ЧАСТЬ 1 | ЧАСТЬ 2

"Живой журнал" miriana

Полицейский Илан Коэн


Илан Коэн не любил слишком заморачиваться. Но он не любил также, когда его начинало грызть изнутри нечто, что он сам никак не мог определить. Человек более утонченный, чем он, назвал бы это «нечто» совестью. Илан таких слов не употреблял, но от неприятного чувства очень страдал. Оно время от времени посещало его в детстве, когда он обижал брата, отнимая у него мороженое и игрушки. Затем оно стало приходить все реже и реже, и в последнее время он о нем уже благополучно забыл.

Но затем это чувство почему-то вернулось прошлым летом, и вернулось надолго. После той нелегкой работы в Гуш-Катифе, после этих разоренных им синагог, его почти все время мучило что-то неопределимое, но такое же неприятное, как и в детстве. Напрягшись, он уловил, что это неопределимое было чувством, говорившим ему, что он неправ. «Ну и что? – искренне удивился Илан, сделав это открытие. – Разве я сам придумал эту историю? Разве я отдал приказ крушить дома и синагоги и выставлять из них этих мальчишек и девчонок? Почему же я должен страдать?»

И еще кое-что мучило его. Вообще-то, ему обычно было наплевать, что кто-то из окружающих умнее, красивее или богаче его. Его житье его вполне устраивало. Илан Коэн не было завистливым. А тут вдруг он впервые в жизни испытал новое для него чувство, которое он сам не смог определить иначе, как зависть. Он понял, что завидует этим самым «мальчишкам и девчонкам». Самый первый острый укол зависти он испытал, когда только ворвался тогда в эту самую синагогу в Неве-Дкалим. Дети и взрослые, находившиеся там, имели чистые, как будто омытые молитвой лица, которые делало еще чище выражение трагедии, осенявшее их. И Илан понял, что они имели нечто, чего у него не было.

Как уже говорилось выше, он не завидовал чужим богатствам. Но то богатство, о котором шла речь в данном случае, измерялось не золотом и не серебром. Он чувствовал, что это настоящее богатство, и что богатство такого рода ему очень-очень хочется иметь самому.

Впервые в жизни ему захотелось что-то иметь. Он ощутил сильное желание войти в ряды этих людей и раствориться в них, стать здесь своим и, как следствие, получить свою долю только что обнаруженного им богатства. Поэтому резкой болью в сердце кольнул его неприязненный взгляд этого мальчика, которого ему пришлось вытаскивать первым. Этот взгляд вдруг поставил его на его собственное место, и он понял, насколько же ему далеко до того, о чем он вдруг начал мечтать…

Потом он не раз еще заходил в эту синагогу и помогал солдатам вытаскивать других юношей и взрослых. И каждый раз, переступая порог, он пытался на одно только мгновение вообразить, что он – на другой стороне. Что это и его синагога… Но тут же он принимался за выполнение своих обязанностей, и проклятия тех, кого он тащил наружу, ставили все на свое место.

Он ничего не говорил им, а только делал свою работу. Он не очень понимал, что именно он должен им сказать. Разве что, может быть, рассказать курьезную историю о том, как, когда он был маленьким, его отец с мамой надумали однажды переехать в один из поселков, подобных Неве-Дкалим, но их почему-то туда не пустили. «Приемная комиссия не пропустила», - говорили взрослые дома друг другу. И они остались жить в пыльном городе. Илан тогда не принял это близко к сердцу. А теперь вдруг ощутил обиду. И эта обида помогла ему справиться с неприятным чувством в сердце и закончить свою работу.

А сейчас он стоял напротив мальчика, который первым одернул его в тот день – одернул, не сказав ни слова, просто неприязненно взглянув. И этот мальчик протягивал ему руку.


Десятый


Йонатан сжал протянутую ему в ответ руку. Каково бы ни было прошлое, какие бы отношения не связывали его прежде с тем, кто стоял перед ним, сейчас это был тот единственный человек, который мог спасти от смертельной опасности его брата.

- Ты пришел меня арестовывать? – спросил он.

- Да, - ответил Илан.

- Все в порядке. Я пойду с тобой. Но после молитвы.

- Хорошо. Я подожду. Иди и молись, - миролюбиво предложил Илан.

- Нет, ты не понял. Мы с тобой пойдем сейчас молиться вместе. В нашем миньяне, с моим классом.

