Беседа с Лейзером Броером.
Русский Журнал
Лейзер Броер - "талмид хахам" (знаток Торы), один из основателей
возрожденного еврейского Хеврона, активист движения за строительство Иерусалимского
Храма. Член политсовета Международного гиперсионистского движения "Беад
Арцейну" ("За Родину!")
Цитата из мемуаров командира 2-й роты 502-го танкового батальона Вермахта
О.Кариуса "Тигры" в грязи": "Нас повсюду восторженно встречало население
Литвы. Здешние жители видели в нас освободителей. Мы были шокированы тем,
что перед нашим прибытием повсюду были разорены и разгромлены еврейские
лавочки. Мы думали, что такое оказалось возможно только во время "хрустальной
ночи" в Германии. Это нас возмутило, и мы осудили ярость толпы. Но у нас
не было времени долго размышлять об этом. Наступление продолжалось беспрерывно".
Авраам Шмулевич: Что вы можете сказать об отношении литовцев
к евреям?
Лейзер Броер: Я родился в Каунасе в 1948 г. и в 1972 г. уехал
оттуда в Израиль. Мы - коренные "литваки", литовские евреи, оба моих деда
были религиозными, из Шауляя и Подбродья, но сам я из светской семьи.
Есть фильм польского режиссера Анжея Вайды "Пепел и алмаз". Когда он
вышел на советские экраны, это было большим событием, мы с отцом смотрели
его в кинотеатре, который находился в бывшем старом еврейском районе Каунаса
- Слободка.
Польские подпольщики Армии Крайовой должны убить новоназначенного губернатора
- коммуниста Щуку. А его сын Марек, воспитанный теткой-аристократкой, -
тоже боец Армии Крайовой. И вот Марек попадает в польское Министерство
государственной безопасности, его ведут на допрос, а он - польский юноша,
борец за свободу. Один из эмгэбистов спрашивает: "Сколько тебе лет?". Юноша
отвечает: "Сто". Тот размахивается, бьет его по лицу, подпольщик падает,
встает. Снова тот же вопрос. "Сто один", - отвечает подпольщик. Когда он
впервые упал, отец громко засмеялся и сказал: "Еще бей, еще!".
Отец моего отца всю жизнь прожил в Слободке и был ломовым извозчиком.
Он прошел всю русско-японскую войну, был георгиевским кавалером. Время
от времени он напивался, тогда брал оглоблю и выходил на улицу бить морду
гоям. Они бежали в полицию, дед шел домой, надевал свой мундир со всеми
крестами и наградами, брал недопитую бутылку водки и сам шел в участок.
При виде его пристав вставал по стойке смирно, отдавал ему честь, они допивали
эту водку, и он шел домой отсыпаться. Впрочем, такое случалось не часто,
скажем, раз в месяц. Обычно он приходил после работы домой, ел и садился
учить Талмуд.
После революции Литва стала независимой. Отец мой пошёл работать на
завод в 14 лет. Когда ему было 15, хозяин решил снизить зарплату. Отец
написал листовки и пошел их раздавать. Его схватила полиция - служба безопасности
независимой Литвы. Когда литовские гэбэшники увидели его, они засмеялись
- "жидюкас" (жиденок), - обмотали ему голову мокрым полотенцем и сунули
в горящую печь. Из печи он вылез уже человеком с идеологией. Это была коммунистическая
идеология борьбы за социальную справедливость. Он состоял в нелегальной
компартии Литвы до 1929 года, когда в Палестине разразились организованные
англичанами арабские погромы. Советский Коминтерн выступил тогда на стороне
арабов, и партия поручила ему организовать митинг в поддержку классовой
борьбы арабского пролетариата против сионистов. Отец отказался и вышел
из компартии. И считал себя в дальнейшем беспартийным анархистом.
То, что происходило с Литвой дальше, - известно. Между уходом советских
войск и приходом немцев прошло несколько дней. Когда Советы ушли, литовцы
первым делом вошли в еврейский квартал Каунаса - Слободку. Сейчас они рассказывают,
что их ненависть к евреям была спровоцирована участием евреев в компартии,
в сталинских репрессиях и т.д. Мне они могут не рассказывать эти сказки.
