Друзья Израиля в Америке, вот уже 10 лет занимающиеся помощью пострадавшим от террора в нашей стране, немедленно мобилизовались на сбор средств в помощь осиротевшим семьям. К празднику Суккот почта принесла первые чеки: из Балтимора, от группы, возглавляемой неутомимой Евгенией Гиттис, с очень теплым ее письмом, из Нью-Йорка от общины дома престарелых Стеррет-Сити под руководством Зои Нижнер, и от Американской Ассоциации евреев из бывшего СССР, которую возглавляет Инна Аролович.
Эти чеки я и везла в Бейт-Хаггай, предварительно проверив по телефону, что застану адресатов дома. Оказалось, что в этот вечер все жители поселка будут там. По двум причинам: во-первых, в этот день по традиции проводится одно из связанных с праздником Суккот мероприятий – Симхат Бейт а-Шоева (радость черпания воды для храмового жертвенника), а во-вторых, потому что вечером этого дня в домах погибших месяц назад в теракте будут проводиться уроки Торы для возвышения их душ. Удачный день выпал мне для поездки.
Кобура на поясе не очень сочетается с белым платьем и шляпой, но все-таки ехать предстояло по той самой дороге, где месяц назад погибли наши люди, а два дня назад, в воскресенье 26 сентября, лишь чудом не закончился гибелью молодой пары и еще не рожденного ребенка еще один обстрел на том же месте.
Женщина на 9-м месяце беременности получила ранение в ногу, ее муж сумел домчать ее до Беершевской больницы «Сорока», где ей сделали кесарево сечение и спасли младенца и мать.
Ввиду того, что стрелять на ходу, одновременно ведя машину, мне, к счастью, пока что не приходилось, я решила, что хорошо бы подхватить на выезде на тоннельное шоссе из Гило трепмистов, благо жители поселений часто пользуются попутными машинами. Однако на тремпиаде стояли одни лишь юные девочки. Одна из них очень обрадовалась, услышав, что еду я в Бейт-Хаггай, и быстро забралась на заднее сиденье.
Оказалось, что она из Отниэля, соседнего с Бейт-Хаггаем поселения. Мне сразу вспомнился страшный теракт в 2002 г.: тогда в военную ешиву Отниэля в субботний вечер ворвались террористы и открыли огонь по молодежи, сидевшей за праздничным столом. Четверо молодых людей (троим было по 17-18 лет, а четвертому - 23) погибли, еще восемь были ранены. В бою, который завязался между террористами и подоспевшими солдатами, были ранены еще несколько солдат, но террористы были уничтожены.
«Ты всегда так ездишь – на попутках?», - спросила я свою пассажирку. И она ответила спокойно, что так быстрее. Меня она спросила, к кому я еду в Бейт-Хаггай, кого из погибших я знала. Мой ответ, что еду ко всем трем семьям, а лично не знала никого, ее несколько озадачил, а рассказ о друзьях из Америки, чью помощь я везу, изумил и обрадовал.
В разговоре выяснилось, что она закончила школу в Иерусалиме и собирается с нового учебного года приступить к учебе в Беершевском университете, хочет изучать психологию. Отец ее зубной врач и работает в районе Кирьят-Гата, мама – учительница, которая сейчас учится в Бер-Иланском университете, где делает вторую степень по преподаванию Танаха. Семья переехала в Отниэль из Тель-Авива, когда девочка была совсем маленькой, и уже здесь родители подарили ей еще пятерых братьев и сестер. «Где ты хочешь жить, когда выйдешь замуж?», - спросила я, и получила очень внятный и аргументированный ответ вполне взрослого и думающего человека. В Самарии - потому что там люди в поселениях не пытаются подделываться под городских, они работают там же, в своих поселениях, на земле, а здесь у нас слишком много поселений практически городского типа (она привела в пример поселения Гуш-Эциона и Эфрату, превратившуюся в уже немаленький город), и городской снобизм проникает сюда и портит людей. Вариант жизни в городе она даже не рассматривает. Мы подъезжали к повороту на Кирьят-Арба, и она попросила высадить ее здесь: конец рабочего дня, и больше шансов найти попутку прямо в Отниэль, т.к. многие соседи здесь работают.
