14 июня тридцать пять лет назад закончилась Шестидневная война. Казалось,
она принесла с собой новую эру. И в самом деле, я помню, как наш раввин
несколько месяцев спустя задавался вопросом, надо ли нам продолжать отмечать
9-е ава. Иерусалим был, наконец, объединен; Храмовая гора была в наших
руках: земля была отвоевана. Может быть, мы и в самом деле могли начать
отсчет сначала.
Жестоким уроком прошедших 35 лет является то, что у нас всегда будет
9-е ава и нам всегда придется отмечать этот день. Это верно, что,
согласно словам Маймонида, одним из фундаментальных столпов иудаизма является
вера в приход мессии. Но это вовсе не значит, что мы обязаны верить в неизбежный
его приход. На самом деле, раввины уже давно пытались ослабить веру в неминуемое
появление мессии. Размышления по поводу мессии не считались для евреев
достойным занятием. Многие из наших сегодняшних проблем – как народа, так
и еврейского государства – коренятся именно в мессианском энтузиазме.
Еврейский опыт увлечения мессианизмом долог и печален. Сначала это
был мятеж Бар Кохбы во 2-м веке н.э. Это был мятеж не только против Рима,
но и против истории. Это была мессианская революция. Великий раввинистический
авторитет тех времен, рабби Акива, объявил Бар Кохбу мессией. Нам известна
эта повесть. Мы знаем, как эта мессианская авантюра закончилась катастрофой
– исчезновением еврейского государства и утратой независимости на 18 столетий.
Через полторы тысячи лет у нас произошел еще более знаменательный всплеск
мессианистских ожиданий – Шабтай Цви. Он увлек за собой сотни тысяч последователей
во всем еврейском мире, обещая возвращение, возрождение и неизбежный конец
света. Этот эпизод закончился еще более трагически. Цви был схвачен турками
и обращен в ислам, и этим он не только уничтожил, но и обесчестил движение,
которое сам инспирировал. Но вера в него была столь сильна, что даже его
предательство виделось как некий этап великого и таинственного мессианистского
плана. Шабтаизм существовал еще несколько веков после его смерти. И это
заставило раввинов противодействовать мессианистским ожиданиям. Существует
раввинистический запрет на «ускорение приближения конца», когда человек
берет на себя смелость пытаться повлиять на то, что под силу одному лишь
Богу. И, тем не менее, жажда мессианизма не умирала никогда.
Действительно, чтобы быть сторонником мессианизма, вовсе не обязательно
быть религиозным человеком. Вам не нужно верить в Бога, чтобы верить в
приход конца света. Секулярное искушение оказывается самым сильным и оно,
несомненно, оказывает намного большее влияние, чем его религиозный аналог,
на формирование современной еврейской истории и на наш путь к тому ужасному
перекрестку, на котором оказался сейчас Израиль. Задумайтесь, пожалуйста,
над следующими цитатами: «Охотничий сезон в истории закончился»; «Война,
как метод решения проблем между людьми, находится при последнем издыхании»;
«Конфликты, которые станут основными по мере того, как наше столетие походит
к своему завершению, будут конфликты, относящиеся к содержанию цивилизации,
а не территориальные». Эти слова были произнесены не каким-то религиозным
фанатиком, находящимся в состоянии пророческого транса. Эти слова были
написаны и сказаны нынешним министром иностранных дел Израиля Шимоном Пересом.
Невозможно охарактеризовать его видение нового Ближнего Востока, которое
лежит в основе всего мирного процесса Осло, приводит его в движение и фактически
навязывает его нам, иначе чем мессианское. Он говорит о радикальном сдвиге
в истории, которое произойдет не в некотором отдаленном будущем, но совершается
прямо сейчас. Он говорит о новой эре в человеческих отношениях. И в самом
деле – на встрече в Шарм аш-Шейхе в 1996 году он заявил: «Мы находимся
на водоразделе. Наш регион проходит через период преобразований. Черные
дни приходят к концу. Тени мрачного прошлого удлиняются. Сумерки войны
все еще окрашены кровью, но восход солнца неизбежен и неотвратим». Исайя
не сказал бы лучше.
Но наиболее поразительным для меня является другое замечание, сделанное
министром иностранных дел: «Троянский конь войны вышел из употребления».
Это замечание несет в себе особую иронию, потому что термин «Троянский
конь» был именно тем термином, который использовал представитель ООП Фейсал
Хуссейни, известный «умеренный» палестинец, когда он объяснял, почему палестинцы
приняли процесс Осло. Их основной целью, говорил Хуссейни, всегда было
создание палестинского государства от реки и до моря. Осло представляет
собой Троянского коня, который даст палестинцам плацдарм для продолжения
борьбы. И так же, как это произошло с Троянским конем, катастрофа обрушится
на израильтян точно таким же образом, как она обрушилась на троянцев –
среди самодовольных и самоуверенных грез о победе, которая на поверку окажется
иллюзией.