В Слободке их интересовало лишь два места - еврейский сиротский дом и знаменитая
ешива (религиозная духовная академия) "Слободка".
Детдомовских детей они просто заперли в помещении и сожгли живьем. А
ешиботников (учащихся ешивы) собрали в большом гараже. Тогда машины чистили
сжатым воздухом. Они вставляли в рот еврею этот шланг, включали воздух,
и кишки вылетали через задницу.
Толпы литовцев - женщины, дети, словом, весь город - дружно аплодировали.
Так, одного за другим, они убили всех учащихся ешивы - кроме тех, кто смог
спрятаться.
На следующий день в гетто Слободка организовалась первая подпольная
группа сопротивления, в которую входил мой отец. Там были все, представители
всех движений и партий - сионисты-социалисты, сионисты-ревизионисты Жаботинского,
религиозные сионисты, анархисты, хасиды, миснагеды и просто евреи. Они
решили, что реальную помощь в борьбе с немцами им может оказать только
Сталин. Поэтому главенствующая роль в движении должна принадлежать коммунистам,
и все это подполье будет считаться коммунистическим. Отца моего снова приняли
в компартию "невзирая на идеологические разногласия". И подполье стало
действовать.
Первым, кого они убили, был еврей - глава полиции юденрата (юденрат
- назначенный немцами орган управления гетто). До войны он был убежденным
сионистом-ревизионистом (так именовались сторонники Зеева Жаботинского),
а потом одним из первых побежал служить немцам. С ним предварительно поговорили,
но он сказал: "Ребята, мне плевать на вас и на остальных, я хочу жить,
и сделаю для этого все". С ним пытались говорить еще раз и после этого
застрелили.
В отличие от подполья варшавского гетто, подполье каунасского гетто
считало, что никого нельзя привлекать к борьбе насильно. Большую часть
населения гетто составляли женщины, старики, дети. И если кто-то надеется
спастись, просто сидя тихо и уповая на милость Бога, таких людей нельзя
подвергать риску вооруженного восстания. Пусть делают что хотят. Спастись,
однако, не удалось почти никому. Практически все оставшиеся были зверски
убиты немцами и литовцами. (Впрочем, и в тех гетто, где подполье организовало
всеобщее восстание, большая часть евреев все равно была уничтожена немцами
и их пособниками из числа местного населения - силы были слишком не равны).
В 1939 г. еврейское население Ковно составляло 40.000 человек, то есть
примерно 25% от общего числа жителей города. Всего же в годы Катастрофы
в Литве было уничтожено 95-96% довоенного еврейского населения республики.
Столько евреев не было уничтожено ни в одной из оккупированных республик
бывшего СССР, а также ни в одном из европейских государств.
Итак, в отличие от некоторых других гетто, в Каунасе решили, что те,
кто хочет сражаться, должны уйти в лес и воевать с немцами в качестве партизан.
Первой ушла на разведку группа из пяти человек. Путь из гетто в лес
проходил через литовскую деревню. Литовцы сейчас любят рассказывать о мирных
сельских жителях, что подвергались репрессиям и со стороны немцев, и со
стороны партизан, а потом были высланы. На самом деле сельское литовское
население не просто сотрудничало с немцами. Немецкое командование раздавало
литовцам оружие, и из них формировались территориальные отряды СД.
А.Ш.: То же самое было и в других прибалтийских странах. Несколько
лет назад внимание общественности привлек проходивший в Латвии процесс
партизана Кононова, которого обвиняли в уничтожении нескольких сельских
жителей, бойцов СД, которых латвийские власти представляли как мирных жителей.
Движение "Беад Арцейну" даже устраивало
в Тель-Авиве демонстрацию перед латвийским посольством, поскольку этот
процесс явился началом официальной реабилитации местных карателей в Прибалтике.