Я была рада, что через перекресток Бани-Наим буду ехать без нее – от греха подальше, может, ей удастся сесть в бронированную машину. Несколько минут спустя появился указатель на арабскую деревню слева от дороги: Бани -Наим. Вот где-то здесь и поджидали машину Имасов вышедшие на охоту нелюди. Сейчас уже никаких следов не видно, земля впитала кровь (по преданию, на местах, где пролилась еврейская кровь на еврейской земле, потом вырастают маки). Машины проскакивают в обе стороны, как будто ничего и не было. Единственным признаком того, что в этом районе неспокойно, были то и дело попадавшиеся навстречу или обгонявшие меня армейские машины. На повороте с шоссе но. 60 на Бейт-Хаггай стояли солдаты – не дорожное заграждение (его сняли не так давно, по указанию министра обороны Эхуда Барака), а так, группа солдат, заглядывавших в проезжавшие машины. Правда, были они при полной боевой выкладке, в касках и с автоматами, которые я с одобрением оглядела как оружие явно более адекватное, чем мое. Дальше дорога была пустынной, узкой, то вверх, то вниз, и я подумала, что при наличии тяжелого грузовика террористам никакое дополнительное оружие и не нужно – можно легко сбросить с дороги любую легковушку, и это будет списано на ДТП. Как много у нас было уже таких терактов под видом дорожных аварий…
В Бейт-Хаггае я не бывала уже почти пять лет – с тех пор, как навещала вдову и пятерых сирот погибшего в теракте неподалеку от дома 33-летнего жителя поселения, Йоси Шока. Поэтому возле солдата, охранявшего въезд в какое-то огороженное пространство, я притормозила – спросить, далеко ли мне еще до цели. У парня сразу появилось тревожное выражение на лице. Правда, увидев меня, он расслабился и на мой вопрос махнул рукой вдаль и сказал «все прямо да прямо». Я подумала, что ехать мне еще и ехать. Но уже минут через 10 обозначился поворот налево и указатель на Бейт -Хаггай. Тяжелые желтые ворота на электроприводе, охраняемые группой мальчиков и девочек в солдатской форме, то и дело открывались и закрывались – гости приезжали и уезжали. Наметанный глаз девочки-охранницы определил меня как безопасную, и ворота отъехали, открываясь.
В поселении гремела музыка, было полно людей, бегали детишки, где-то неподалеку кто-то пел в микрофон. Я позвонила Мории, молодой вдове Авишая Шиндлера, с которой договорилась по телефону о встрече на празднике. Она ответила, но разговаривать было совершенно невозможно: грохот заглушал наши голоса. Припарковав машину, я пошла на шум. По пути встретила пару знакомых по демонстрациям женщин, спросила, живут ли они тут – оказалось, что просто приехали в гости на праздник. Пока я разговаривала с одной из них, в моей сумке зазвонил мобильник, и остановившаяся рядом девушка сказала, закрывая свой телефон: «Я так и знала, что это ты, но на всякий случай позвонила». Это была Мория, совсем еще юная, тоненькая, как саженец, лишь покрытая голова выдает замужнюю женщину. Слово «вдова» к ней как-то совсем не вяжется, она живо общается, улыбается, отвечает на приветствия проходящих мимо людей, ее то и дело кто-нибудь останавливает, пока мы идем к ее каравану. И лишь когда мы садимся за стол друг против друга, я вижу ее растерянные глаза с застывшим в них вопросом: «Неужели это правда?»
В караване нас встречает ее мама, приехавшая из Эфраты, брат с женой и двумя детьми, которые тут же повисают на Мории, и один из младших братьев Авишая, Амихай. Тут же выясняется, что вся семья Авишая приехала сюда на праздник и на поминальный урок. (Господи, как у нас всегда горе переплетается с радостью! Как бы мы выдержали нашу страшную историю, если бы Господь не заповедал нам праздники с соблюдением их в обязательном порядке?! Плакать в праздник и в шаббат запрещено!)
На меня смотрят дружелюбно-вопросительно: кто такая и почему здесь? Объясняю, рассказываю об американских друзьях - говорящих по-русски евреях, о деньгах, собираемых ими для помощи пострадавшим от террора, раненым солдатам, изгнанникам из Гуш-Катифа, о том, что продолжается это уже 10 лет. По мере моего рассказа лица светлеют, и в который уж раз я слышу ставшую уже какой-то магической формулой фразу: «Так это правда, что мы один народ, одна семья?»
Мория учительница, она одновременно немного работает (тоже в Кирьят-Арба) и учится, часть времени в Иерусалиме, а часть в Кирья-Арба. Родители с младшими детьми (один старший уже женат и еще четверо младше Мории) живут в Эфрате. Это ближе к ее работе и учебе, но она пока что решила остаться здесь, в караване, который еще так полон ее счастьем… Она религиозный человек, и понятия жизни и смерти для нее вполне осмысленны, она понимает, что Авишай ушел, потому что выполнил свои задачи на это воплощение, а ее ждет новое начало. И все же пока она еще с ним, ей еще нужно научиться осознавать себя вдовой.