В душе Илана Коэна все запело. Но он решил действовать осторожно, поскольку понимал, что сейчас в его жизни происходят самые-самые главные события.

- Я бы с удовольствием, парень, но я не умею молиться, - ответил он.

- Это не страшно, - подбодрил его Йони. – Я сейчас все объясню. Пошли.

Они пошли, почти что побежали, по направлению к школьной синагоге, и Йони на бегу принялся давать инструкции:

- Все очень просто. Ты должен всего лишь прислушиваться к кантору и в тех местах, где я буду тебе делать знаки, вслух произносить «амен». Сможешь?

- Да чего же тут не смочь? – удивился Илан. Пока все шло хорошо. Просто очень хорошо. Он шел молиться! Впервые в жизни он шел, чтобы влиться в ряды тех, кто обладает единственным сокровищем, которое ему действительно нужно, а не чтобы встать напротив них и помешать им, отдалив себя еще более от того, что он искал. Сокровище это было душевным покоем, гармонией и ощущением правильности происходящего. Вот и все слова, которыми пока что мог хоть приблизительно описать Илан Коэн то, что он так страстно искал в жизни, сам того не осознавая.

Они уже врывались, запыхавшись, в двери синагоги, когда Йони затормозил и произнес:

- Погоди, это еще не все.

- А что еще? – Илан испугался, что от него потребуется что-то, чего он не сможет сделать.

- Когда я сделаю тебе вот такой знак, - и Йони показал, как именно он просигнализирует о нужном моменте, - ты должен будешь от всей души, искренне-искренне, попросить Бога простить тебя за твои грехи. Сможешь?

Илан Коэн опустил глаза. Это было уже не автоматическое повторение «амен», которое, вообще-то, ни к чему не обязывало. Этот мальчик, оказывается, воспользовался моментом его слабости, чтобы проникнуть в самую суть его души и, главное, развернуть события его жизни на новые рельсы, - а то, что жизнь после такого искреннего покаяния должна повернуться, было более чем ясно. Например, как он потащит его после этого в участок?

- Не волнуйся, я потом пойду с тобой сам, - сказал Йони. - Дело не в этом. Я прошу тебя сделать то, о чем я сейчас сказал, чтобы спасти моего брата.

- А что случилось с твоим братом?

- У него большие неприятности. Там, где он сейчас находится, случилась беда.

- А… где он находится? – спросил Илан, чтобы протянуть время и чтобы хоть что-то произнести.

- Он находится в синагоге. В осажденной синагоге. Если ты ему не поможешь, там произойдет погром.

- Ты бросаешься словами, парень. По-моему, мы вас вытаскивали довольно вежливо… Зачем вы называете это «погромом»?

- Грубоватая у вас, однако, вежливость, - пробормотал мальчик, но тут же, встрепенувшись, добавил: - Слушай меня внимательно. Там, где находится сейчас мой брат, может произойти погром, настоящий, кровавый погром, и он обязательно произойдет, если мы не спасем их своей молитвой. Мы, миньян «вернувшихся и раскаявшихся». Здесь имеется девять человек «вернувшихся». «Раскаявшимся» должен стать ты. Только такая молитва их спасет. Ты понимаешь? Я это не придумал, об этом говорят знающие люди, каббалисты. Ты готов?

Илан помедлил не более секунды.

- Я готов, - ответил он. – Но только скажи мне, после того, как меня простит Бог, ты меня тоже простишь?

- Да, - ответил мальчик. – В таком случае я тебя тоже прощу.

Кантор уже подошел к возвышению, дети встали каждый на свое привычное место. Молитва началась. Илан Коэн внимательно прислушивался к словам и ловил знаки, указывающие, когда ему нужно отвечать «амен». А когда Йони подал ему главный знак, он внезапно разрыдался.

- Прости меня, - бормотал он. – Прости меня, и пусти меня к ним. Я не должен был так сильно на них тогда обижаться. И мои родители должны были попробовать поступить в другое поселение, вместо того, чтобы обижаться на них и отдаляться. И не подумай, пожалуйста, что я их виню. Я виню только себя!

- Принято, - прозвучал вдруг рядом глухой голос. Илан судорожно обернулся и не увидел никого, кроме молившихся мальчиков.


…Услышав рядом глухой голос, произнесший слово: «Принято!», Ицик повернулся к окну, в котором уже в течение получаса мелькали факелы. И увидел, что огни отдаляются. Да и шум снаружи затихал.

