«Синие рубашки» и заблудившиеся
Интернет – огромное кладбище виртуальных мумий. Старые документы хорошо хранятся в его пучинах, словно бы были упрятаны там только вчера. Они не желтеют, не покрываются пылью. Можно извлечь из Интернета выпуск №209 бюллетеня полиции, документ PDF пятилетней давности – и думать, что у вас в руках газета, только что сошедшая с типографского станка.
Вот перед нами бюллетень в виде альбома, посвящённый окончанию операции «размежевания». Полицейские нацепили себе на грудь всевозможные ордена ии раздают себе комплименты. «Вы сделали невозможное возможным», - цитата из цитаты взволнованного послания инспектора полиции в отставке Ааронишки к действующему ген.инспектору «размежевания» Каради: « Вы были островом здравого смысла и надежды в море безыдейности и великой трусости, а порой и утраты пути». Жаль, что Ааронишки не потрудился объяснить, кто они, утратившие путь. Оранжевые? Или командиры ЦАХАЛа?
В бюллетене №209 приведен и образчик творчества майора полиции Омри Адика: «Настоящие герои «размежевания» - не лидеры, которые придумали этот план, также не те, которые выступали против него, а женщины и дети, полностью взявшие на себя ведение дома, дав нам возможность преуспеть в нашей задаче».
Кстати, Адика уже не служит в полиции, несколько месяцев назад он был уволен по причине «проблематичное функционирование». Сейчас он борется в БАГАЦе против своего начальства. Его жена и дети, настоящие герои, разумеется, помогают ему в этой его новой задаче. Но при всём уважении, они не были единственными героями предыдущей задачи. И психологи ЦАХАЛа были героями. Без них было бы невозможно с такой лёгкостью смахнуть 9 тысяч жителей из их домов. Они превратили целое поколение молодых сабр в военной форме в тупую прусскую армию.
19-летняя магавница, Хенит Цдака, в вышеупомянутом бюллетене раскрывает, как они всё это проделали. Она пишет: «Я стояла там, напротив демонстрантов в оранжевом. Мы вместе с подругами по взводу не пускали их на шоссе. Вдруг ко мне обратилась 12–летняя девочка, высказав мне напрямую то, что она думала про «размежевание», пристально глядя мне в глаза. Возможно, если бы я не выполнила инструкцию – не смотреть в глаза и на разговаривать - может, эта девчонка и изменила бы как-то моё мнение».
Инструкции, которые дали Хенит Цдака, доказывают, что не было никаких оснований для армейского названия операции «размежевания» «С решительностью и чувствительностью». Это было лживое и циничное название, подобно рекламному кэмпейну «Есть решение для каждого поселенца». Как можно бть чувствительнм по отношению к кому-то, если согласно приказу запрещено смотреть ему в глаза? Когда т даешь ему ему ощущение, что он обращается к стенке!
Когда Цдака пишет, что «может, эта девчонка как-то изменила бы моё мнение», она поясняет тем самм, почему Шарон решительно противился проведению всенародного референдума. Если уж 12-летняя девчонка способна убедить 19-летнюю солдатку, что недопустимо выбрасывать человека из дома без всякой вины, то десятки тысяч взрослых поселенцев были бы способны убедить в этом всю страну, дай им только возможность. Они были вооружены и энергией и аргументами.
Шарон был первым,
кто предложил провести референдум
по вопросу «размежевания», но довольно
быстро передумал. На следующий день после
референдума в Ликуде он понял, что оранжевые
могут в гораздо большей степени победить
его на широком референдуме. Ведь он никогда
внятно и чётко не объяснял, в чём логика
этой идеи, стоящей за изгнанием поселенцев
из Газы. Все пиар-работу этого процесса
он передал прессе. Ему было ясно, что пресса
станет спрашивать у него не «почему да
зачем?», а только «как и когда уж?».
Дети – это радость!
Только после Второй Ливанской войны 2006 года СМИ начали проявлять признаки раскаяния за своё поведение летом 2005 года. Некоторые личности из журналистского цеха при той или иной возможности выражали раскаяние, не слишком усердствуя в этом. В «Айн а-швиит» была опубликована чья-то статья, Бен Каспит что-то написал в «Маарив», Дан Маргалит обязался выступить против дополнительных депортаций. Это красиво с их стороны, но это не более, чем капля в море. Даже если все члены Союза Журналистов встанут на колени перед лагерем изгнанников в Ницане и в Бейт-Соколов поставят позолоченный памятник в память о Неве-Дкалим, они не смогут искупить то, как они описывали размежевание.
Самое страшное в прямых трансляциях из Гуш-Катифа – это звуковое оформление. Другими словами, то, что говорилось в студии или из транслирующей передвижки, когда солдаты и полицейские вытаскивали людей из их домов. Народ Израиля видел на экранах душераздирающие сцены, но сердце не разрывалось, потому что само размежевание было представлено не чем иным, как приключенческим триллером, но не гнусным деянием. СМИ уводили с вопросов морали на оперативные вопросы: будет ли это исполнено в срок? А как прореагируют сами поселенцы? Сколько солдат откажутся от выполнения приказа?
Видео-кассеты телевизионных трансляций в первые сутки эвакуации не дают ощущения, что это картина изнасилования. Почти все корреспонденты, дикторы и комментаторы капают: неприятно, но не страшно. Ни один из них не выражает неприятия. На всех каналах звучит один и тот же мотив: правительство решило, Кнессет утвердил, так давайте молиться, чтобы всё прошло спокойно!
