Когда окончательно выяснилось, что «Мави Мармара» не выйдет в следующий поход в Газу, я (П.Р.) решила устроить визит в офисы движения IHH в Стамбуле, которые расположены рядом с мечетью Фатих, в старой части города. Мне хотелось послушать, как там растолкуют тот факт, что после всех возмущений оказалось, что они торчат с «Мави Мармарой» глубоко в порту.

Меня встретил пресс-секретарь движения Хусейн Уруш. Мы уселись в просторном офисе, выпили по маленькой чашечке крепкого турецкого чая. Атмосфера была приятная. Не было смысла ходить кругами вокруг обсуждаемого вопроса.

Я спросила: «Скажите, пожалуйста, в чём дело? Почему, собственно, именно вы не запускаете второй заплыв? Все разъяснения касательно технических трудностей – это жалкие отговорки. Ведь у вас был целый год на ремонт судна. Не лучше ли вам сказать мне правду? Вы превратились в обузу для турецкого правительства. Эрдогану вы больше не нужны. Выборы состоялись, он одержал решительную победу. С его точки зрения, мавр (то бишь, вы!) сделал своё дело, мавр может удалиться. С точки зрения Эрдогана, настало время реал-политик – что означает возобновление отношений с Израилем. С его стороны, пусть «Мави Мармара» сгниёт себе в порту!»

Уруш неуютно поёрзал на стуле. «Вам, журналистам, - сказал он с горечью, - недостаточно того, что вам говорят. Вы всегда хотите докопаться – какова настоящая причина? Нет, нас не бросили. Да, это верно, на нас было оказано мощное политическое давление, но правда в том, что «Мави Мармара» на самом деле была очень сильно повреждена – и во время той акции, и потом. К Вашему сведению, израильские власти позаботились о том, чтобы попортить корабль, когда он находился в порту)».
«Как бы то ни было, - прибавил Уруш, - мы решили: хотя ремонт почти закончен, нет смысла задерживать следующую флотилию. Она должна выйти в ближайшие дни без нас».

«Не поняла! – сказала я. – Если ремонт почти закончен, почему вы не выступаете со всеми? Похоже, что это все же связано с Эрдоганом».

Уруш выглядел колеблющимся. Но в итоге решил выложить карты на стол. «Смотрите, - сказал он, - ремонт действительно почти закончен. Но имеется заковыка с разрешением. Из-за поломок нам пришлось заменить все сиденья для пассажиров на корабле. Согласно закону, мы должны сейчас доказать, что произведённые изменения соответствуют стандартам. Мы исправляем, но каждый раз всплывает что-то ещё. Выяснилось, что вся эта бюрократия может занять месяцы…»

«Так вы признаёте, что по сути именно турецкое правительство задерживает вас? – говорю я. – Если придумывают вам каждый раз что-то ещё, это признак, что потихоньку турецкое правительство уже не заинтересовано в новой флотилии. Вы влипли…»

«Портовые власти действительно задерживают нас, - изворачивался Уруш. – Да, верно, я признаю, что в итоге портовые власти подчиняются правительству и что это решение правительства. Поэтому мы не захотели задерживать выход второй флотилии. И в ближайшие дни наши люди из IHH присоединятся к кораблям активистов, борцов за права человека из США, Канады и Испании. Я полагаю, что вторая флотилия в Газу состоится, и в самое ближайшее время – 28-29 июня. Так будет даже предпочтительней, с нашей точки зрения!» - добавил он.

«Предпочтительней?»

«Да. Весь последний год ваше правительство в Израиле бубнило, будто бы флотилия – это только турецкая акция против Израиля. Эту тему использовали, чтобы побудить западные правительства и организации задействовать давление на нас и на правительство Турции. Вот мы и решили, если так и если Израиль – часть западного мира – а ведь на нас давит именно Запад – то справимся с этим с помощью флотилии западной ориентации, чтобы в ней участвовали активисты борьбы за права человека из стран Запада. Ну, а мы только часть их. Короче, мы приведём западный мир к воротам Израиля, а там поглядим, что получится».

