но если тема врагов звучала в 1958 хоть как-то убедительно из-за близости Второй мировой войны, к 2008 она стала признаком просто глупости и паранойи. И, тем не менее, идея жива, и даже, пожалуй, усилилась, поскольку подрастворилась уверенность в силе своей страны. Помню, как в 2009 профессор, доктор биологических наук восхвалял атаку Грузии Россией, поскольку «иначе танки уже шли бы к Уралу»,- твёрдо сказал он. На мой вопрос, чьи же это были бы танки, он ответил без тени сомнений – «Грузинские!» А ведь в своей профессии это вполне здравомыслящий человек...

Выходит, что для доведения не то, что рядовых граждан, но и интеллектуалов для прилюдно-скотского состояния вовсе не нужен страх смерти – достаточна куда более мягкая угроза. Выходит, бедняга Сталин зря старался, регулярно «пропалывая» неугодных, среди которых, прояви он внимание, было множество и вполне угодных. Незачем их было лишать жизни – достаточно забрать казённую дачу, не построить какой-нибудь паршивенький театрик, не включить в делегацию, едущую для переговоров в никуда и ни о чём, расформировать лабораторийку. В новой, современной, системе отсчёта небольшое урезание государственного денежного гранта приравнивается «лишенцем» к всемирному потопу.

Примеров дикой реакции массы отнюдь не серых и малообразованных людей - не счесть. Можно вспомнить, как изгоями в своём коллективе становились в своё время те, кто подавал заявление на выезд в Израиль или проявлял хоть чуть-чуть открыто своё несогласие с линией партийно-государственного руководства.

Осуждение «единодушным» мнением «суда общественности» диктуется не столько страхом, сколько соображениями выгоды и слепой верой власти, которая убеждает всех и вся, что только при ней «не может быть хуже». Казалось бы, всего полвека отделяет сегодня ещё вполне активных людей от того момента, когда им доказали, что власть любит врать и врёт, врёт подчас предельно нагло и чудовищно. И, тем не менее, это не приводит людей, притом отнюдь не глупых, к меньшей доверчивости и большей осторожности с тем, чтобы не вляпаться в нечто непристойное и вредное.

Объясняя неприличное общественное поведение видных деятелей, их угодничество перед властью, говорят об ответственности творческого руководителя за дело его жизни, за коллектив, которым он руководит. Именно этим мой друг, виднейший российский писатель, объяснял участие в выборах на уровне «доверенного лица» сегодняшнего президента России таких людей, как директор Эрмитажа М. Пиотровский и руководитель Мариинского театра, великий дирижёр В. Гергиев. Казалось бы, кому природой много дано, с того можно много и спрашивать. Так зачем пишет М. Пиотровский в своей статье в газете «Санкт-Петербургские Ведомости» 27 июля 2011г.: «Как только оказался отторгнутым кусок арабского мира, тут же возник английский язык» (2) или «В создании атомной бомбы ключевыми фигурами были Берия и его разведчики. Достаточно было украсть секрет её изготовления. Для создания водородной бомбы был нужен Сахаров. Гений, взращенный русской культурой». Здесь директор Эрмитажа поразительно точно выполняет заказ плебса любого уровня и ранга. Ведь общеизвестно засилье среди создателей атомной бомбы людей, согласно их фамилии, нерусской культуры, Харитона и Зельдовича (3).

Если бы я обладал нужным талантом, я снял бы фильм «Анатомия беспамятства», посвятив его тем, кто врёт во имя выгоды и, как они считают, «Родины и народа». Проблема сегодняшних пособников власти базируется на представлении об её незыблемости и длительной устойчивости. Ведь именно этим оправдывается бездумная и выгодная апологетика власти. Я приведу пару примеров не из кульбитов СМИ, не из «признаний» и доносов, выбитых в пыточных камерах. Ограничусь хорошо мне знакомым Физико-техническим институтом им. А. Ф. Иоффе. Дело в том, что в начале пятидесятых этого самого Иоффе, когда он был человеком, а не именем института, изрядно травили.

Оставляя в стороне вполне очевидные мотивы травли Иоффе и желание спихнуть директора-основателя с его поста, отмечу лишь, что эффективным механизмом этой травли была и стенная институтская газета, действовавшая как верный пёс, спущенный с цепи. Основной поток гадостей изливал, насколько помню, секретарь парткома, физик-ядерщик. Когда времена сменились, он счёл проблему закрытой. Но в один из институтских юбилеев вывесили старые стенгазеты, и для молодых вдруг прояснилась картина Who is who и who is not в ушедшей в прошлое ситуации. Вокруг бывшего обличителя Иоффе и его друзей возник вакуум в буквальном смысле слова. Его не порицали, нет, он просто для нас, тогда молодых, да и бывших своих коллег, перестал существовать. Экзекуция продолжалось до скорой физической смерти «антигероя». Я в происшедшем увидел силу проблеска гласности и авторитет неподанной руки…