Справедливости ради следует сказать, что Перес отнюдь не является одиноким
мечтателем. В более приглушенном виде этот вид надежды за пределами надежды
имел определенное распространение на Западе. В начале 90-х годов идея о
том, что история сделала крутой поворот, не была для израильтян чем-то
совсем новым. Когда пала Берлинская стена, статья Фрэнсиса Фукуямы «Конец
истории?» наделала много шума. Конечно, Фукуяма не имел ввиду, что пришла
к концу история, как мы ее понимаем – он подразумевал конец политической
и идеологической истории. Столетие, которое началось гигантской битвой
против нацизма и коммунизма, закончилось триумфом либеральной демократии,
и триумфу этому предстояло существовать всегда. Мы достигли конца идеологической
эволюции человечества, и история, которая будет вершиться с этого момента,
будет отличаться от той истории, которая была до этого: она будет более
узкой, более ограниченной некими рамками, более коммерчески и экономически
ориентированной - и более скучной.
Кто-то возразит, что этой идеей увлекались только интеллектуалы. Но
это не так. Она превалировала на Западе и особенно в Соединенных Штатах,
как в правительстве, так и среди населения. Интересно отметить, что в процессе
трех американских выборов в 1992, 1996 и 2000 годах проводилось гораздо
меньше дискуссий по международным отношениям, чем во время любых других
выборов 20-го столетия. Это происходило потому, что у нас было ощущение,
что мы достигли нечто вроде Кантианского перманентного мира. В соответствии
с этими настроениями администрация Клинтона превратила 90-е годы в некие
каникулы от истории. Администрация квалифицировала первое нападение на
Всемирный торговый центр, взрывы в посольствах США в Танзании и Кении,
нападение на эсминец «Коул» как уголовное преступление, а не как акт войны.
В 90-х годах Америка спала, а Израиль грезил. Соединенные Штаты проснулись
в сентябре 2001 года. Израиль проснулся в сентябре 2000 года.
В своих грезах левые в Израиле, так же, как и в Соединенных Штатах,
были одурманены идеей о том, что история изменилась – вместо истории, основывающейся
на военных и политических конфликтах, она стала историей, чьи основные
правила определяются рынком и технологией. Им вскружила голову глобализация
как великий уравнитель и ликвидатор таких уродливых явлений, как политика
силы, война и международные конфликты. Триумф глобальной экономики был
широко принят в первые годы после окончания холодной войны. И только 11
сентября рассеяло эту иллюзию. Оно научило американцев тому, что у нее
есть враги. Это идеологические враги. Их не волнует экономика. И они готовы
использовать любые военные средства, находящиеся в их распоряжении, чтобы
добиться своих целей. Это все та же старая, быть может, старейшая
история – война одного бога против другого.
Другим источником вдохновения секулярного мессианизма израильских левых
был успех Европейского Союза. Модель, предложенная для мира на Ближнем
Востоке, была слепком с ЕС, в котором Израиль, Палестина и Иордания превращались
в новый Бенилюкс, у которого будет единый общий рынок, открытые границы,
тотальная дружба и тотальная гармония.
Существуют, однако, два громадных различия между ситуациями в Европе
и на Ближнем Востоке. Во-первых, период гармонии, интеграции и взаимопонимания
среди европейских держав наступил только после полного и тотального поражения
одной из сторон. Он не возник в результате долгих переговоров между Францией
и Германией, на которых они согласовали бы свои взаимные претензии, накопившиеся
перед и в течение 20-го века. Это условие неприменимо к Ближнему
Востоку. Единственным миром, который совершенно определенно может быть
установлен здесь – это мир кладбища с поражением Израиля и его ликвидацией.
Нет никаких шансов на то, что Израиль сможет полностью победить арабов
так, как союзники победили Германию и Японию во Второй мировой войне. Поэтому
идея некоего гармоничного Ближневосточного союза, построенного по европейской
модели, основывается на совершенно ложной исторической аналогии, базирующейся
на капитуляции и поражении тех, кто до сих пор остается верным идее полного
арабского отказа от примирения с Израилем.
Во-вторых, Европа является высокоразвитым регионом – экономически,
политически и технологически. Ближний Восток – все еще бурлящий котел религиозного
фанатизма, политической тирании и экономической отсталости. И если, глядя
на жестокие религиозные и секулярные конфликты, полыхающие на Ближнем Востоке,
кто-то верит в то, что самый ожесточенный из всех этих конфликтов – конфликт
вокруг Израиля – способен придти к гармоничному, отвергнувшему идею суверенитета
и провозгласившему открытые границы сосуществованию по типу Европейского
Союза, такая вера не может быть охарактеризована иначе как мессианская.
Я вовсе не утверждаю, что мессианизм является единственным импульсом,
движущим мирный процесс Осло. Есть мессианистские левые и есть левые-реалисты.
Реалисты видят в Осло прагматический выход из дилеммы Израиля. Я верю,
оглядываясь назад, как, впрочем, верил и тогда, что они глубоко заблуждаются.
