Maof

Tuesday
Jun 17th
Text size
  • Increase font size
  • Default font size
  • Decrease font size

Рейтинг: 5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна
 
Если ко мне придут полицейские и потребуют уходить, я не буду с ними драться (да и если хотел бы, не посмел), но я молю Бога, чтобы он дал мне силы сказать им: "Я прошу прощения, но мои братья в Гуше не вышли из домов сами, и я не уйду сам. Если вас это не устраивает, тащите." Нет, я себя не обманываю. Я надеюсь, что я смотрел и смотрю на вещи более или менее трезво и не думаю, что мы сможем спасти поселения северной Самарии. Я имел определённые надежды на спасение Гуша, но эти надежды я быстро утратил после реального начала депортации. Я также не считаю, что мое присутствие, даже если я бы прорвался в Хомеш или Санур, сильно усложнило бы для армии её преступную задачу. Ввиду последних нескольких дней я даже не уверен в том, что на нас обратят минимальное внимание. Так все же почему я еду?

Потому, что мне стыдно. Мне безумно стыдно за мой народ. Я еду искупать наш великий грех перед поселенцами Гуш-Катифа и северной Самарии. Сейчас идёт бурный спор среди деятелей и идеологов правого лагеря насчёт того, что приведёт к самым ужасным последствиям из всего, что произошло во время изгнания. Некоторые говорят, что, безусловно, это вовлечение армии в это мерзкое преступление. Я их понимаю всецело. Некоторые говорят, что это окончательный шаг на пути к диктатуре. Я понимаю их тоже. Однако у меня есть свое мнение на эту тему.

Я считаю, что самое ужасное дело в этой трагической истории было сделано нами! Теми, кто был на всех красивых демонстрациях, теми, кто самоотверженно стоял на перекрёстках и раздавал оранжевые ленточки с листовками, теми, кто писал и теми кто читал и поддерживал нас в нашей борьбе. Теми, кто обещал и - не пришёл. Я помню, как около шести месяцев назад у нас дома велись ожесточённые дискуссии насчёт того, как остановить план размежевания. Уже тогда было ясно, что единственное, что может предотвратить депортацию - это толпа из ста тысяч человек или больше, и уже тогда были собраны сто тысяч подписей. Где же они были в среду?

Всем было очень давно известно, что это наш единственный шанс, наша последняя надежда на срыв плана и всё же они не пришли. Я помню как мы были поражены тем, что мы едeм не в бесконечной толпе "оранжевых", а среди нескольких сот машин. Я лично не хотел в это верить. Я надеялся, что они подождут ещё день-два и обязательно приедут, но умом я уже понял, что произошло. Вместо 100,000 человек по моей оценке пришло не больше 5,000-10,000. Число настолько малое, что оно вызывало жалость со стороны легионов солдат. На каждого демонстранта было десять военнослужащих.

Мы предали Гуш. Мы им обещали, что придём, но не пришли. Они ждали нас, и все их надежды были направлены к нам. Мы им говорили: держитесь и мы вас спасём, но в решающий момент они остались одни. Это самое ужасное, что могло произойти. Если бы сто тысяч людей направилась на Кисуфим и там бы им не дали войти, пригрозив оружием, было бы куда лучше, Но мы даже не попытались. Теперь мы уже не сможем смотреть поселенцам в глаза и говорить при следующем размежевании: "Мы будем бороться по модели ненасильственного народного сопротивления" — как цинично это сейчас звучит! Они нам просто не поверят. То, что произошло при эвакуации Гуша, не приведёт к потере веры среди поселенцев в государство — её и так не было, и не во Всевышнего — она никуда не денется. То, что произошло, приведёт к потере веры в нас, правый национально-религиозный лагерь — единственного "надёжного" союзника поселенческого движения.

Мы все бесконечно виноваты перед поселенцами, и я не знаю как вернуть доверие, которое мы обязаны были оправдать. Единственное, что могло бы частично искупить наши поступки - это защита до последнего северной Самарии. Я еду потому, что мне стыдно за еврейский народ и за себя, потому, что не сделал всё возможное тогда, когда надо было, и я считаю, что нам всем надо ехать, хотя бы, чтобы попросить прощения.

Если ко мне придут полицейские и потребуют уходить, я не буду с ними драться (да и если хотел бы, не посмел), но я молю Бога, чтобы он дал мне силы сказать им: "Я прошу прощения, но мои братья в Гуше не вышли из домов сами, и я не уйду сам. Если вас это не устраивает, тащите."