За присланный чек очень благодарна. «Можно ответить на иврите?» - смотрит на меня с надеждой, но тут помогает мама и говорит, что папа напишет на английском, а от себя просит передать от всего сердца благодарность за помощь дочери.
Мория знакомит меня с невысоким человеком с черными усами, который отведет меня в дом Маймона Эвен-Хаима. Это Моти (Мордехай) Мусауи, директор средней школы в Кирьят-Арба, в которой учатся почти все дети Бейт-Хаггая и окружающих поселений (за исключением тех, что в интернатах в разных местах). Пока мы идем к дому семьи Эвен, Моти расспрашивает меня о цели моего визита и приходит в восторг. «Уж я-то знаю на собственном горьком опыте, как ваша помощь нужна», - говорит он. Оказывается, 8 лет назад его семья прошла через тяжкое испытание, когда его 13- летний сын наступил на заложенную арабами мину. Мальчику оторвало обе ноги, которые врачи каким-то чудом сумели пришить и спасти. Он пролежал много недель в реанимации, долго был без сознания, потом долго проходил тяжелейшую реабилитацию, как физическую, так и психологическую. Понятно, что родители не отходили от него все это время. Кому могло и в голову придти думать о потерянной зарплате в такой ситуации? Потом оказалось, что Битуах Леуми (соц.служба) оплачивает только своего психолога, а мальчик не нашел с ним общего языка, ведь это очень индивидуально. Для него оказалась подходящей реабилитационная терапия при помощи верховой езды, и такая реабилитационная клиника есть в Элазаре (Гуш-Эцион), совсем недалеко, но Битуах Леуми заявила, что это они не оплачивают. Пришлось воевать с ними, а пока что платить из своего кармана, влезая в долги. Кто же думает о долгах, когда ребенка надо спасть? К счастью, мальчик очень подружился с тренером и потом, несколько лет спустя, уже встав на ноги, женившись, переехал жить в Элазар. Он, конечно, остался инвалидом, но сегодня он вполне полноценный человек, живущий полной жизнью. «Но у него были мы, и мы могли за него бороться. А у Моми (так называют Маймона Эвена) никого нет, кроме его маленькой дочки, и он бороться и требовать денег от инстанций не умеет, и даже еще не знает, что его ждет», - говорит Моти, когда мы подходим к дому семьи Эвен.
***
Входим в красиво украшенную сукку (традиционный праздничный шалаш, в который соблюдающие традицию евреи практически переселяются на неделю Суккот). Туда же входит полный черноволосый молодой человек, здоровается, садится напротив, пододвигает ко мне поближе вазу с фруктами, наливает стакан сока и ждет, вопросительно глядя на меня. Повторяю свой рассказ об американских друзьях, по мере которого огромные черные глаза моего собеседника постепенно наполняются слезами. Протягиваю ему чек и письмо Инны Аролович, которое он начинает, медленно разбирая, читать вслух. И уже на второй фразе голос его срывается, слезы текут по щекам. Он все же дочитывает письмо и резюмирует: «Да, еврейский народ – это одна семья. Теперь я это знаю».
Прелестная девочка входит в сукку. Собственно, входят две девочки, но какая из них – Одая- Мазал, и спрашивать нет нужды: черноглазая, чернобровая красавица – копия отца. Она спокойно выслушивает рассказ Моми о цели моего визита, о привезенном чеке – быстрый удивленный взгляд стреляет при этом в меня – позволяет себя сфотографировать, вежливо прощается. Никаких эмоций. Очень взрослая девочка для своих 10 лет, но дело не только в этом. Когда она уже на выходе, Моми спрашивает, будет ли подружка спать у них или Одая будет спать у подружки: одна она пока что не остается.
Когда девочки уходят, Моми с тревогой говорит о том, что Одая не плачет. «Я плачу, а она нет, и это страшно. Как камень. Я ее спросил, почему она не плачет, и она ответила, что раньше, когда она плакала, успокоить ее могла только мама, а теперь мамы нет, и, значит, успокоить ее некому, так что же она будет всю жизнь жить в слезах?» Он очень надеется, что психолог сумеет ее «разморозить», но это еще не сразу: психолога дают только по прошествии первого шока, через пару месяцев.
