Вслед за падением Берлинской стены в 1989 году Фрэнсис
Фукуяма провозгласил свое знаменитое предсказание о «Конце Истории».
Мир, утверждал он, быстро приближается к финальной стадии своей политической
эволюции. Западный демократический капитализм доказал свое превосходство
над всеми своими историческими соперниками и вскоре будет принят по всему
земному шару. Коммунистические режимы, отмечал Фукуяма, оказались в мусорной
корзине истории, а диктатуры и статичные экономики в Азии и Южной Америке
также заканчивают свои дни одна за другой. Появился и расширяется всемирный
класс потребителей, отрицая такие ретроградные понятия, как государственность
и национальная гордость. В результате этого войны станут редкостью или
исчезнут вовсе – что еще останется такого, ради чего стоило бы воевать?
Ушли или быстро уходят в прошлое старые герои истории – деятельные, часто
легендарные люди, решавшие на поле брани конфликты между традициями и ценностями,
которые когда-то разделяли народы. Фукуяма признавал, что у Конца Истории
может быть и отрицательная сторона. Воцарится скука, поскольку мы, утонченные
потребители, стали современными «поедателями лотоса» (выражение, применяющееся
к людям, погрязшим в роскоши и развлечениях вместо того, чтобы заниматься
практическими делами – Прим. перев.), помешанными на бесконечных путешествиях
по телевизионным каналам и на материальном комфорте. Но после всех войн
двадцатого века перспектива мирной, однообразной скуки представляется не
таким уж плохим делом.
Каким наивным все это выглядит сегодня! Исламисты, врезавшиеся на угнанных
самолетах в здания Всемирного Торгового Центра и Пентагона, нависшая угроза
еще более страшных терактов показали, что принятие ценностей современной
демократии является всего лишь отдаленной надеждой, и далеко не предопределенной.
В равной мере поражает и то, что не только нет конвергенции между Западом
и недемократическим миром – Запад сам по себе начинает распадаться. Серьезные
расхождения между Америкой и Европой по поводу того, какой может и должна
быть жизнь граждан, не только сохраняются, но становятся еще острее.
Фукуяма может возразить, что 11 сентября было только лишь ухабом на
дороге к универсальной демократии, процветанию и миру. Знают об этом муллы
Ближнего Востока и фашисты, или не знают, мог бы утверждать этот аргумент,
все возрастающие духовные и материальные желания их народов приобщиться
к благам Западной цивилизации, в конце концов, сделает их подобными нам
– но как долго это продлится, не знает никто. Но оглянитесь вокруг. Всемирная
деревня Фукуямы уже была свидетельницей множества старомодных этнических,
религиозных и политических кровопролитных конфликтов с момента предполагаемого
конца истории в 1989 году: Алжир, Афганистан, Ирак, Колумбия, Россия, Руанда,
Судан, бывшая Югославия – если назвать лишь несколько горячих точек. Наверное,
прав был Платон, заметив в своих «Законах», что мир, а не война является
исключением в делах человеческих.
На самом деле, вместо того, чтобы сблизить нас, как предсказывал Фукуяма,
распространение английского языка как всемирной лингва франка, доступной
и недорогой современной технологии, всеобщей моды и коммуникаций привело
к хаосу не в меньшей степени, чем к покою. Этот прогресс возбудил зависть,
чувство обиды и гнева среди традиционных обществ. Мужчины и женщины в этих
обществах увидели в этом – и как они могли этого не увидеть, лицезрея образ
вращающей бедрами Бритни Спирс или сталкиваясь с подрывной идеей свободы
слова? – публичное оскорбление власти патриархов, мулл или других иерархических
фигур, требующих уважения, основанного только лишь на религиозных догмах,
поле или классе.
Новые технологии, несмотря на все, что мог сказать об этом Фукуяма,
не создают из наших врагов современных либеральных демократов, а просто
позволяют им более эффективно делать их разрушительную работу. И хотя исламисты
и другие хулители глобализации открыто признаются в своей ненависти
к капиталистической демократии, они без колебаний используют технологические
достижения Запада против самого Запада. Насколько легче сейчас стало организовывать
заговоры, стрелять, взрывать, разрушать и подстрекать с помощью всех этих
фантастических штучек! Учебный тренажер-имитатор полета позволяет
человеку со средневековым складом ума, одетому в кроссовки Найк и с сумочкой
в молниях на поясе, влететь в нью-йоркский силуэт, устроив взрыв мощностью
в пару килотонн. И Усама, и Саддам используют современную масс-медиа,
чтобы ободрять своих сторонников и побуждать их убивать неверных.
Оставив в стороне мулл и арабских деспотов, где можно найти
доказательства того, что свобода должна последовать за изобилием, как это
утверждает Фукуяма? Левые капиталисты в Китае, их правые коллеги в Сингапуре
или другие их коллеги, бывшие кагебешники в России, несомненно, не считают,
что толпы их потребителей сплошь состоят из натуральных демократов, и до
сих пор нет указаний на то, что они неправы. И где свидетельства того,
что эти потребители неизбежно превратятся в любящих комфорт пацифистов?