Но они, по-крайней мере, не предавались грезам. Я думаю, что Ицхак Рабин
видел в процессе Осло вполне последовательную логику, которая, по его представлениям,
давала Израилю возможность быстро разрешить израильско-палестинские противоречия
и сконцентрироваться на более крупных конфликтных ситуациях, которые угрожали
ему в дальней перспективе, включая и угрозу ракетных атак и применения
оружия массового уничтожения со стороны таких стран, как Иран, Ирак, Ливия
и другие. Он думал, что в то время, после развала Советского Союза, поражения
Ирака, усиления роли США и ослабления ООП он сможет достичь мира. Это был
один из самых значительных просчетов в истории дипломатии, но, по-крайней
мере, это был именно просчет.
Однако, для Переса и его соратников в лагере левых это был акт веры.
И я применяю это слово в его буквальном смысле. Вера секулярного человека.
Честертон как-то сказал: «Когда человек перестает верить в Бога, это не
значит, что теперь он не верит ни во что – он верит во что угодно». В идеологически
перегруженном 20-м веке это часто выражалось в вере в Историю. Для мессианистских
левых Осло было чем-то большим, чем просто сделка. Это была реализация,
рождение новой эры в истории.
Осло Рабина было пессимистическим: мир с заборами, разделением, разрывом,
осторожностью и осмотрительностью.
Осло Переса было эсхатологическим: Бенилюкс, глобальная экономика,
отмена политики силы.
Я не хочу сказать, что мир недостижим – я только лишь подчеркиваю,
что мир всегда будет одной из возможностей. И даже этот возможный мир требует
от арабской стороны согласия, искреннего согласия признать законность существования
еврейского государства. И это тоже не является невозможным. Именно это
предложил в свое время Садат. И он был вполне серьезен. Совершенно неясно,
насколько серьезен в этом смысле пост-Садатовский Египет, хотя он и продолжает
жить в рамках параметров, заданных Садатом, по-крайней мере, исходя из
принципов благоразумия.
Но среди палестинцев никогда не было своего Садата. И идея, что можно
иметь дело с Арафатом при том, что он не продемонстрировал так, как это
сделал Садат, реального признания еврейского государства, была идеей иллюзорной.
До тех пор, пока не произойдет искреннего арабского и искреннего палестинского
признания еврейского государства в каких-бы то ни было границах, конец
истории не наступит. Вместо этого история все будет и будет продолжаться.
Позвольте мне завершить свою статью попыткой оспорить возражение против
моей оценки секулярного мессианизма израильских левых. Меня могут спросить:
А разве сама первоначальная сионистская мечта не была мессианской? В конце
концов, 100 лет назад сионизм казался безумной утопией. Пожалуй, идея собирания
евреев рассеяния, возрождения иврита и ивритской культуры, освоения земли,
достижения политической независимости и в самом деле выглядела мессианской.
Но я берусь утверждать прямо противоположное. Сионизм является антитезой
мессианизму. Сионизм восстал против идеи упования на молитву и ожидания
в диаспоре того момента, когда некий deus ex machina («Бог из машины»,
лат. – Прим. перев.) придет и освободит евреев. Сионизм отверг идею ожидания
некоего внешнего фактора, еще одного Шабтая Цви.
Сионизм – это, прежде всего, идеология опоры на свои силы и на самореализацию.
Он отказывается зависеть от других. Он постулирует, что психология его
врагов не может измениться в одночасье. Он постулирует, что человеческая
натура остается неизменной. Он постулирует, что в истории не бывает разрывов.
Сионизм принимает мир как он есть. И он решает, что именно потому, что
мир таков, каков он есть, евреи не имеют будущего в диаспоре и должны построить
свое будущее в Сионе. И, самое главное, они поняли, что строительство Сиона
зависит от действий евреев, от еврейской инициативы и еврейской смелости.
Они должны сами взяться за дело и построить свою страну. И они сделали
это. Осло является предельным выражением пост-сионистского пацифизма, совершенно
чуждого этому духу. Почему? Потому что он пассивен; потому что он опирается
на почти квази-религиозное изменение в отношении к Израилю тех людей, которым
ежедневно их пропаганда, их проповеди в мечетях, их система образования
повторяют и повторяют анафему самой идее еврейского государства; потому
что он надеется на отказ от террора тех самых людей, которые практикуют,
поддерживают, финансируют и прославляют его; потому что он отдает заботу
о безопасности и, может быть, о самом существовании еврейского государства
в руки его заклятых врагов.
Сейчас мы, к нашему великому огорчению и ужасу, поняли, что нельзя
передоверять заботу о безопасности сионистского эксперимента никому другому
и, в особенности, Арафату и ООП. Но именно в этом заключалась предпосылка
Осло. И Осло оказалось катастрофой.
В 90-х годах Америка спала, а Израиль грезил. Единственной хорошей
новостью является то, что Израиль очнулся от самого разрушительного мессианского
соблазна со времен Шабтая Цви. Но нельзя забывать, что Шабтаизм продержался
несколько столетий. У Ослоизма еще есть свой культ последователей. Но основная
масса еврейского народа пробудилась – будем надеяться, что не слишком поздно
– и решила, раз и навсегда, никогда больше не поддаваться на мессианское
искушение.
14 июня 2002 г.
Перевод с английского Э. Маркова.
Эта статья на английском