Заботятся о газаватах, о сирийцах – меньше

«Скажите, а вы немного не перепутали? - спрашиваю я. – Ведь жизнь в Газе вернулась в своё русло. КПП Рафиах открыт. Может, было бы куда более срочно направить флотилию в Сирию, чем в Газу? По ту сторону вашей границы убивают ваших братьев, а вы занимаетесь Газой?»

«Да, отвечает Уруш. – Глава правительства Эрдоган и министр иностранных дел Давутоглу говорили, что ситуация в регионе в самом деле изменилась. Мы по-прежнему думаем, что флотилия в Газу – дело сугубой важности, хотя и понимаем ситуацию и берём в расчёт новую возникшую реальность».

«Реальность такова, что сирийским беженцам нечего есть. Так почему бы вам не послать «Мави Мармару» в Сирию?»

Уруш мгновенье колеблется и раскрывает скуп: IHH сейчас находится в стадии переговоров с Агентством по делам беженцев при ООН UNHCR, на тему открытия совместных гуманитарных коридоров вдоль всей сирийско-турецкой границы. Идея в том, чтобы организовать «Zero Points», пункты, куда прибывали бы беженцы с сирийской стороны, где бы они получали гуманитарную помощь: одежду, питание, воду, предметы гигиены».

«Вы стремитесь стать исламской альтернативой ООН? Стать частью ООН?»

Уруш не реагирует напрямую на провокацию: «Мы крупная организация, мы действуем в 126 странах, от Ливии до Индонезии. Мы добираемся до любого места, где, как нам кажется, мы нужны».

«И всё-таки, вы недостаточно велики, чтобы навязать вашу повестку дня правительству Турции. В соответствии с публикациями этой недели, есть существенное сближение между Израилем и Турцией».

«Я не верю! Все эти публикации о возобновлении связей исходят только с вашей стороны, но не с турецкой. Нетаниягу может приветствовать Эрдогана сколько он хочет – отношения не вернутся к былым, пока не будут выполнены требования турецкого правительства об извинении Израиля и о выплате компенсаций семьям турецких граждан, погибших на «Мави Мармара». Нет, я просто не верю, и всё. Ваш реал-политик – это не турецкий реал-политик».

Свидетельства из сирийского лагеря беженцев

Солнечные ожоги помогли мне проникнуть в сирийский лагерь беженцев и увидеть воочию ужас на их лицах. Тягостное молчание намекало на то, что должно было вот-вот раскрыться: сирийские спецслужбы сеют ужас и террор и в Турции.

В организации IHH уже вынашивают планы в отношении сирийских беженцев на границе Турции. Видно, есть неплохой шанс, что со временем они овладеют ситуацией, особенно если им придётся опустить голову в вопросе «Мави Мармара» ради более обширной повестки дня и гораздо более близкой их сердцу – беженцы на пороге дома. Исламская повестка дня организации хорошо сочетается с делом сирийских беженцев, большинство которых – сунниты.

На этой неделе я беседовала с Джихадом, членом IHH, студентом, изучающим английскую литературу в университете Тишрин, о котором я сообщала на прошлой неделе. Джихад рассказал, что Наувар (21 год) сейчас находится в лагере Илади и чувствует себя хорошо. Джихад, чуть постарше, предпочёл остаться снаружи, в деревне Губчи, подвергнуться риску ареста турецкой полицией, но быть свободным, сохранить свою независимость и позаботиться о передачах нужных вещей своей семье, оставшейся на сирийской стороне.

Я спросила Джихада, слушал ли он на этой неделе послушать речь Башара Асада. Джихад буквально взорвался от ярости: «Я не верю ни одному слову этого брехуна, Башара! - таков был его ответ. – Всё, что он обещал – брехня, чистой воды брехня! Ему не поможет его враньё, сирийский народ настроен свалить его».