Демократия и рыночные реформы, похоже, придали смелости Индии противостоять
пакистанской культуре медресе, взращивающей террористов. Богатая и свободная
Япония всерьез рассматривает задачу перевооружения в качестве альтернативы
подписыванию все новых и новых чеков, чтобы не позволить северокорейским
ракетам прочертить ее воздушное пространство.
Америка, похоже, тоже продолжает, как и прежде, оставаться субъектом
истории. Отбросив веру в то, что с помощью слов и подкупа всегда можно
держать в узде бандитские режимы, она возвращается к военной активности,
пытаясь навязать демократию – или, по крайней мере, хоть какое-то приличное
правительство – государствам, оказывавшим поддержку террористам, вместо
того, чтобы покорно ждать, когда каким-то образом наступит конец истории.
Это верно, что постмодернистские, с выбеленной перекисью прической Джейсоны
и Николя с проткнутыми булавками языками тоскливо слоняются по торговым
центрам по всей стране – скучающие материалисты из мира Фукуямы. Но по
контрасту с ними есть и американские юноши из Третьей механизированной
дивизии, которые, подобно возродившейся Третьей армии Паттона, сверкая
противосолнечными очками от Ray-Bans, лавиной прокатились по Ираку под
звуки ревущей рок-музыки, стремясь добиться старомодной военной победы,
освобождения и воссоздания страны – в соответствии с видением Джорджа Буша.
А что насчет Европы? Уж здесь-то мы, конечно же, можем видеть, как
обретает форму пост-историческое будущее Фукуямы, с все усиливающимся гедонистическим
образом жизни, который ставит индивидуальное наслаждение выше национальной
гордости или крепких убеждений, с всеобщим поклонением пацифизму и поддержкой
таких многонациональных институций, как Организация Объединенных Наций,
Международный уголовный суд и Европейский союз, которые обещают изобилие
и мир, основанные на переговорах и всеобщем согласии. Европейцы говорят,
что трезвая оценка их собственного переменчивого прошлого научила их отвергать
войны между национальными государствами, научила добиваться компромиссов,
не заниматься запугиванием и доверять рационализму Просвещения, а не примитивным
эмоциям, окружающим Бога и страну.
Но если вы вглядитесь повнимательней, вы увидите, что пульс истории
еще бьется под постмодернистской поверхностью Европы – и с каждым днем
все сильнее. Очень важно помнить, что во время холодной войны нависающая
угроза со стороны Советского Союза заставляла сдерживать политические амбиции
и соперничество старых народов Европы. Полвека мирной жизни с 1945 по 1989
годы были не столько результатом нового поведения, сколько присутствия
четверти миллиона американских войск, которые сдерживали аппетиты русских
и не позволяли воссоздать немецкую военную машину. Противостояние с общим
врагом, вооруженным самым современным оружием, держащим под ружьем огромную
армию, пытающимся распространить революционную идеологию и готовым пролить
кровь 30 миллионов своих собственных граждан делало чудеса, сглаживая менее
острые противоречия. Если Франция и Германия не стоят так твердо на нашей
стороне в войне против террора, как они делали во время холодной войны,
так это отчасти и потому, что аль-Каеда и поддерживающие ее страны, какими
бы они ни были опасными, не угрожают европейским столицам тысячами ракет
с ядерными боеголовками, как это делали Советы.
После того, как империя зла рухнула, а Америка постепенно вывела свои
войска (США закрыли 32 базы в Европе и уменьшили количество войск там на
65 процентов по сравнению с тем, сколько их было в разгар холодной войны),
давно существовавшее стремление европейских стран к высокому статусу, влиянию
и власти понемногу начало возрождаться, что привело к увеличению напряженности
на континенте. Германский канцлер Герхардт Шрёдер заявил, что «решения
будут приниматься в Берлине», французский президент Жак Ширак решил погрозить
пальчиком полякам и румынам за то, что они не следуют французскому руководству,
а итальянские и германские политики бросают в лицо друг другу оскорбления,
которые больше в ходу на школьном дворе. Восточные европейцы, зажатые между
объединенной Германией и националистической Россией, взвешивают, не будут
ли американские пушки лучшим гарантом их безопасности, чем мощь Европейского
союза, если выяснится, что агрессивный зуд их исторических врагов вовсе
не испарился, а только дремлет. Будет интересно узнать, станет ли вся Европа
или некоторые из ее исторически более воинственных государств увеличивать
свои военные расходы сверх сегодняшних экономных, составляющих, в среднем,
полпроцента от валового национально продукта.
Возрождающиеся европейские политические амбиции и страсти еще более
очевидны в отношениях Континента с Соединенными Штатами – отношениях, которые
в связи с противоречиями по поводу военных действий в Ираке ухудшились
настолько, что Франция и Германия открыто противостояли своему полувековому
союзнику и даже наносили ему определенный ущерб.