Оценивая свое состояние как бы со стороны, Моми рассказывает, как неделю назад к нему в дом постучался человек, сказавший, что он представляет организацию неполных семей. «Я был уверен, что он просит пожертвование на свою организацию, и начал ему объяснять, что сейчас не могу ему много дать. А он молчит и смотрит на меня. Я говорю, что дам сейчас немного, а в будущем году, даст Бог, смогу дать больше. А он все молчит и смотрит на меня. Потом, наконец, говорит: я для тебя пришел. И только тут до меня дошло, что я ведь теперь неполная семья, - горестно усмехнулся он. – Ко всему придется привыкать заново. Без Кохавы». Без Кохавы небо рухнуло на землю, и поднимать его заново ему придется самому, без ее помощи. А ведь она была несущей колонной в этой семье.
Моми рассказывает, как безуспешно пытался добиться от соц. службы бронированной машины, чтобы съездить с дочерью в Ашдод на могилу жены: ведь нельзя же бесконечно травмировать ребенка. А вот родителям Кохавы, живущим в Ашдоде, ашдодская соц. служба дала такую машину для поездки в гости к внучке без всяких проблем. То есть, это зависит от людей, которые там работают, и от умения просить. Это лишний раз подтверждает слова Моти, который по дорогое предупреждал меня, что этой семье будет трудно: Моми гордый человек и просить не привык, не умеет.
Перед уходом Моми просит меня зайти в дом – посмотреть работу дочери на стене: последняя фотография Кохавы в рамке из ракушек. Моми и Одая собрали их на берегу Кинерета, когда несколько недель назад ездили в последнюю семейную прогулку. Тогда же была сделана и фотография Кохавы – из самодельной ракушечной рамки смотрит лицо счастливой молодой женщины.
***
В доме семьи Имас в глаза бросаются, прежде всего, книги. Великое множество. Из-за компьютера встает нам навстречу Лена, сестра Ицхака, которая переселилась после несчастья к племянникам и старается наладить для них какую-то нормальную жизнь, если это возможно. Откуда-то с верхнего этажа скатывается по лестнице 16-летний Ариэль. Он теперь дома за старшего – старший, 24-летний брат Даниэль со своей женой и недавно родившимся ребенком живет в мошаве Яд-Биньямин, среди изгнанников Гуш-Катифа.
Лена рассказывает мне, что дети только в последние дни постепенно стали спать по своим комнатам, и то только старшие: до сих пор спали все вместе, как бездомные щенята, сбившись в кучу, вместе плача и друг друга утешая. На днях она возила их в иерусалимский зоопарк. Когда начали готовиться к поездке, маленький, 4-летний Оз-Давид спросил по- деловому: «Это у нас что будет, семейная прогулка?» Да, подтвердила Лена, семейная прогулка. «Тогда почему папа с мамой с нами не едут, где они?» И не успела Лена сообразить, что ответить, как 8-летняя Одая стала ему объяснять, что папа с мамой не здесь, потому что они умерли и теперь в раю, но потом они с ними встретятся. От старшей сестры он это принял. «Той девочке тяжелее, потому что она одна», - сказала Лена о дочке Кохавы и Моми.
Реакция на привезенные деньги: «Ну, мы же так миллионерами станем! Как жалко, что они (Ицхак и Талья) еле-еле сводили концы с концами, а теперь столько денег, а они даже порадоваться этому не могут. Наташа бы могла порадоваться», горестно говорит Лена, из чего я делаю вывод, что Ицхака бедность вовсе не заботила.
«Покажи книгу», просит вдруг Моти, и Ариэль снимает с полки две книги: обе большого формата, как издают религиозные еврейские книги, одна – потоньше – очень старая, в потрепанном коричневом переплете, вторая раза в три толще, новая, в синем переплете с золотыми буквами. «Эта работа заняла у Ицхака 10 лет», - говорит Моти, и, словно не веря своим собственным словам, начинает горячо объяснять. «Пойми, он приехал в страну 20 лет назад, ничего не зная о иудаизме, не зная иврита. А теперь я, родившийся в религиозной семье и всю жизнь изучающий Тору, в подметки ему не гожусь. Он стал специалистом по истории Храма и по всему, что с Храмом связано. Где-то он нашел эту книгу, изданную в Италии лет 400 назад, «Шильтей гиборим» («Щиты героев»). Издание мало того, что старое, но и очень «экономное» - тесный мелкий шрифт, много непонятных слов и терминов, которые трудно разобрать. А между тем, книга содержит ценнейшие сведения по Храму и храмовой службе, массу важных и нужных деталей. И он загорелся идеей ее переиздать».
