Следы, которые сохранились в городах Германии, служат уроком и напоминанием её гражданам о преступлениях, совершённых их весьма близкими предками. Не видеть эти «памятники», не понимать, что они означают, не может никто. И в этом, педагогическом смысле, я повторял и повторяю вслед за советским солдатом оставленную им надпись на стене рейхстага в Берлине в далёком, но хорошо памятном 1945 году: «Развалинами удовлетворён!».

Я лично не считаю все оставшиеся города Германии стоящими жизни одного британского солдата.
29.03.1945
Артур Харрис, командующий
Королевскими Воздушными силами

Мне кажется, что настал момент, когда вопрос о «ковровых бомбардировках» немецких городов следует рассматривать с точки зрения наших собственных интересов. Если мы захватим полностью разрушенную территорию, возникнет проблема с размещением нас и наших союзников. 01.04.1945
У. Черчилль, премьер-министр Великобритании

Его красота создана за тысячу лет и разрушена за одну ночь.
Эрих Кёстнер о Дрездене.

Выступавшие на церемонии проявляли в своих речах сдержанность, никого конкретно не обвиняя в этой трагедии. Большинство выступивших говорили, что события 60-летней давности привили им ненависть к насилию на всю жизнь.
Поминальная церемония в Токио, к 60ти -летию его бомбардировки.

Посещение Дрездена пробуждает мысли о справедливом соотношении преступления и наказания. Впервые я приехал туда в 1984 и своими глазами увидел некоторые следы того ночного налёта, 13 февраля 1945, который практически полностью уничтожил Дрезден. Ещё сейчас помню свою радость по поводу пусть малого, но возмездия, постигшего немцев, не гитлеровцев, а именно немцев. Помню, и не стыжусь, ибо возмездие это после войны и блокады, на фоне первых сообщений о фактически полном уничтожении евреев на оккупированных немцами землях было отнюдь не чрезмерным.

Стоя в том, 1984, у развалин Фрауен-кирхе, в самом центре Дрездена, я обратил внимание на нечто вроде обелиска с надписью, глубоко меня задевшей: «В память о невинных жертвах империалистической бомбардировки Дрездена». Я выделил курсивом невинных, ибо допускаю, что этого слова и не было. Но мне хватило и «империалистической» и, особенно, «жертв». «Это они-то жертвы?!», - сидело у меня в голове. Нет, и в 84ом, как и в 48ом жители Дрездена 1945 были для меня не жертвами, но объектами законного возмездия.

И вот я опять в центре Дрездена, у вновь отстроенной Фрауен-кирхи, сравнительно близко от которой расположена новая, не восстановленная, но построенная почти на том же месте синагога. Тщетно ищем мы с женой «империалистический» обелиск, не верим своей памяти, расспрашиваем прохожих. Выясняется – обелиск ликвидирован после воссоединения Германий. Чего в ликвидации было больше – нежелания оскорблять внезапно «приблизившихся» людей с Запада или осознания виновности жертв бомбардировки? Трудно сказать. Но весь облик Дрездена, разительное несоответствие осколков уцелевшего и восстановленного, действительно красивого далёкого прошлого, и того, что сменило его за прошедшие после войны шестьдесят лет, преподаёт наглядный урок: за войну пришлось заплатить, и немало.

Именно сильный удар, разумеется, не сводящийся к бомбёжкам городов, но включавший, как наиболее важный компонент, разгром немецкой армии советскими войсками и силами союзников, дал воистину незабываемый урок. Оказалось, что немецкому народу для благополучнейшего существования вполне хватает своего «жизненного пространства». Как всегда, правильна затёртая формула: битиё определяет сознание. И справедливость её определённо не ограничивается временными и пространственными пределами Второй Мировой войны.

Конечно, Дрезден уже довольно давно в значительной мере - символ. Подобно ему, или даже ещё более сильно, были разрушены налётами английской и американской авиации, а позднее, после войны, отстроены вновь с конструктивистским убожеством все крупные и множество средних и мелких городов Германии. Некоторые, к примеру, Кассель и Маннхайм, были в процессе налётов полностью ликвидированы. Однако нигде число человеческих жертв не было так велико. За ночь13 и 14 февраля свыше одной тысячи самолётов, английских «Ланкастеров» и американских В-17, сбросили на Дрезден более 5000 тонн бомб – фугасных и зажигательных. Возник высокотемпературный, самоподдерживающийся пожар, вызвавший смерч, направленный к огненному центру. Было разрушено 80% городских построек. Число погибших по имеющимся оценкам  составило примерно 100000 человек.

Во время войны, на уровне руководства стран антигитлеровской коалиции и высшего военного командования, обсуждалась правомерность «ковровых» бомбардировок Германии, поскольку они, как было заранее ясно, вызовут гибель невооружённого, или мирного, населения и уничтожение не только складов оружия и заводов по его производству. Один из лидеров союзников, подытоживая дискуссию, сказал про население примерно следующее: «Оно мирное, когда спит. Проснувшись, оно делает оружие, которым убивают наших солдат». Подобное соображение убрало моральную преграду для бомбардировок, включая атомные атаки Хиросимы 6 августа и Нагасаки 9 августа 1945. От обеих атомных бомбардировок погибло примерно 110000 человек, и более 50% строений было разрушено .