Джихад не просто так взорвался от ярости от лжи президента его страны. С его точки зрения, речь идёт об очень конкретных вещах. В своей речи, произнесённой на этой неделе, Башар Асад призвал сирийских беженцев вернуться по домам. Не просто призвал их, он обещал, что всё будет хорошо, при этом, как бы в насмешку, использовал слово «эмигранты», говоря о людях, бежавших от ужасов резни в Джисер-а-Шурур. Джихад рассказал, что 10 семей беженцев из Джисер-а-Шурура уже соблазнились и вернулись после этой речи, но по имеющейся у него информации, что сразу же по прибытии в Джисер все молодые мужчины были арестованы.

Пока основной посыл Джихада – это обращение в ООН и международные организации с просьбой взять на себя помощь сирийским беженцам. Но турецкое правительство не заинтересовано в международном присутствии на своей территории. Джихад говорит: «Верно, турецкое правительство взяло на себя это дело, но если оно неплохо помогает беженцам в самих лагерях, оно далеко от того, чтобы обеспечить все огромные потребности, которые есть на местности".

Действительно, согласно данным «Красного полумесяца», в данные момент в лагерях находятся 11 тысяч беженцев, но вне лагерей есть ещё десятки тысяч, нуждающихся в помощи, которые не хотят быть заточенными в турецких лагерях. За этими беженцами пока присматривает IHH.

Ко всем нехваткам и неизвестности сейчас присовокупляется ещё элемент: паранойя. Джихад поведал, что в самих лагерях беженцев уже завелись коллаборационисты, информирующие сирийские власти о происходящем в лагерях. «Мы знаем, что среди нас завелись стукачи, - говорит Джихад, - и когда мы их вычисляем, мы их предупреждаем, чтобы перестали».

Фотографируют, чтобы запугать журналистов и беженцев

В опасении стукачей есть немалая доля сильного влияния низкого морального духа, воцарившегося в лагерях беженцев. Поистине ощущение террора. У меня была исключительная возможность увидеть это. Турецкий министр иностранных дел, Ахмет Давутоглу должен был прибыть с визитом в лагеря беженцев, после чего ответить на вопросы на пресс-конференции. Это был чрезвычайно жаркий день.

Представители СМИ со всего мира, и я в том числе, под жарким солнцем много часов ждали Давутоглу. Давутоглу, разумеется, так и не прибыл, а я только сильно обгорела на солнце на службе читателей моей колонки. На определённом этапе, когда ворота лагеря раскрылись, чтобы пропустить внутрь амбуланс, я поймала момент и спросила турок, есть ли у них что-то против солнечных ожогов. Подозрительные турки поначалу колебались, но потом пригласили меня вовнутрь – так я и оказалась в самом лагере беженцев, закрытом от прессы. Турки пригласили меня сесть в тени, прикрепив ко мне охранника. Следующие 20 минут у меня была единственная возможность увидеть, что происходит внутри лагеря.

Первое, что привлекло моё внимание – неестественная тишина в лагере. Вокруг меня были в основном женщины, ухаживающие за младенцами. Ни одна их них не говорила ни слова, не раскрывала рта. Но они разговаривали глазами – и ещё как! Их взгляды встретились с моим взглядом, и было ясно, что им есть что сказать. В атмосфере был страх. Одна женщина попыталась приблизиться ко мне, попутно подметая площадку. Было ясно, что она пытается как-то связаться. Я потихоньку подвинула голову в её сторону. Когда она приблизилась ко мне, она открыла рот, чтобы что-то сказать, но так и осталась с раскрытым ртом, не произнеся ни звука. Её взгляд встретился со взглядом одного из группы пяти мужчин, сидящих поблизости. Этот мужчина выглядел как обладающий властью, он бросил на неё пристальный взгляд, тут же до смерти напугавший её.

