Выставка, посвященная личности и короткой жизни Валленберга, прерванной в неизвестных до сих пор обстоятельствах на нашей земле, открыта в Москве в Музее им. Сахарова на Земляном валу ежедневно (кроме понедельника) до 21 октября. Нет сомнений в том, что посещение ее всеми старшими московскими школьниками - дело бесконечно более важное для судеб отечества, чем обсуждение назначения нового премьера.

Те, кому весной 1956 года было 16-18 лет, помнят, как поток свидетельств о злодеяниях советской власти обрушился на наши юные головы. Особенно мучили воображение неопровержимые, запечатленные в отчаянных письмах к Сталину свидетельства о жутких истязаниях - один из подследственных писал, например, в оглашенном в докладе Хрущева письме, что у него был перелом позвоночника и именно по месту перелома его и били, заставляя, как он писал, "оклеветать себя и других людей". И писавшие такие письма были расстреляны вместе с не писавшими.

Постепенно, год за годом, восстанавливались биографии погибших партийцев-руководителей, маршалов и командармов, и за каждым оказывался немалый список своих злодеяний - что, на мой и тогдашний, и теперешний взгляд, нимало не оправдывает учиненных над ними пыток: то, что людей нельзя пытать, должно быть непреложно для каждого, в том числе и для поборников смертной казни. Для кого-то, однако, прежнее участие замученных в бесчинствах советской власти - особенно в годы ее утверждения огнем и мечом на всем пространстве огромной страны, а также в последующие годы прямого уничтожения крестьянства и интеллигенции - служило неким если не оправданием, то философическим объяснением происшедшего с этими людьми в дальнейшем: нечто вроде исторического возмездия, хоть и совершенного руками таких же, как они, насильников и убийц. Как сформулировал в те баснословные годы, кажется, Наум Коржавин: "Одни мерзавцы перебили других мерзавцев, причем пострадало немало честных людей".

Но в первые же месяцы того 1956 года возникло перед нами - совсем не из доклада Хрущева, а из передававшихся из уст в уста сообщений - имя, которое выделилось из ряда и придало постепенно злодействам советской власти какой-то поистине дьявольский оттенок, - Рауль Валленберг.

В чем была особость явно совершенного над ним, но так и не проясненного тогда злодейства?

Во-первых, он не был нашим подданным и, соответственно, не нес на себе ни малейшего груза ответственности за наше прошлое.

Во-вторых, ни малейшими внутригосударственными причинами (которыми и тогда, и даже сегодня ухитряются объяснять, например, "раскулачивание") нельзя было оправдать его арест и заключение в тюрьму.

В-третьих, время его ареста - это были отнюдь не 30-е годы, получившие официальное обозначение "период массовых нарушений законности", а дни побед советской армии над Гитлером, ее вступления в Венгрию - январь 1945 года. Черная тень упала для нас, детей фронтовиков, на светлую память об этих днях.

В-четвертых, все ясней проступала печать того замалчивания нацистского геноцида евреев, которое было для всех нас, более или менее вменяемых молодых людей, очевидной тогдашней политикой советской власти - никогда не говорилось публично, ни устно, ни печатно, о массовом уничтожении гитлеровцами евреев, а только и исключительно "советских людей"; это относилось и к Бабьему Яру.

Эта печать проступала - и приобретала зловещие тона: ведь швед Валленберг, как стало известно тогда же, единолично и активно спасал и спас немыслимое, казалось, для усилий одного человека количество обреченных на смерть евреев. А "наши" засадили такого человека в тюрьму, больше десяти лет молчали об этом - и продолжают молчать после стольких разоблачений о других делах.

Перед нами во весь рост встало государственное злодеяние в чистом, что называется, виде. И именно оно - как ничто другое - превращало в течение того важного в наших биографиях года, а также в последующие зрелище советской истории в нечто вроде "кровавых костей в колесе" (хотя Мандельштама большинство из нас, студентов-филологов Московского университета, тогда не знало).

Я помнила, что имя это витало в воздухе эпохи именно после хрущевского доклада, что я обсуждала это со своим однокурсником Александром Чудаковым, который вскоре стал моим мужем, - и он разделял мои эмоции. Известным же все это могло нам быть только из чьих-то пересказов западных радиопередач: приемники тогда были далеко не у всех, и вообще "культура слушания" ("есть обычай на Руси - ночью слушать Би-Би-Си") еще не сложилась.