На протяжении 10 лет, вместе с раввином Гедальей Гинзбургом, Ицхак работал на книгой, разбирая ее, находя комментарии к отдельным моментам и создавая пояснения к тем словам и абзацам, к которым комментариев не было вообще. Ради этой книги он, историк по образованию, зарабатывал на жизнь семьи садовничеством и уборкой улиц в поселении – это не отрывало от работы над книгой, а, напротив, давало необходимые перерывы для обдумывания и сосредоточения. Ну, и, конечно, проводил экскурсии на Храмовую гору, став одним из начинателей движения за восхождение на эту главную еврейскую святыню и одним из ведущих специалистов в этой области знания.
Когда работа над книгой была закончена, ее редактировали Рав Йоэль Катан и Рав Давид Гербер, которые и рекомендовали ее для издания в «Махон Ерушалаим», институт изучения истории Иерусалима и Храма в Старом городе. Накануне Песаха 2010 г. книга вышла в свет – роскошный фолиант, без которого не сможет отныне обойтись ни один изучающий тему Храма.
В интервью порталу Izrus http://izrus.co.il/obshina/article/2
"Это была целая энциклопедия всех сфер храмовой жизни, - говорит в своем интервью Р. Гинзбург. - Порталеоне впервые в мире дал легитимацию и показал необходимость не только духовного изучения, но и практического восстановления Храма, - подчеркнул Гинзбург. В работе над книгой мы с Ицхаком каждое слово писали вместе, добавили новую графику, удобную для чтения, дополнили новые знания, накопленные за 400 лет в современных науках".
С начала XVII века эту книгу ни разу не переиздавали. Автор умер через несколько месяцев после ее выхода в свет. И вот теперь, всего пять месяцев спустя после публикации второго издания, трагически ушел из жизни его инициатор и один из его соавторов.
Известно, что человек за свою земную жизнь должен родить детей, построить дом и посадить дерево. Ицхак Имас родил шестерых детей (седьмой так и не успел появиться на свет и погиб вместе с родителями), построил дом на своей наследной земле, в Иудее, и насадил много деревьев. Но сверх этого, он оставил неуничтожимый след в истории изучения иудаизма и тем увековечил свое имя.
Какая-то магия чисел видится мне здесь: по 400 лет простояли оба Храма, и оба были разрушены; 400 лет прошло между первым и вторым изданием, и в обоих случаях их авторы вскоре покинули этот мир. Ушли, выполнив порученную им задачу – принеся своим современникам сведения о Храме и призыв к его воссозданию.
***
На выезде из поселения ко мне в машину сели две девчушки лет 16-ти, обрадовавшиеся, что я еду в Иерусалим. Было уже совсем темно – в горах рано темнеет в это время года, и я спросила их, куда это они на ночь глядя. «На лекцию раббанит Ямимы Мизрахи в Биньяне а-Ума, сегодня же ночь Ошана раба, ночь изучения Торы», - откликнулась одна из них.
«А как возвращаться будете?»
«Да так же, на попутках, мы всегда так ездим», - ответили девочки.
Да, этих людей не выкорчевать с этой земли, на которой они служат Всевышнему. Ведь сказано нам, что Всевышний не человек, чтобы менять свое слово, а Он сказал: «… любит тебя Господь, Бог твой. Не ищи им (врагам Всевышнего и еврейского народа – Э.Ш.) мира и благополучия во все дни твои, вовеки» (Дварим 23:7).
И предсказал нам пророк Исайя: “И будет в последние дни, гора дома Господня будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы».
Люди, живущие здесь, освещают нам путь к Горе.
***
Дома среди электронных посланий меня ждало письмо от Моми, адресованное Инне Аролович, с просьбой перевести его на русский язык и переслать:
«Дорогая Инна,
Я очень благодарен Вам за моральную поддержку и за солидарность. Большое спасибо за помощь. Эти дни для меня и для моей дочери характеризуются большой тьмой и печалью, трауром и горем. И лишь иногда среди всего этого мы видим одинокий луч света, который вдруг освещает нас добром и утешением. Именно это Вы сделали, пролив на нас свежую воду, утолив нашу жажду в утешении. «Спасибо» - это маленькое слово в иврите, но оно содержит в себе наши самые лучшие чувства и самые теплые наши пожелания.
Вы братья нам. В тот час, когда весь мир замер и исчез, греет сердце видеть, как вы поднялись и мобилизовались в помощь нам.
Спасибо огромное вам всем – я прошу передать мое письмо всем членам вашей потрясающей общины. Я буду счастлив видеть вас всех моими гостями в Бейт-Хагае, на юге Хевронского нагорья, рядом с городом наших Праотцев – Хевроном, рядом с Меарат а-Махпела (гробницей Праотцев).
Моми Эвен-Хаим и Одая-Мазал»