Л.Б.: Первая группа евреев, вышедших из гетто, ничего не знала про СД,
наткнулась на этих "мирных сельских жителей", которые напали на них. Командира
группы - он был ешиботником из Слободки - живьем закопали в землю. Остальных
передали немцам, и те отправили их в лагерь уничтожения "Девятый форт".
Тогда подполье поняло, что небольшими группами действовать нельзя. Следующим
из гетто ушел на прорыв отряд в 50 человек, в котором был и мой отец.
Они захватили это село - это была единственная дорога на волю - и всех
мужчин, кто не был убит во время боя, расстреляли, остальное население
собрали в сарае, облили бензином и подожгли.
Больше выходу евреев из гетто никто не препятствовал.
Прожив в лесу некоторое время, они образовали еврейский партизанский
отряд. А поскольку командование осуществляла советская армия, то этот отряд
влился в большой русский партизанский отряд.
А.Ш.: И как складывались отношения?
Л.Б.: С "ваньками" ведь как - сначала они пытаются на тебя наехать,
но если получают сдачи, то начинают уважать. У одного еврея в отряде была
шуба, которую он снял с убитого немецкого офицера. Шуба в лесу - большая
ценность, и один из командиров сказал: "Отдай мне ее или продай, обменяй".
Еврей ответил: "Сам убей немца и сними с него".
Вскоре группа, куда входил этот еврей, отправилась на задание. Первым
делом партизаны пошли не к немцам, а к девочкам в ближайшую деревню. Девочки
эти были патриотками - немцам они не давали, только партизанам. Они уже
ждали, поставили на стол водку, закуску, сало, а еврея этот командир поставил
на часах. Он не выдержал и сунулся в избу в разгар веселья:
- Ребята, имейте совесть!
- Ты нарушил приказ, оставил пост, - и они его застрелили, шубу этот
командир забрал себе.
А вернувшись, сказали:
- Расстрелян за трусость.
Тогда несколько евреев отправились в эту деревню, к тем самым девочкам,
положили на стол шмайсер и сказали:
- Милые девушки, расскажите, как было дело. А если вы что-то забудете,
гляньте на стол.
Те рассказали все без утайки.
Вернувшись в отряд, евреи попросились на задание вместе с группой русских,
что убили того бойца, и перестреляли их всех. Вернулись и доложили:
- Пали смертью героев в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками!
Все поняли, что произошло. После этого их зауважали, и больше наездов
на евреев не было.
Немецкая армия была хорошей армией, но воевать в лесу они не умели.
Что такое дерево, что такое овраг и как с ними обращаться - они не знали.
Однако потом у них появились гуцулы с Карпат, и те уже были серьезными
противниками. Однажды гуцулы чуть не обнаружили партизанскую базу, но разведчиков
все же уничтожили на подходах к ней. Но вскоре для партизан наступили плохие
времена. Немцы сформировали команду "охотников" - отряд из профессиональных
охотников, лесников, егерей. Там были, кроме немцев, и русские, украинцы,
поляки.
Им удалось обнаружить партизанскую базу. Отряд с трудом оторвался от
преследования и уходил непрерывно трое суток. Бодрствовала только первая
и последняя шеренга, те, кто шли в середине, спали на ходу.
Много чего еще было в той войне...
Но отец мой выжил.
Когда мне было 16 лет, отец подарил мне часы. Это было в начале 60-х
годов, часы тогда были ценной вещью. Он вручил мне часы и сказал:
- Эти часы я снял с немецкого офицера, которого задушил собственными
руками.
Ближайшими друзьями отца, благословенна его память, до самого нашего
отъезда были бывшие партизаны, его соратники.
Как только это стало возможным, мы уехали в Израиль. Массово выпускать
евреев из Советского Союза стали в начале 70-х, после "самолетного дела".
Хотя некоторым удавалось выехать и ранее.
Одни из них - семья моего друга Лейбки. Мы сидели за одной партой и
очень дружили. Ровно раз в неделю он приносил справку от врача, что у него
болит рука и писать ему нельзя. А также он имел справку, что ввиду чувствительной
кожи на голове он должен быть в тюбетейке постоянно. В Израиль его семья
приехала в 60-е годы. Вот как они смогли уехать.