Вспомнилось все это, когда я готовилась к выступлению на семинаре для школьных учителей "Рассказывать о Холокосте: современные методы и задачи учителя. Российский и шведский опыт", организованном посольством Швеции в Москве, Шведским институтом, фондом "Холокост" и Музеем имени Сахарова в рамках выставки "Рауль Валленберг: и один в поле воин".

Когда же стала расспрашивать ровесников и более старших, что они помнят о времени появления в наших разговорах этого имени, получила такие ответы: "Нет, гораздо позже - уже в 60-е!" Но несколько дней назад явилось подтверждение моим воспоминаниям: известный индолог Павел Гринцер рассказал, что летом 1956 года он проводил свой отпуск вместе с Владимиром Николаевичем Топоровым в Литве, в местечке Крюкай - и третий их сотоварищ, полиглот Валентин Островский, слушавший радио на разных языках, рассказал им про Валленберга. Тогда такие сообщения быстро становились "широко известны в узких кругах".

Сегодня история о том, как получивший прекрасное образование в США молодой человек из очень богатой шведской семьи весной 1944 года, когда мир наконец осознал, что в Европе происходит то, что нельзя было вообразить нормальному разуму, и что нацисты шифровали словами "окончательное решение", - планомерное уничтожение людей, в жилах которых течет та, а не иная кровь, - согласился (на своих условиях!) войти в шведскую дипломатическую миссию в Венгрию, известна всему миру. Ее преподают в школах - вместе с историей Холокоста (слово это было неизвестно никому из учившихся в советской школе).

В основе истории геноцида, пишет один из биографов Валленберга Пол Левин, "лежит шокирующе примитивное, но необъяснимое желание тысяч самых обыкновенных и нередко образованных европейских мужчин (и многих женщин) уничтожить в своих странах как можно больше ни в чем не повинных евреев. Гитлер предоставил им такую возможность, и они не преминули ею воспользоваться. Они усердно исполняли свою задачу, постоянно усовершенствовали свои методы и в общем и целом преуспели. Когда Германия оккупировала Венгрию, мало кто сомневался, какая судьба ожидает большое еврейское население этой страны. Так и вышло, а мир по сути занял позицию стороннего наблюдателя... Рауль Валленберг был одним из сравнительно небольшого числа европейцев христианского вероисповедания, которые в 1933-1945 гг. действительно старались прийти на помощь еврейским собратьям. Размышляя о выборе, сделанном Валленбергом, нельзя не задуматься о десятках миллионов людей, отвернувшихся от евреев".

Родина Валленберга вела себя в эти годы лучше многих европейских стран. Швеция приняла около тысячи еврейских беженцев из Норвегии в конце 1942 года и сыграла большую роль в спасении датских евреев в октябре 1943-го.

Суть действий Валленберга была в их необычайной интенсивности - и в его бесстрашии. Вряд ли он спал в 1944-м году более двух-трех часов в сутки. Он без конца изготавливал и раздавал евреям охранные шведские паспорта. Он знал, что если не успеет - людей ждет смерть, один из вариантов которой, сугубо "местный", был таким: венгерские нацисты сковывали наручниками людей по трое, ставили на краю обрыва над рекой и стреляли в среднего...

Из сохранившихся многочисленных свидетельств об образе действий Валленберга. Узнав, что с вокзала отправляется состав с евреями в Освенцим, он явился на платформу, а когда эсэсовец, командовавший составом, приказал покинуть ее, прошел, как бы не заметив его, к поезду. "Он вскарабкался на крышу вагона и стал раздавать паспорта через не закрытые еще двери. Приказы немцев сойти вниз Валленберг игнорировал... и продолжал раздавать паспорта в тянувшиеся к нему руки... Как только Валленберг раздал все имевшиеся у него паспорта, он приказал тем, кто шведские паспорта имеет, выйти из поезда к стоявшим неподалеку, выкрашенным в национальные цвета шведского флага, автомобилям". И так далее. И так далее.

Советские войска приближались, а Эйхман, находившийся непосредственно в Венгрии, все активнее убивал евреев. А Валленберг все активнее противостоял ему.

Здесь важно было использовать самые разные возможности. Он пригласил Эйхмана на обед, надеясь, видимо, заставить его задуматься о своем недалеком конце. Свидетельства очевидцев этого разговора рисуют впечатляющую картину столкновения двух не знающих преград противоположно направленных воль, двух сил - зла и добра. Эйхман спросил Валленберга - чего, собственно, он, шведский дипломат, хочет в Венгрии? Тот ответил, что хочет спасти от смерти столько людей, сколько будет возможно.

