был делом правильным, и что этому событию надо только радоваться. Это был — заявил он — акт торжества справедливости: ведь это был первый за много лет успешный удар Востока по Западу, — тогда как до той поры односторонне и несимметрично побеждал только Запад.Незадолго до того, тоже в Америке, одному художнику (не умеющему рисовать, — впрочем, этот факт не имеет прямого отношения к рассказу), предложил устроить индивидуальную выставку Бруклинский музей (директор которого тоже не умеет рисовать — чтó опять-таки не имеет к рассказу отношения).
И вот этот художник выставил, в числе прочих своих картинок, огромный, высотою до потолка, холст с изображением девы Марии.
Поскольку художник, как я уже сказал, рисовать не умел, никто не догадался бы, что написанная — вернее, намазюканная — на его холсте кочерыжка изображает богоматерь. Поэтому под творением было предусмотрительно указно буквами: дескать, сие есть мадонна с младенцем, год создания такой-то, холст— ...а вот тут-то и был главный смысл его творения. Это был не «холст-масло», а холст-говно. Не только в переносном смысле, но и в прямом: художник (фото слева) собрал экскременты, свои собственные и разных других животных,
причём не только кошечек-собачек, но и каких-то тропических, зоопарковых (слона, страуса), добавил немного акриловой краски и наклеил какашки на холст таким манером, чтобы они складывались в отдалённое подобие женской фигуры — той самой кочерыжки с глазками и с подписью «Мадонна с младенцем».Комментируя негодование католической общины Нью-Йорка, изготовитель произведения искусства пояснил в интервью, данном местным интеллектуалам-искусствоведам, что его целью было не оскорбить кого-то, а лишь применить конфликтную технику, — в духе свободы самовыражения, защищаемой Первой поправкой к конституции США. «Да, моя цель была именно такой: вызвать возмущение и обывательского болота. Я сделал не простую работу, а конфликтную. А предсказуемое негодование обывателей — часть концептуального артефакта».
Помните историю с ливанским убийцей, который растерзал маленькую девочку, и которого полтора месяца назад наши выпустили из тюрьмы и выслали в Ливан? Когда это произошло, некая художница, бывшая израильтянка из Киева, ныне живущая в Берлине, поспешно изготовила и выставила произведение на злобу дня: белую рубашку с весёленькими
разноцветными буквами и мордой террориста, изображённой на ней (изображённой, разумеется, фотографическим способом: излишне говорить, что нарисовать с сохранением сходства она вряд ли сумела бы).— Зачем? — спросили её, как водится.
— Господи, ну потому что он — конфликтный персонаж, и мне интересно посмотреть, какую это вызовет реаакцию, что тут непонятного?, — отвечала бабёнка, наделённая внешностью, заставляющей вспомнить мудрого Чезаре Ломброзо (фото справа).
Трудно не заметить исключительную стандартность «нон-конформных» опусов. Все их пощёчины общественному вкусу не просто однообразны, а почти одинаковы. Два-три года назад некий другой (или другая) художни...ко того же жанра выставило в качестве нон-конфомрмного артефакта (сиречь произведения искусства) фотоснимок арабского убийцы, наклеенный на страницы Торы (дело было в Москве). А ещё чуть раньше — выставили то же самое в Стокгольме. В Стокгольме и «автор» был другой, и снимок изображал другого араба, убившего других детей в другом теракте, и наклеено было не на Тору, а на парусину — вот и все различия между философически-конфликтными нон-конформными произведениями искусства.
А совсем недавно, за год до ломброзовской бабки, — наша израильская газетная— ну не знаю как назвадь — Наташа Мозговая сделала то же самое не в графической, а в вербальной форме, — после чего её немедленно пригласили работать в «Гаарец» (об этом я уже писал, не буду повторяться).
Сегодня в Израиле снова детские похороны.
И снова по этому случаю привычно всколыхнулось и засочилось из щелей дерьмо.
Я не знаю, как зовут нонконформиста и любителя философии, который написал по этому случаю развесёлый стишок и представил его на литературный суд всей полутысяче своих журнальных «френдов», — в том числе, возможно, и вам. Но это и не важно: дело не в личностях, дело в явлении. Явление же отнюдь не единично: некоторые из тех его френдов-интеллектуалов (фото некоторых справа внизу; остальных не нашёл) радостно подхватили, поддержали и продолжили тему. Девочку убили: смешно-то как! Хохот на весь институт Вейцмана!
Впрочем, храбрые нон-конформисты, как известно, отважно бросают свой бесстрашный вызов в лицо вовсе не всякому «обывательскому обществу».
Посмели ли они когда-либо написать хихикающие стишки по случаю гибели ребёнка не из цивилизованного мира, а из жёсткого и мстительного клана? Осмелился бы кто-нибудь из них вылепить из собачьего или своего собственного помёта изображение мусульманского культового персонажа? Рискнули ли задеть чувства какой-нибудь не отягчённой гуманизмом группы (см. значок на берлинской бабке) или страны, которая, обидевшись, может расквасить нос, а то и вообще оторвать голову?
Конечно, нет. Свои героические нон-конформные плевки они направляют в те и только те общества и культуры, которые, по ряду сторонних исторических и этических причин, заведомо не станут давить человековошь, даже если та издаёт ощутимый запах.
Правильно ли это — другой вопрос, выходящий за рамки сегодняшней темы.
Но несомненно одно: о них надо знать.
И всегда помнить.
Потому что эти человеческие отходы
встречаются отнюдь не только в берлинских крысиных подвалах социальной благотворительности, тель-авивских саунах для гомосексуалистов и клубах бецалельских художников-грантососов, не умеющих держать кисть.Среди них которых порой попадаются личности, превосходно встроенные в общество — в том числе интеллектуальное. Читатели Гуссерля, Джойса, Агнона, ценители Куросавы и слушатели Шёнберга. А главное, главное, самое главное — знатоки системы, её возможностей и её слабостей.
И иногда — порой не без нашей помощи — они оказываются на должностях, где получают возможность и право решать нашу судьбу.
И решают её. В соответствии со своими собственными нравственными нормами.
И, подобно набоковскому Горну, помогают жизни окарикатуриться, находя эстетическое наслаждение в созданных ими же жизненных гротесках.
Ведь они все, без исключений, воспринимают себя как элиту.
А стало быть, ценят и любят пикантный, элитарный юмор для избранных: весёлый гротеск, который так приятно наблюдать. Разве не смешно следить за комичными метаниями беззащитных и обречённых? Разве не забавно глядеть на унижение благородных? И неужели не уморительно видеть ошеломлённую растерянность обманутых, смешно закрутившихся, как пропеллеры, когда элитарный, успешный, лишённый сантиментов интеллектуал, победитель и сверхчеловек разворошил и раздавил их судьбу и жизнь.
"Живой журнал" akrav