До того, как я попала в лагерь, я слышала из бесед с беженцами через ограду, что в лагере имеется несколько дезертировавших сирийских офицеров. Не исключено, что виденная мною группа, пятёрка мужчин, все с повязками на руках и ногах, и есть те самые бежавшие офицеры. Их волосы были очень коротко пострижены, они выглядели как военные.
м Через 20 минут я уже была снаружи. Я присоединилась в журналистам, сидящим на тротуаре напротив лагеря беженцев в ожидании турецкого министра иностранных дел. И тут произошло нечто поистине удивительное. Чёрный автомобиль медленно двигался в направлении лагеря беженцев. На его крыше чётко выделялись постеры с портретами президента Сирии Башара Асада и его покойного отца Хафеза Асада. Внутри сидел некто, фотографирующий на I-phone журналистов, сидящих на тротуаре, и лагерь беженцев. Он ехал очень медленно, явно пытаясь произвести впечатление.

Местные, которые были с нами, сказали, что, судя по всему, речь идёт о сирийской спецслужбе или их посланцах – турецкой общине алавитов, обитающих в Турции, многие из которых проживают в этом районе. Говорили, что это посыл, означающий: «Мы тут, мы всё видим, мы знаем, что происходит тут – и внутри лагеря, и снаружи. Мы на расстоянии вытянутой руки от вас и ваших близких». Это посыл террора беженцам и их семьям. Это также причина неестественной тишины в самом лагере. Беженцы, которые незнакомы друг с другом, смертельно боятся доносчиков, может они и бежали из Сирии, но Сирия всё ещё сидит глубоко в них.

Туркосирия

Между Турцией и Сирией существует процветающий чёрный рынок, и соответственно, граждане, кочующие туда-сюда. На фоне требования сирийцами всяческих свобод никуда не деваются застарелые экономические затруднения в пограничных районах Сирии.

Чем больше времени я провела в этом районе, тем яснее выглядели проблемы беженцев. Глубокие корни пустили опасения враждебных действий сирийцев на турецкой территории и добрались до турецкой государственной больницы области Хатаи. Эта больница находится в 45 минутах езды от границы.

Вроде бы, расстояние значительное, чтобы чувствовать себя в безопасности; тем более турецкое правительство закрыло доступ посторонним в палаты сирийских беженцев. В больничных коридорах поставлена вооружённая охрана, доступ к беженцам блокируется под предлогом соблюдения их личных прав.

Однако, задним числом выяснилось, что помимо официального предлога раненые сирийцы ощутили себя преследуемыми. Факт, что они находятся под покровительством турецкого правительства, не успокаивает их. В их очень хрупком положении они всё ещё опасаются, что длинная рука сирийской разведки доберётся до них и будет угрожать членам их семей.

Чем больше я крутилась в районе границы и в областном городе Антакия, тем лучше я начинала понимать, откуда происходят эти опасения. Практически настоящей границы между Турцией и Сирией нет. Всё открыто. Сирийцы и турки ежедневно пересекают границу самым рутинным образом. В городе Антакия обретаются тысячи сирийских граждан. Есть прямой поезд в сирийский Халеб. В сущности на этой территории не существует двух реалий, называющихся Сирия и Турция, а некая неопределенная ни экономически, ни культурно территория, где Турция постепенно переходит в Сирию, и наоборот.

Также я выяснила, что в этом районе живёт и работает множество сирийских граждан или турок, выходцев из Сирии. Такова очень сложная реальность, в которой действуют турецкая полиция и армия. Чтобы надзирать за нею, требуется глубокое проникновение во все ткани жизни, что ставит огромное количество самых разнообразных вопросов из области демократии и безопасности, на которые нет настоящих ответов. Вся сложность реальной ситуации высветилась для меня вследствие экскурсии вблизи маленькой гостиницы в Антакии, где я остановилась.

В самой Антакии жизнь течёт неспешно. Это бросается в глаза всякому, прибывающему в этот дальний уголок Турции. Это не критика – напротив: конец июня - это дни изобилия в Антакии, дни великой активности. Деревья ломятся от обилия фруктов, из домов, из переулков начинается движение. Двери домов в извилистых улочках города распахнуты настежь, на огне стоят огромные горшки, из которых несётся сладкий и горячий запах сливового и орехового варенья. Местные жители, увидев любопытного чужака, заглядывающего во двор, приглашают его на кофе и на коротенькую беседу, густо приправленную смехом от всей души.

