Информация о материале

Автор: Лея АЛОН

Опубликовано: 20 июля 2010

Пожалуйста, оцените Оценка 1 Оценка 2 Оценка 3 Оценка 4 Оценка 5  

Мы сидим в амфитеатре, сооружённом на высоком холме, прямо напротив Масады. И глядя на мощную эту гору, возвышающуюся над всей грядой, я понимаю, что искал Ирод, когда строил здесь убежище на случай опасности. Больше всего он боялся ненависти своего собственного народа. Но был у него ещё один враг: давно и вожделенно смотрела царица Клеопатра на Иудейское царство.

Страх гнал Ирода в места недосягаемые, где склоны гор висели над кручами и пропастями, где ход к его дворцу сокрыт снаружи от всех глаз, и только тот, кто был к нему близок, знал его тайну. Он всё продумал и подготовил заранее: запасы зерна, хлеба, масла, вин, оружие и металлы. В скалах вырубил водохранилища, которые никогда не высыхали. Всё, что Ирод строил, он строил для себя.

И строил на века, словно забыв, что век человека куда короче, чем век камня. Прошло сто лет с тех пор, как его не стало, теперь в Масаде искали убежище зелоты. Они бежали вглубь страны, спасаясь от римской армии, которая видела в них подстрекателей к восстанию и жестоко расправлялась с ними. Где ещё они могли найти лучшее укрытие? Иногда им казалось, что они под защитой самого Неба – оно так близко к ним – протяни руку и коснёшься его голубого свода. Но ночью Масада тонула во мраке, и небо словно отдалялось от них, становясь чужим и холодным. И тогда в их душах просыпалась тревога: рядом с ними спят дети и жёны. Смогут ли уберечь от смерти самых дорогих людей, смогут ли устоять перед Римом?

Где-то там, внизу, у подножья горы, мелькнула светящаяся точка. Оттуда идёт к нам голос. В ночной тишине голос и свет сразу же привлекают твоё внимание. На этом и построено инсценированное возвращение к событиям почти двухтысячелетней давности, которое названо «Хизаён ор коли». «Хизаён» – «видение». «Ор коли» – «озвученный свет».

И во мне рождается неожиданная ассоциация. «Хизаён» – так назывались видения пророков. Они слышали голоса, тьму разрывали сполохи огня, ветер разламывал горы и разбивал скалы. А иногда на смену буре, как в видении Илияѓу, приходил «нежнейший голос тишины». И лишь потом, вслед за ним, – Голос. Пророк хорошо знал, кому принадлежит Голос. В них, этих видениях, было Божественное провидение, обращенное к пророку. Лишь ему дано было узреть будущее...

Свет и звук воссоздают картину осады и гибели Масады. Мы слышим голоса, словно те, кто решал судьбу сражения вернулись из небытия. Голоса идут снизу и сверху. Во властном, насмешливом, уверенном в себе голосе, ты угадываешь Флавия Сильву, прокуратора Иудеи, полководца римской армии. Внизу у подножья горы он построил восемь военных лагерей для своих солдат, обнёс площадь стеной, чтобы никто из осаждённых не смог бежать. Там, наверху, смеялись: кто из них посмеет бежать? Разве есть сегодня в Эрец Исраэль место, куда они могут бежать? Разве не похожа страна на один большой лагерь, в котором правит чужая власть, чужая сила, чужой закон? Только здесь, за этими каменными стенами, они ещё чувствовали себя свободными, оставались верны себе, своему закону, своей вере. Казематы, встроенные в стены крепости, стали их домом, сюда принесли они свитки пророков, псалмы, здесь в синагоге встречали новый день, обращаясь к Богу с мольбой о помощи.

Флавий Сильва не раз предлагал им сдаться, Эльазар Бен Яир, возглавивший гарнизон защитников крепости, вкладывал в свой ответ всю силу ненависти к врагу, захватившему их страну. Никому они не покорятся. До последнего будут бороться с Римом. Их называют каннаим-ревнители. Да, они ревнители. У этой страны и у этого народа есть только один владыка – Бог. И Ему одному они хранят верность...

Масада была последним очагом еврейского сопротивления. Она лишала Рим чувства полной победы, и тогда Флавий Сильва бросил на неё свою армию, включая прославленный Десятый легион. Римский полководец столкнулся с еврейским сопротивлением в Иерусалиме и хорошо знал, ценой каких потерь ему далась победа, но он и не представлял, что ждёт его в Масаде, когда объявил, что ему нужен месяц, всего лишь месяц, чтобы справиться с повстанцами. Один из командиров хотел вернуть его к реальности: «О Масаде позаботилась сама природа. Нам не пробить эти стены, не покорить эту высоту». Но Флавий Сильва жаждал победы, полной победы. Нет, Масада не принесёт ему лавры победителя...