Плач в переполненной синагоге постепенно смолк. Люди толпились у дверей, уже понимая, что опасность по непонятной причине миновала, но все еще не решаясь выйти на свежий воздух.

Ицик распахнул дверь первым. Он вышел наружу, глотнул морозного воздуха и достал из кармана сотовый телефон.

Телефонная связь – через века и снежные мили – установилась так быстро, как будто бы он звонил в соседний израильский городок.

- Привет, - сказал он. – Вы уже закончили молиться?

- Да, только что, - ответил ему брат. – И вы тоже?

- И мы тоже, только что.

- Как дела?

- Все обошлось, они ушли. Спасибо тебе, Йонатан, - произнес Ицик с чувством.

- Да не за что, все в порядке. Пока! – произнес Йони, отключился и засунул телефон в карман. Потом обернулся к Илану Коэну и сказал ему: - Я тебе очень благодарен. Ты молодчина. А теперь поехали, куда там тебе велено меня доставить.


А Ицик чуть замешкался. Он не успел спрятать телефон, и один из его товарищей, пробегая мимо, бросил любопытный взгляд на вещь, которая должна была показаться ему сверхестественной. Однако же, ожидаемой удивленной реакции не последовало. Его соученик лишь заметил:

- А, это у тебя такой аппарат, чтобы разговаривать с теми, кто далеко, верно? Наш ребе нам показывал такой. Он сказал, что через триста лет все будут такими пользоваться, потому что так и не научатся обходиться без лишних предметов.


Илан увольняется c работы


Йони Рогов и Илан Коэн неторопливым шагом, но неотвратимо приближались к зданию полицейского участка. Весь день они провели в школе, где Йони посещал уроки, а его новый друг сидел в помещении синагоги, брал с полок и листал книги, и плакал. Под вечер его решение окончательно созрело, и оставалось лишь проделать несколько формальностей, перед тем, как окончательно начать новую жизнь. Он решил прямо с завтрашнего дня присоединиться к бизнесу своего брата, у которого была небольшая продуктовая лавочка на соседней с их домом улице.

- Я подам в отставку в ту же минуту, как мы войдем и я увижу свое начальство. Я скажу им, что отказываюсь выполнять приказ, и что сразу же ухожу со службы. Зачем ты идешь со мной? Я не собираюсь тебя арестовывать, - убеждал Илан.

- Ладно, тогда я подожду снаружи, - решил Йони. – Только не задерживайся. Потом пойдем к нам домой, я тебя познакомлю с мамой.

Но их планам не суждено было осуществиться. Сначала Илан слишком долго ждал, когда придет его непосредственный начальник. Затем этот начальник не проявил особого интереса к сунутому ему под нос заявлению об увольнении и сообщил, что решать будет не он, а высшее начальство, и не сегодня, а когда ему заблагорассудится, поэтому податель сего все еще считается присутствующим на работе и обязан предъявить арестованного, за которым был послан еще с утра.

У Илана ни было не малейшего намерения предъявлять им Йони, ожидавшего на скамейке снаружи. Сначала он решил просто совершить дисциплинарный проступок и уйти, как ни в чем не бывало. Но он ощущал, что это тоже будет неправильно. Его раскаяние подразумевало полную прямоту, в том числе, с бывшим начальством.

- Я никого не арестовывал. Я передумал арестовывать этого мальчика. Он ни в чем не виноват. Я его просто отпустил, - сообщил он.

Непосредственный начальник Илана Коэна лениво поднял на него глаза от бумаг, как на надоедливую муху.

- Ну, и иди домой. Завтра пошлем за ним кого-нибудь менее психованного, чем ты.

- Но я завтра не приду на работу!

- И не приходи. Получишь дисциплинарное взыскание.

- А потом меня уволят?

- А потом тебя уволят. Так или иначе. Уходи уже, у меня работы много.

На этом Илан Коэн покинул навсегда помещение полицейского участка, в котором проработал перед этим без всяких забот несколько лет.

- Они собираются завтра посылать за тобой кого-то другого, - сообщил он Йони, когда они двинулись наконец в сторону дома.

- А я в школу не приду. Или, наоборот, прийти, как ты думаешь? Ну, арестуют меня. Ну, будет у меня такой героический факт биографии.

- Вы, я вижу, тут в игрушки играете. А страна тем временем…

- Ага, страна тем временем в опасности. Кто бы говорил!

- Ты теперь будешь попрекать меня моим прошлым? Ну и попрекай, я сам виноват. Я тебе разрешаю.