Его отец Песах во Вторую мировую войну служил в литовской дивизии Красной
Армии. Литовской она только называлась, а приказы отдавались на идиш. Однажды
ему пришлось вытащить с поля боя раненого. Когда тот очнулся, оказалось,
что он один из немногих настоящих литовцев, служивших в литовской дивизии.
Спасенный был очень благодарен ему и сказал:
"Если тебе, Песах, что-нибудь понадобится, найди меня. Я все для тебя
сделаю".
Он начал подавать просьбы о выезде уже в 60-е годы, но получал отказ
за отказом. При очередном отказе его взгляд пробежал по стене ОВИРА и...
он увидел портрет спасенного им литовца.
- Кто это? - спросил он.
- Вы что, не знаете, - удивилась чиновница, - это же Первый секретарь
коммунистической партии Литвы товарищ Снечкус.
Следующим утром он уже был в приемной у Снечкуса. Офицер КГБ, стоящий
на страже, услышав, к кому он, спросил:
- Ты что, с ума сошел?
- А вы скажите по вертушке, что Песах Шохенас, который вытащил его из-под
огня, хочет его видеть.
Встретившись, они обнялись.
- Ты помнишь, - спросил его Песах, - что ты мне обещал?
- Конечно же, - ответил Снечкус.
- Так вот, - сказал ему Песах, - я хочу уехать в Израиль.
- Нет проблем. Месяц на сборы хватит?
И через месяц он с семьей уехал.
А.Ш.: Вы как коренной житель Прибалтики можете сказать, чем отличаются
литовцы от эстонцев и латышей?
Л.Б.: В отношении к евреям во время войны они мало, чем отличались,
а вообще это совершенно разные народы. Литовцы относятся к латышам и эстонцам
с презрением, считая их бывшими рабами. Это так и есть - они были крепостными
немецких баронов. Литовцы же создали мощное государство, границы которого
проходили одно время около Москвы - под Можайском. В литовском школьном
учебнике рассказано, как великий князь Витаутас собирал дань с Москвы,
и когда он выходил из Кремля, вытащил свой меч и ударил по кремлевским
воротам, дабы след литовского меча навечно остался в Московии.
Великий литовский писатель, выразитель национального духа - Адам Мицкевич.
Писал он, правда, по-польски, поэтому поляки считают его своим национальным
писателем.
А.Ш.: Самое забавное, что Мицкевич был чистокровным евреем и помнил
о своем еврейском происхождении. Родители его были франкистами, сторонниками
Якова Франка, лжемессии, последователя другого мессии - Шабтая Цви. Франкисты,
во главе с самим Франком, приняли католицизм, крестным отцом Якова Франка
был сам польский король, а рядовые франкисты получили дворянские звания.
Франкизм был мистическим учением, и он оказал большое влияние на воззрения
Мицкевича. Жена его тоже была из франкистов.
Л.Б.: У Мицкевича есть поэма "Гражина", в которой хорошо выражен литовский
дух. Главный герой ее - литовский князь Литуврас, брат короля Виталтаса,
который живет в своем замке.
К нему приходит управляющий замком и говорит, что в окрестностях замечены
вооруженные люди, нужно послать к королю за войском. Брат короля отвечает:
"Не нужно ничего, приходи ко мне вечером, как стемнеет".
Вечером он объявил своему управляющему: "Это отряд немецких тевтонских
рыцарей, сто дюжин, которых я, сам князь, нанял. Мой брат засиделся на
троне. Нужно его убить. Но сил у нас, сам знаешь, недостаточно. Немцы -
хорошие бойцы. С этим отрядом мы одолеем дружину короля".
Управляющий воскликнул:
- Я поражен твоей низостью и вероломством. Как мог ты решиться на такое?
Убить короля - твоего брата??!! Это прекрасная идея. Ведь он сам убил своего
отца и брата, захватив престол. Ты вполне достоин быть королем. Но как
ты мог пригласить немцев? Как ты мог вмешать чужаков в наши литовские дела?