Легко попасть в плен этого гостеприимства, всех этих запахов и зрелищ. Но это обманчиво. Есть много бедности, эта работа не обеспечивает домашние потребности. За очистку тысячи орехов, или слив, на что уходит 3 дня, платят 20 долларов. Стоит помнить это, приобретая банку варенья турецкого производства.

Но не в этом дело. На расстоянии 2 домов, в котором я сидела за кофе и свежим вареньем, установлена тяжёлая зарешеченная дверь, украшенная плакатом «Центр репатриации нелегальных иммигрантов. То есть, центр возвращения беженцев в их страны. Когда я там совершенно случайно проходила, я подняла на момент голову, оглянулась по сторонам, только чтобы выяснить, что со 2-го этажа напротив турецкий полицейский наблюдает за мной в бинокль. Не прошло и пары секунд, и в дверях за решёткой появился ещё один полицейский с рацией. Он не говорил ни слова по-английски, но пытался расспросить, что я тут делаю.

Радость бедняков

Спустя какие-то считанные минуты на лестнице за решёткой возник мужчина, говорящий по-английски. Он спросил меня, что я тут делаю. Начался диалог, из которого выяснилось, что он, представившийся Ахмедом, сирийский беженец, что это место – тюрьма-накопитель для нелегальных иммигрантов, и с ним вместе в заключении ещё около 10 сирийцев. Часть из них из-за нелегального пребывания в Турции, часть из-за торговли на чёрном рынке, который протянулся вдоль всей турецко-сирийской границы.

Ахмед, разумеется, объяснил, в духе нынешних дней, что он, в сущности, беженец, но проявил чрезмерные знания тайн чёрного рынка, который расцвёл вдоль всей турецко-сирийской границы. Я воспользовалась возможностью и спросила его, как он прокомментирует то, что я видела 2 дня назад в деревне Губчи, куда стекались потоки сирийских беженцев, а за деревней я видела группу турок, спускающихся в долину, пересекающих границу и возвращающихся весьма радостных с 7 коровами.

Ахмад вызвался прокомментировать это: «Жизнь в Сирии сравнительно дешевле, чем в Турции, - сказал он, – и существенно дешевле. Из-за этого-то и существует чёрный рынок, из-за этого он и процветает. Сигареты, пища, короче, всё. Если корова стоит в Сирии 1000 долларов, то тут, в Турции, можно продать её за 3000 долларов. Так же и сигареты. В Турции не могут овладеть этим чёрным рынком. В Сирии у правительства есть свои методы, но оно ограничено. Жизнь вдоль границы очень тяжела, и все попытки правительства вмешаться в чёрный рынок могут спровоцировать мощные беспорядки, потому что в деревнях очень бедны».

Он ещё сказал, что есть законы, сопровождающие подъём возмущений в Сирии. На фоне требований всяческих свобод никуда не деваются глубоко укоренившиеся экономические затруднения в приграничных районах Сирии. Так начинались и волнения в Дер'а 3 месяца назад – после попытки правительства прекратить интенсивную торговлю на местном чёрном рынке. Разница в том, что в Дер'а, расположенном в далёком южном углу, на сирийско-иорданской границе, иорданцы, наученные опытом, поспешили закрыть границу. Они не дали никому перейти на их территорию. С их точки зрения, у них более, чем достаточно собственных палестинских беженцев. Они не нуждаются в лишней головной боли в виде сирийских беженцев. Что, возможно, означает, что если турки не поспешат заняться проблемой сирийских беженцев, то, что началось с 11 тысяч имеет потенциал превратиться в гнездо прокажённых, по типу лагерей беженцев в Иордании и Ливане.

("Макор ришон" 24.06.11)


Перевела Фаня Шифман
МАОФ