Йони почувствовал, что в голосе его нового друга набухают слезы, и дружески обнял его за плечи. Они уже приближались к их дому, и мальчик вынул телефон, чтобы предупредить маму, что он ведет гостя и стоит вскипятить чайник.

Но до дома они не дошли.


Семья полицейского


Йони не успел соединиться с мамой по телефону, потому что прежде зазвонил телефон в кармане его спутника. Поговорив всего минуту, Илан обернулся к мальчику.

- Я должен бежать. Горит магазин брата.

- Я с тобой. Пошли, - немедлено решил Йони, не привыкший бросать друзей в беде.

…Еще через два часа они сидели за столом в гостиной семьи Коэн. Отец уже успел отругать своего старшего сына за то, что тот не удосужился должным образом оформить страховку магазина… Говорить дальше было не о чем. Вся семья думала теперь только об одном: как хорошо, что у умницы Илана, младшенького, их гордости, есть такая замечательная работа в полиции, благодаря которой им всем все-таки удастся теперь снова встать на ноги.

Илан молчал. Йони сочувственно посматривал на него, слушая застольные разговоры, которые превратились в воспоминания о прошлом. Взбудораженные несчастьем члены семьи ударились в эти воспоминания, видимо, для того, чтобы немного успокоиться, утвердившись в семейной круговой поруке, которая всегда отличала их род.

Затаив дыхание, слушал мальчик рассказ главы семейства о том, как тридцать лет назад, еще до рождения сыновей, они переходили несколько границ по дороге в Святую Землю, предварительно распродав и раздарив все свое имущество. Почти вся остальная родня оставалась на их прежней родине, мало кто решился тогда на по-настоящему опасный и долгий пеший переход. Им повезло, их не убили и не арестовали по дороге. Им удалось обосноваться и продолжить свой славный род здесь, в Петах-Тикве. Многие из их родни потом сумели перебраться сюда теми же опасными тропами. Некоторые остались…

Йони было очень интересно слушать эти рассказы. Но он все время поглядывал на Илана. Тому было нелегко. Именно в этот момент, когда он стал в глазах всей семьи единственной опорой, он должен был сообщить о том, что он бросает работу. Ни у него, ни у его брата не было других возможностей заработать себе на хлеб, кроме тех, которые они выбрали для себя еще в юности и которым обучились: Илан пошел в полицию, его брат Рон открыл бакалейную лавку. Как же он мог теперь заявить, что он тоже как раз сегодня бросает свою работу?

И Йони решил взять на себя инициативу.

- Вы знаете, как мы познакомились с Иланом? – спросил он отца семейства, выждав, когда наступит пауза в разговоре. – Он пришел арестовывать меня. Но потом передумал, потому что считает, что меня и таких как я арестовывать не за что. А главное, он сегодня раскаялся в том, что вытаскивал меня и моих друзей летом из синагоги в Неве-Дкалим. Он очень хорошо раскаялся, по-настоящему. И мы вместе молились.

Семейство замолкло и уставилось на мальчика. Лишь постепенно до них начало доходить, чем им грозит этот рассказ про их Илана, показывающий того, в общем-то, с самой хорошей стороны.

- Сынок, - медленно спросил отец. – Сынок, так у тебя теперь будут неприятности на работе?

- Папа, я уволился с работы, - произнес Илан.

Установилось молчание. Молчали долго. Потом брат Илана, Рон, поднял на него глаза и осторожно спросил:

- Ты уже совсем уволился?

- Я сказал им, что завтра на работу не приду.

- Но ты подал заявление? Твою отставку приняли? – продолжал расспрашивать брат.

- Я знаю, к чему ты клонишь, - ответил Илан. – Видишь ли, возвращение невозможно. Даже на время. Даже ненадолго. Если я передумаю хоть на йоту, то у брата Йонатана будут большие неприятности.

Члены семьи в полном недоумении уставились на Йони. Тот набрал воздуха и рассказал всю историю.

Он не рассчитывал на то, что ему поверят. Но они поверили.

- Я знаю, что так бывает, - задумчиво произнес отец. – Ты не смотри, что мы якобы нерелигиозные. Уж мне-то ясны причины и следствия. Мы на вашей стороне, мальчик. Постараемся как-нибудь выжить, у нас есть небольшие сбережения. А тем временем Илан и Рон найдут заработок, они, слава Богу, молодые и здоровые.