- Евреи не люди, - ответил Эйхман.

- По этому вопросу наши с вами взгляды расходятся.

Эйхман пояснил, что у него есть приказ уничтожить всех до одного евреев Венгрии - и он выполнит его: - Мне удалось уничтожить евреев во всех странах, которые оккупировала Германия. И здесь у меня тоже все получится.

Он указал, что располагает в этом деле полной поддержкой со стороны многочисленных венгерских фашистов.

- Но Германия уже проиграла войну, - сказал Валленберг.

На это Эйхман возразил, что Германия ведет две войны и вторую - против евреев - он, Эйхман, выиграл. И предупредил Валленберга, что сделает все, чтобы убрать его со своей дороги: несчастные случаи происходят даже с дипломатами из нейтральных стран.

На следующий же день немецкий броневик врезался в машину, на которой обычно ездил Валленберг.

...Выставка, посвященная личности и короткой жизни Валленберга, прерванной в неизвестных до сих пор обстоятельствах на нашей земле, открыта в Музее им. Сахарова на Земляном валу ежедневно (кроме понедельника) до 21 октября. Нет сомнений в том, что посещение ее всеми старшими московскими школьниками - дело бесконечно более важное для судеб отечества, чем обсуждение назначения нового премьера: это обсуждение никуда не ведет, а приход одного хотя бы класса на выставку хоть на миллиметр, но движет нас к лучшему будущему. Потому что сегодня, когда на каждом углу подростку дудят в уши: "От тебя, как и от меня, ничто в России не зависит!" - она говорит ему, как бесконечно много зависит от энергичных и самоотверженных действий одного человека.

Пока с 5 сентября ее посетили учащиеся ОДНОЙ московской школы - # 653. Учительница Елена Габриэлова, честь ей и хвала, семь раз приводила - группами - учащихся 8-10-х классов. И очень квалифицированно, по отзывам сотрудников Музея, проводила экскурсию по выставке. Это семикратное действие трудно переоценить.

Мариэтта Чудакова
 
 

«Интервью с историей». В Милане открылась выставка, посвященная памяти Орианы Фаллачи
 

Годовщине со дня смерти знаменитой итальянской писательницы и журналистки Орианы Фаллачи посвящена большая фотовыставка, открывшаяся во дворце Литта в Милане.
 

Экспозиция, которую открыл вице-премьер, министр культуры Италии Франческо Рутелли, озаглавлена «Интервью с историей» (как одна из книг писательницы) и состоит из 12 разделов, составляющих маршрут ее жизненного пути. ИТАР-ТАСС напоминает, что аналогичная выставка прошла минувшим летом в Нью-Йорке.
 
 

Ориана Фаллачи (1929-2006) в годы Второй мировой войны участвовала в партизанском Сопротивлении. Автор 12 книг, разошедшихся во всем мире 20-миллионным суммарным тиражом.
 

Ее называли «самой знаменитой писательницей Италии». За полвека своей журналистской карьеры она интервьюировала таких политиков и знаменитостей, как Генри Киссинджер, иранский шах, аятолла Хомейни, Лех Валенса, Вилли Брандт, Зульфикар Али Бхутто, архиепископ Макариос, Муаммар Каддафи, Федерико Феллини, Дэн Сяопин, Ясир Арафат, Индира Ганди, Голда Меир, Нгуен Ван Тхиеу, Хайле Селассие и Шон Коннери. В течение 9 лет освещала войну во Вьетнаме.
 

По окончании журналистской карьеры, в 2001–2004 годах, проживая в Нью-Йорке, она написала серию статей и книг с критикой ислама и арабской культуры, вызвавших большой общественный резонанс и споры. В 2005 году была награждена золотой медалью Президента Итальянской Республики за заслуги в области культуры.
 

Многие годы Фаллачи политически примыкала к левым силам. В последние годы ее взгляды изменились. В частности, она стала занимать активную критическую позицию по отношению к воинствующему исламу. Ее книга «Ярость и гордость» стала бестселлером в Европе, однако вызвала резкие нападки либеральных и проарабских кругов, которые предприняли попытку добиться через суд ее запрета.
 

«Фаллачи защищала завоевания нашей национальной культуры, – сказал министр Рутелли. – Ее итальянский язык, умение подбирать слова создали новый неповторимый индивидуальный стиль в литературе, приблизивший целое поколение к ремеслу журналистики». Вице-премьер напомнил, что Фаллачи всегда была «свободным человеком, мыслителем, интеллектуальным писателем».

http://i-r-p.ru