Приведу ещё один случай, правда, с несколько иным финалом. Под давлением «высших сфер» наш институт должен был лишить учёной степени и звания старшего научного сотрудника одного очень хорошего теоретика, по случайному совпадению моего школьного товарища. В деле не было никакой его личной вины, но что и где видят «высшие сферы» (или им грезится) - простому человеку знать не дано. Загвоздка состояла в том, что голосовать за лишение степени должны были не сами «сферы», а члены учёного совета института, на тот момент все, как один, простые смертные, либо с крохотной прослойкой «полу-бессмертия». Были приняты меры, чтобы в процессе голосования за «пошёл вон» смертные, даже с примесью, не вышли из-под контроля «высших сфер». И винтики, за исключением одного, тайно воздержавшегося, свой долг выполнили. А могли и не выполнить – не сгноили бы их в тюрьме или лагере, не выгнали бы всех с работы. Но ведь кого-то и могли. Вот этот страх стать «кем-то» наказанным, «козлом отпущения», а также оправдавшаяся уверенность, что коллективная безответственность ликвидирует личную ответственность, привели к серьёзному и поучительному грехопадению. К сожалению, почти забытому.

О беспамятстве я написал в связи со следующим. Ставший известным широкой общественности как участник демонстраций анти-властного протеста г-н Удальцов, обвинён в недавно вышедшем фильме «Анатомия протеста – 2» в том, что он, в сговоре с неким подозрительным грузином собирался за 30000 долларов отторгнуть от России Калининград с областью, а при удаче и Владивосток. Я не записывал и не записываю ничьи телефонные разговоры – у меня нет ни такого желания, ни необходимых для его реализации средств. Имени Удальцова до недавнего времени не слышал. Но производит всё это впечатления де-жа-вю: ведь практически все антисталинские оппозиционеры тридцатых годов уже собирались оторвать куски СССР и передать их врагам. Ещё и шпионили в пользу всех разведок мира, о чём, после соответствующей следственной подготовки, ещё и признавались публично.

Я считаю, что никакая страна не может жить от «дела Бухарина» до «дела Удальцова» – именно от таких процессов она приближается к развалу. А стон прессы – обычной и электронной сходный, сейчас как в 1937-38 гг. Сам слышал, как радиоведущий некто Соловьёв объяснял, с явным пристрастием, звонившим ему слушателям, что нельзя продавать родину, в целом и по частям, особенно за грузинские деньги (!). Мне казалось, что он просто обезумел от преждевременного усердия.

Конечно, есть и ощутимейшая разница между временами, делающая страдающих «забывчивостью» особо неприятными. Ведь заступись Вышинский (4) за любого из обвиняемых на процессах тридцатых годов – он просто исчез бы навсегда или тут же пересел на скамью подсудимых, которые подлежали расстрелу. Подобной угрозы сейчас нет. А заведомая предвзятость судей и обвинителей в ряде сегодняшних процессов явно есть.

Я не социолог, но подозреваю, что без всякого влияния Удальцова, чисто географически да и экономически, немалая доля жителей Калининграда видела бы пользу от присоединения к Польше или Германии. Помню, много лет сему назад, ещё в застойные годы, прошёл в какое-то воскресенье по соседям в посёлке Рощино, где у меня дача, с социологическим мини-опросом, диктуемым реалиями тогдашней рощинской жизни. Все как один пьяные, соседи на мой довольно дикий вопрос – «Хочешь присоединиться к Финляндии?» (5), отвечали твёрдо «Конечно!». Да и сейчас не Петербург и область полны скупающими что ни попадя финнами, а приграничная часть Финляндии затоплена будущими дачевладельцами этой страны и «пылесосами-россиянами».

У евреев есть замечательный обычай. Раз в году, в Судный день просить прощения у тех, кого обидел – намеренно или случайно. Полезно этот принцип распространить шире, и на другие народности, да и просить прощения, признаваться в грехе причинённого ущерба прилюдно, не надеясь на сокрытие и забвение. Отмечу общеизвестное – евреи представляют собой политически чрезвычайно активную группу практически в любой стране мира. С удивлением узнал, что главный и довольно успешный конкурент Уго Чавеса на недавних выборах – Энрике Каприлес Радонски – на четверть еврей, чей дед - выходец из России. Возможно, эта миссия о которой говорил А. М. Горький: «Старые, крепкие дрожжи человечества, евреи всегда возвышали дух его, внося в мир беспокойные, благородные мысли, возбуждая в людях стремление к лучшему». Поэтому мне кажутся странными сетования на то, что, мол, слишком много евреев протестует против существующих порядков в России. Дескать, есть у вас еврейская жизнь, ею и занимайтесь, не вмешиваясь в дела других народов. С евреями это не проходило в прошлом, не пройдёт и сейчас. Они, в основном, сторонники перемен.