Такое поведение вряд ли соответствует модели Конца Истории, даже если
европейцы выступали с присущими пост-историческому мышлению жалобами, что
Соединенные Штаты действуют как Одинокий Рейнджер (популярный герой вестерна,
действующий в одиночку против врагов – Прим. перев.), угрожая начать войну
против Ирака без одобрения «мирового сообщества», в то время как европейцы
утверждали, что дипломатические усилия международного сообщества, осуществляемые
через ООН, могли, в конце концов, уладить иракскую проблему без того, чтобы
пришлось платить страшную цену войны. На самом же деле, оппозиция Европы
США в иракском вопросе и весь этот шум, поднятый европейскими странами
по поводу дипломатии и международных организаций, имели больше отношения
к реалполитик – желанию этих стран бросить вызов американскому влиянию
и отстаивать свою собственную значимость – чем к подлинной вере в устарелость
национальной идентификации или военной силы. Как еще эти, когда-то великие
страны Европы могли противостоять американскому влиянию, учитывая современную
относительную слабость их военной мощи и негибкость их экономик, кроме
как сковывать «сверхдержаву» мандатом от «мирового сообщества»?
И действительно, при всей лицемерной идеалистической риторике, которую
извергал французский министр иностранных дел Доминик де Вильпен этой весной
с трибуны ООН, подлинной причиной того, что он выкручивал руки странам
Третьего мира, убеждая их голосовать против американского требования начать
военные действия против Ирака, было стремление по дешевке подзаработать
для Франции немного влияния. (Вспомним, что он написал в высшей степени
комплиментарную биографию этого крайнего французского националиста, Наполеона).
Обладая только одним крохотным авианосцем «Шарль де Голль», Франция решила,
что будет умнее и финансово более приемлемо – по-крайней мере, на данный
момент – проявить свое влияние через ООН, а не строить новые авианосцы,
чтобы попытаться быть на равных с Соединенными Штатами по военной
мощи.
Перебранка между старой Европой и Соединенными Штатами по поводу Ирака,
в которой исторические национальные амбиции европейцев играли неоспоримую
роль, только увеличили уже существующий трансатлантический раскол, являющийся
результатом существенных исторических, культурных и политических различий
между европейскими демократиями и нашей. Чувство обиды на Соединенные Штаты
глубоко укоренилось на Континенте. Отчасти это является результатом психологических
последствий Второй мировой войны. Со странами так же, как и с людьми -
никакое доброе дело не остается безнаказанным. Без высадки в Нормандии
Франции бы не было – и это служит постоянным болезненным напоминанием для
ее самолюбия. Американское оружие разгромило Германию и, в то же время,
помогло ей стать той процветающей страной, какой она является сегодня.
Должны ли немцы ненавидеть нас или благодарить нас за то, что мы спасли
их от них самих? И Франция, и Германия превратились бы в «игровые площадки»
для русских солдат и танков, если бы не было НАТО и американского участия
в нем, и для гордых европейских стран такая зависимость должна была быть
источником раздражения. С момента окончания холодной войны европейским
странам стало труднее держать в узде свою уязвленную гордость – хотя обида
все это время сочеталась с искренней благодарностью и дружескими чувствами
по отношению к Америке.
У европейской враждебности к Соединенным Штатам есть и этакий снобистский
компонент – анти-буржуазное пренебрежение, являющееся двойным наследием
европейских социалистических левых и аристократических правых. Обратите
внимание, как сегодняшняя «тонкая» критика Америки европейцами часто начинается
слева – что мы стали слишком уж гегемонистами и не принимаем в расчет чаяния
бедных стран – и тут же, не моргнув и глазом, переходит к аргументации
аристократических правых: что мы – это сброд со всего мира, распространяем
по всему свету вульгарную пищу и массовую культуру, которая портит вкус
народов, обладающих намного более утонченными традициями. То, что европейцы
сейчас едят в Мак Дональдсе и любят смотреть голливудскую стряпню – это
просто результат всеобщей американской промывки мозгов.
Наша старомодная вера в правильное и неправильное вместе с нашим стремлением
действовать в соответствии с этой верой также раздражает европейцев. У
американцев есть врожденное недоверие к моральной неопределенности, маскирующейся
под «утонченность», и наше диссидентское религиозное наследство приучило
нас к четкому моральному выбору в политике – выбору «простаков», сказали
бы европейцы. Именно потому, что мы признаем существование зла как такового,
без обиняков, мы считаем себя вправе использовать силу для того, чтобы
лишить власти таких выродков, как мулла Омар и Саддам Хусейн – или убить
их, как мы убили Удая и Кусая Хусейнов. Европейцы, циничные в политике
и морали, считают, что такое поведение делает нас непредсказуемыми.
Но парадоксальным образом самой главной причиной расхождения континентальной
Европы и Америки является сам Европейский союз. У европейских фантазеров
есть длинная история попыток создания сначала в эмпиреях, а потом и в жизни
националистических или социалистических утопий – обреченных на неудачу
схем, которые подминали человека под тяжелым сапогом государства ради создания
«нового человека» и совершенного мира, который бы привел историю к завершению.
Кровавое братство Французской революции, бонапартизм девятнадцатого века,
марксизм и современный коммунизм, франкизм, итальянский фашизм, нацизм
– все эти принудительно навязываемые программы изменения мира возникали
из кажущегося неискоренимым континентального импульса.