Такие вещи делать нельзя!"
Управляющий направился к жене князя - Гражине. Эта высокая сильная женщина
ездила на лошади, любила охоту, владела мечом. Управляющий рассказал ей
о планах ее мужа. Та, вся в негодовании, идет к князю:
- Как смел ты вмешивать немцев в наши литовские дела?! Бог не простит
такой низости!
Идея убить брата ей как раз нравилась.
Ночью управляющего будит вооруженный стражник:
- Князь зовет тебя, надевай доспехи.
Он выходит и видит, что вся дружина построена, впереди на коне стоит
князь. Они скачут в ночь, чтобы внезапно напасть на немцев, изгнать чужаков.
Завязывается бой, и тут управляющий видит, что князь не в форме, удары
его не столь сильны, нет боевого напора. Это видят и немцы, они начинают
теснить литовцев. Им удается убить князя. Тут появляется еще один рыцарь,
он врезается в гущу схватки, мощными ударами разит направо и налево и убивает
тевтонского комтура. Когда битва закончилась и немцы были разбиты, выяснилось,
что новый рыцарь - это и есть сам князь. Он услышал шум боя и поспешил
к месту схватки. Но вывела литовцев на бой Гражина, она надела доспехи
мужа, выдала себя за князя, сражалась и погибла в его доспехах. Литуврас
приказывает сложить погребальный костер, туда кладут тело Гражины, а затем
и сам князь восходит на костер, вонзает в себя меч и сгорает вместе со
своей женой, в пламени искупает свою вину.
Другие народы Прибалтики сдались немцам и приняли религию своих господ
- сначала католицизм, а потом, вслед за немецкими баронами, протестантизм,
подчинились ордену. А литовцы разбили немцев под Грюнвальдом, до этого
разбили и монголо-татар.
Когда недавно в Эстонии был открыт памятник ветеранам СС, латыши прислали
на открытие своих представителей, литовцы - нет. Во время войны латыши
дали три дивизии СС, эстонцы - одну дивизии, а литовцы - один батальон
Импулявичюса. Его послали в Белоруссию на подавление партизанского движения.
Через короткое время немецкий командир отослал литовцев назад со словами:
"Я просил солдат, а не диких зверей". Кстати, после войны этот Антанас
Импулявичюс получил убежище в США как борец за свободу.
То есть литовцы всегда играют свою игру. Думаю, это вскоре проявится
в раскладе сил и среди прибалтийских государств, и шире - во всей Восточной
и Центральной Европе.
А.Ш.: Как вы считаете, забыты ли уже "раны войны"?
Л.Б.: Родители моего друга Лейба (о котором я говорил выше) умерли в
Израиле, в Кфар Хабаде (хотя сами они не были хасидами-хабадниками), сначала
отец, потом мать. Между прочим, в их семье существовал рассказ о родственнике
со стороны матери, каком-то каунасском цадике (праведнике). Мать пережила
Катастрофу в Каунасе, смогла выжить при ликвидации гетто благодаря этому
цадику. Он тоже находился в гетто и всегда говорил ей, где спрятаться...
И ей удалось спастись, хотя вокруг прятавшихся евреев ловили и убивали.
А когда его самого отправляли в концлагерь, он успел указать ей место,
где спрятаться до конца войны.
Я наведывался к ней вплоть до ее смерти. Она была очень стара, ей отказывали
память и соображение, но каждый раз первым вопросом при встрече было:
- Лейзер, Литва уже сгорела?
И я ей отвечал:
- Нет еще.
Она говорила:
- Что ж это такое? Куда Всевышний смотрит? Помолитесь, пожалуйста, Лейзер,
чтоб я хоть за день до смерти увидела ее горящей.
Но мои молитвы, очевидно, были отвергнуты. И больше всего среди нынешней
волны алии меня удивляют латышско-литовско-эстонские патриоты-евреи.
12 декабря 2006 г. | 18:09