«Все счастливы, что сегодня всё прошло благополучно», - закончил Игаль Равид передачу из Неве-Дкалим. Что, неужели на самом деле все счастливы? И поселенцы тоже? В прямой трансляции всегда говорится много глупостей, но не до такой же степени! Пресса оказалась глуха к трагедиям поселенцев. Она упорно говорила про «эвакуацию», а не про «изгнание», потому что действительно не думала, что «размежевание» - это изгнание. В глазах тружеников СМИ это было, самое большее, вынужденный переезд на другую квартиру по оправданным мотивам.
Хаим Явин, сидя в студии, выразил озабоченность главным образом деяниями протеста жителей. «Да они же используют детей, - с упрёком восклицал он в их адрес в рамках открытия расширенной передачи на эту тему, после чего продолжил: - Это было лето, когда у них отобрали детство, за одну ночь они превратились в солдат по принуждению, были брошены на фронт». Зрители у себя дома могли вообразить, что Шарон не выкидывает детей из их домов, а только взрослых поселенцев, но зато родители в своём цинизме тащат своих плачущих потомков в эту чуждую им борьбу».
«Дети – это оружие Судного Дня поселенцев Гуш-Катифа, - сообщала корреспондентка Ноа Барак в передаче из поселения Мораг. – Речь идёт о чёткой стратегии поселенцев Гуш-Катифа, а не о капризе или отчаянии. Видя маленького ребёнка, ни солдат, ни полицейский не способны остаться равнодушными».
Барак транслирует фотографии солдат, осаждающих детские ясли в поселении, но поясняет, что это родители – плохие в этом спектакле, но никак не солдаты. Поселение Неве-Дкалим, в её определении, - «арена столкновения между агрессивной молодёжью и полицейскими». Душераздирающие снимки отца, который держит на руках своего младенца над подоконником в квартире на первом этаже а Ацмоне (до сих пор так и не ясно в связи с чем), использовали для ударного завершения корреспонденции: «Эвакуация Гуш-Катифа запомнится главным образом из-за детей. Если уже мы думали, что видели всё на блок-посту Кисуфим и на демонстрациях, нынешние картины показали нам, что нет границ в использовании детей. Всё дозволено в борьбе за свой дом».
И Хаим Явин подводит итог педагогической сентенцией: «Спасибо! Только бы оставили детей вне этой борьбы!»
Поскольку мы живём
среди нашего народа и нашей прессы,
не нужно большого воображения, чтобы
догадаться, что бы случилось, если
бы жертвы «размежевания» были арабами.
Выражение лица Явина было бы куда более
мрачным, ни один корреспондент ни обвинял
бы изгоняемых в использовании детей,
а отрицательными героями всей этой пьесы
были бы исключительно солдаты и полицейские.
Если бы начльник генштаба осмелился на
пресс-конференции говорить «о решительности
и чувствительности», он был бы изгнан
оттуда, забросанный палками и камнями.
Но изгнанники 2005 года были поселенцы,
поэтому СМИ не докучали ни армии, ни полиции,
ни Шарону. Депортация поселений всегда
была для журналистов великой задачей.
Когда это наконец-то было реализовано,
большинство журналистов даже не старалось
изображать фальшивую скорбь.
Война, от которой воздержались
В тот день, когда не были опрокинуты заборы Кфар-Маймона, за дюжину часов до выкидывания белого флага, я протиснулся в кондиционированную квартиры в этом посёлке, я нашёл там среди прочих семью Аэцни и Баруха Марзеля. Я уже не помню в точности, кто что говорил, только помню отлично общую оценку ситуации: если заборы будут опрокинуты, прольётся кровь.
Задним числом, известно, что такова же была и оценка глав Совета Поселений, которые собрались в другой квартире. Общей оценкой было также, что Шарон способен на всё. Хоть он сам говорил мне в тот период, что новой «Альталены» не будет, но тут же, на одном дыхании, он заявил, что и на следующих выборах он будет баллотироваться от Ликуда. Люди, осуществляющие связь между Хават Шикмим (ферма Шарона) и Кфар-Маймон предпредили Бенци Либермана сотоварищи, что Шарон зверски гневается на них.
На основе этой информации
и вышеупомянутой оценки ситуации, можно
понять решение не прорывать забор и не
допустить гражданской войны. По прошествии
пяти лет можно даже и поддержать. Во всяком
случае надо оставить проблему Кфар-Маймона
для хорошей докторской диссертации и
идти дальше. Только левые выигрывают
от продолжительного кризиса руководства
в Совете Поселений. Им очень удобно, что
поселенцы не сплачиваются вокруг своего
руководства, которое в эти дни делает
важные дела для предотвращения следующих
«размежеваний». Левые любят поселенцев
разобщённых и неорганизованных. Если
поселенцы и дальше продолжат сердиться
на Совет Поселений более, чем на Шарона,
судьба дальнейшей борьбы мало чем будет
отличаться от истории Кфар-Маймона.
Цитата:
«Есть незначительное
меньшинство, которое до сих пор не
понимает. Но со временем – как в экономических
вопросах, как с «Осло», - так и тут это
протестующее меньшинство придёт и скажет:
«Ты был прав!» (Биньямин Нетаниягу разъясняет,
почему он поддерживает «размежевание»
в интервью, данном им Второму каналу 19.04.04,
накануне референдума в Ликуде).
(«Макор
Ришон», 16.07.10)
Перевела Фаня Шифман
МАОФ