На этом фоне, меня потрясла статья с набором фотографий. Автором странного славословия оказался журналист Л. Радзиховский. Долго и упорно потешался он над существующей оппозицией. Почему-то считают, что, например, чемпион мира по шахматам не может даже помыслить о таком посту, как президент страны. Когда-то, когда в СССР потешался над «актёришкой» Рейганом, ставшим президентом США, я недоумевал, в чём преимущества «шахтёришки» (имел в виду Хрущёва) перед актёришкой. В России немало людей, кому президентство, на мой взгляд, по плечу, без стыдных церемоний с «наследниками» и поименованными сверху «преемниками». Стыдно читать, написанное когдатошним гуру демократии: «Накануне своего 60-летия Путин В. В. –национальный бренд. «Говорим «Путин», подразумеваем «Россия», говорим «Россия», подразумеваем «Путин» - так обстоит дело во внешнем мире». Я не знаю, что понимает Радзиховский под внешним мирон, но если это то, о чём я думаю, советую меньше смотреть НТВ. Радзиховский продолжает: «Удивительно – никакого» культа личности нет, да в открытой стране, в эпоху Интернета, это и невозможно» И при этом общество персонифицировано больше, чем когда-либо раньше». И тут ошибка – хватает «культа», и его строителей, включая самого Радзиховского.

Есть люди, видящие в протестантах угрозу своему статус-кво. Их можно понять, поскольку законные выборы приводят к власти отнюдь не только спокойствие и законность (6). Однако бывают ситуации, когда определённые действия власти иначе, чем безобразием не назовёшь. Нет сил сопротивляться – отойди в сторону, и молчи. Радзиховский выбрал путь стыдный, путь апологетики власти. А жаль. Порядочному и разумному человеку забывать столь недавнее прошлое, всего-то эдак полувековой давности – не к лицу. Да и опасна она, эта забывчивость – для себя, в первую очередь.

В заключение отвечу на общий вопрос, особо актуальный в связи с данной заметкой – зачем физику писать на политические темы, где он неспециалист, обсуждать казалось бы далёкую от тебя область человеческой деятельности? Затем, считаю я, что если ты не будешь заниматься политикой, она займётся тобою. И это будет гораздо хуже.

08.10.12 Санкт-Петербург

Мирон Я. Амусья,
профессор физики

(1) Позволяю себе это посвящение на правах давно знакомого человека. Мы встретились с Игорем и его семьёй впервые почти сорок лет назад, на берегу Чёрного моря, в очаровательном посёлке с грузинским названием Кацивели. От первых спектаклей «Современника» до недавнего обращения к участникам анти-властной демонстрантам на Болотной площади в Москве, он был верен идеалам свободы и правды. Едва познакомившись, за небольшой скалой на пляже мы выяснили, что существует важнейшее совпадение в наших точках зрения по фундаментальнейшему вопросу существования. Помню фразу: «Мы быдло (Игорь применил ещё более грубое, уничижительное слово), раз позволяем власти обращаться с нами, как с быдлом». Об обязанности порядочных людей не дать власти считать свой народ, его интеллигенцию, быдлом говорил он и в своём послании демонстрантам на Болотной. Вечная и благодарная память ему не только как замечательному актёру, но и ответственейшему гражданину.
(2) Речь идёт о «печальной» судьбе христианского Южного Судана, отделившегося от мусульманского Севера.
(3) Упоминаю двух из четырёх бомбистов, ставших, наряду с Курчатовым и Сахаровым, трижды Героями Социалистического труда. Пиотровский мог бы знать, что решающий вклад в создание чисто водородной бомбы, а не существенно усиленной за счёт реакции синтеза гелия атомной, сыграл В. Л. Гинзбург (тоже не совсем «русской культуры»), о чём писал и сам Сахаров.
(4) Государственный обвинитель на политических процессах тридцатых годов.
(5) До советско-финской войны 1939-1940 г. этот посёлок принадлежал Финляндии и назывался Райвола.
(6) Когда-то в начале девяностых я сказал, что смена коммунистической диктатуры на то, что тогда излишне торопливо назвали демократией, означает для отдельного человека не переход от произвола и массового насилия к законности и безопасности. Демократия приводит лишь к выбору второго варианта в дилемме: «От чего предпочитаешь погибнуть – от государственной машины, с её «воронками», ночными арестами, кафкианским правосудием или от рук уличной шпаны». Я определённо предпочитаю второе – кроме всего, вероятность несопоставимо ниже.