Мало найдётся людей, не знающих об уничтожении Хиросимы и Нагасаки. Однако, гораздо менее известно, что в результате «ковровых» бомбардировок Токио 9 и 10 марта 1945, в которых участвовало более трёхсот американских самолётов В-29, погибло около 100000 человек, и полностью выгорела часть города площадью более сорока кв. км.  В этих налётах, как и в Дрездене, комбинировались зажигательные и фугасные бомбы, причём первые вызывали пожары, а вторые обеспечивали его распространение. В целом, во время Второй Мировой войны и сразу после неё бомбёжки приведенного масштаба рассматривались общественностью как законное возмездие, как эффективный способ сломить волю немцев и японцев к дальнейшему сопротивлению и, тем самым, сохранить жизни своих солдат. Подобный подход вполне соответствовал завету «Поднявший меч, от меча и погибнет». В то же время он был в определённом смысле и гуманен, сохраняя и жизни противника тем, что прекращал его заведомо бессмысленное сопротивление.

Однако почти сразу после того, как результаты дрезденской и, особенно, атомных бомбардировок стали известны публике, началась критика этих действий авиации союзников. Критика исходила в основном из либеральных кругов в странах – союзниках антигитлеровской коалиции. Аргументация была тогда, возможно, и новая, но сейчас до боли знакомая: такие бомбардировки негуманны, они превышают то, что диктуется военной необходимостью, разрушают долженствующие оставаться нетленными культурные ценности. Примечательно, что тот же физик – ядерщик Сциллард, который инициировал обращение Эйнштейна к Рузвельту, обосновавшее необходимость создания атомного оружия, оценивал разрушение Хиросимы и Нагасаки как поступок, который, соверши его немцы, был бы наказан в Нюрнберге смертной казнью через повешение. Уничтожение Дрездена приравнивали к геноциду, и, вслед за нацистской пропагандой, использовали нередко даже понятие «бомбоцид».

Сейчас, в связи с действиями террористов, как и тогда, в период Второй Мировой войны, стоит вопрос об ответственности населения за управляющий ими режим. Конечно, сколько-нибудь открытое сопротивление режиму Гитлера было едва ли возможно, начиная фактически с момента официального прихода его к власти. Однако, когда проходили выборы, население вполне могло оказать ему сопротивление, не поверить тому потоку приятных большинству населения обещаний счастья «за ближайшим углом» и скорого превращения каждого немца в роскошно живущего «сверхчеловека», которые легко привели его к власти в 1933. Несомненно, Гитлер сам верил этим обещаниям и не предвидел, что «тысячелетний рейх» просуществует всего 12 лет.

Другой мыслимой причиной стабильности режима было интуитивное предположение обывателя, весьма характерное для Германии - страны хороших работников, что уместно доверять политику политикам, которые определённо знают, что делают. Возможны и элементы коллективного помутнения разума у больших групп населения. Такое в истории встречается, увы, нередко. Ведь ничем, кроме массового помутнения сознания нельзя объяснить, что бы ни говорили политологи, победу на недавних выборах в Израиле партии, открыто провозглашавшей своей программой отдачу заметной части территории страны её врагам.

Казалось, что большей бессмысленности было просто невозможно предложить избирателю. И, тем не менее, бессмыслица эта была поддержана им свободно, без силового принуждения, т.е. лишь из внутренних побуждений. За партию, с вредной во всех отношениях для страны программой, проголосовала треть избирателей, и она стала правящей. Лидер же партии, человек, не только очевидно малопригодный для премьерства, но и попросту опасный своими замыслами передачи под власть террористов Иудеи и Самарии, что открыло бы третий, Восточный, фронт против своей страны, поддерживался 70% населения. Потребовалась суровая непобеда Израиля во второй ливанской войне, чтобы его деятельность приобрела бы заслуженную поддержку – у 3% избирателей вместо 70ти.

С моей точки зрения, военный разгром фашистской (или нацистской, не противопоставляя и различая, как иногда сейчас делают, эти понятия, слившиеся для меня навсегда воедино) Германии в целом, разрушение Дрездена и других городов этой страны в результате воздушных бомбардировок, в частности, были и остались справедливым наказанием страны и её народа. Для меня особенно существенно, что в этом материализовалось пусть и малое, но видимое и поныне возмездие за Холокост. Следы, которые сохранились в городах Германии, служат уроком и напоминанием её гражданам о преступлениях, совершённых их весьма близкими предками. Не видеть эти «памятники», не понимать, что они означают, не может никто. И в этом, педагогическом смысле, я повторял и повторяю вслед за советским солдатом оставленную им надпись на стене рейхстага в Берлине в далёком, но хорошо памятном 1945 году: «Развалинами удовлетворён!».

Мирон Я. Амусья,…
профессор физики
Дрезден - Иерусалим