И сегодня ты всей душой ощущаешь их одиночество. Первыми они восстали против Рима и воюют последними... Вглядываясь во тьму, я пыталась выхватить и запомнить детали...

Но в памяти остался лишь синий цвет, затопивший ущелье и горы, огонёк, как светлячок, мелькнувший во тьме, и мысль: как было им одиноко и страшно в ночи, и только восход солнца возвращал надежду. Но и эта надежда с каждым днём становилась всё более призрачной. Сверху они хорошо видели, как растёт насыпь, приближаясь к крепости, как сокращается расстояние между осадным валом и ими...

Расчёт Сильвы оказался верен. Осматривая гору, он обратил внимание на выступ скалы, который был широк и выдавался вперёд, но лежал ниже Масады. Приняв решение об осаде, он приказал строить осадный вал. Отсюда, с этой насыпи, он начнёт наступление.

Более года длится осада. Там, где осадный вал соединился с горой, пролегла чёткая белая линия. Издали она похожа на светлый шов. Инсценировка в ночи возвращает нас к «Иудейской войне» Иосифа Флавия. В начале войны он возглавил сопротивление Риму в Галилее и потому хорошо знал психологию защитников крепости. Свидетель происходящих событий, он выступал на стороне Рима, но это не помешало ему со всей глубиной и яркостью описать ход борьбы двух неравных сил: десяти тысяч легионеров и менее тысячи мужчин, женщин и детей. И эти страницы, пережив века, легли в основу литературных произведений о Масаде, исследований историков, археологических раскопок... На фоне гор, изрезанных морщинами, с обрывистыми уступами, то теряющими свои очертания под покровом ночи, то внезапно проявляющимися в свете огней, разворачиваются описанные им события, приближаясь к трагической развязке.

Кажется, что давние события происходят на наших глазах. Вот он пришёл, день, решивший судьбу Масады. Горящие факелы летят вверх, к крепостной стене. Нижняя часть горы – во тьме. Масада, словно осталась без основания и повисла в воздухе. Теперь всё решает ветер. Пока он, будто зверь перед последним прыжком, притаился и выжидает... Если он бумерангом вернёт факелы в лагерь Сильвы, сгорят военные машины, и тогда осада окажется напрасной... Первый порыв ветра обманул всех: он подхватил горящие факелы и понёс в сторону римлян. Наверху ликовали: Бог не оставил их, Он воюет на их стороне... Но будто передумав, ветер внезапно изменил направление и, повернув в сторону крепости, обрушил на стену лавину огня. И она загорелась. Бог лишил их защиты. Иерусалим пал, Храм сгорел, сотни их братьев погибли страшной смертью. Пришёл и их черёд... До той минуты, как ветер повернул в сторону крепости, в них ещё жила надежда. Сейчас её больше нет. Масада пала...

С холма, на котором мы сидим, вершина горы хорошо видна. Впечатление, что она пылает. Слышен гул голосов, но вдруг наступает тишина. И над горами звучит голос: «Римляне в ожидании сражения рано утром были наготове и, наведя мосты от земляных насыпей к подступам, приступили к штурму, но, не увидев ни единого из врагов, а вместо этого гнетущее опустошение, в крепости пожар и безмолвие, недоумевали, что могло произойти... И когда наткнулись на множество убитых, то не возрадовались гибели врага, но поразились благородству решения этих людей и их несокрушимому презрению к смерти...»

Ночное представление закончилось, зажёгся свет, и мы вернулись к реальности. Гряда гор вместе с Масадой вновь оказалась под покровом ночи. И только вершина её была видна. Бледный свет луны освещал круглую, похожую на срез огромного дерева площадь. И мне вспомнилась первая моя встреча с Масадой. Мы ехали в сторону Мёртвого моря, и было чувство удивления перед этим красочным миром: с пальмами в пустыне, морем, серебрящимся на солнце, рыжими скалами, вершины которых порой напоминали застывшую лаву. Иудейская пустыня в обычный летний день вызывала в памяти рисунки детей, где краски неестественно ярки. А впереди была Масада, выжженная солнцем, скользящая под ногами земля, рухнувшие стены дворцов, казематов, водохранилищ. Спустя годы я познакомилась с каменщиком, который восстанавливал Масаду, и он рассказывал, что камни лежали нетронутыми, как будто пожар был только вчера, и только вчера они упали рядом со стенами. Высота спасла крепость от арабов, которые складывали свои дома из древнего камня. Масада поражала внешним величием. Но она так бы и осталась одним из многих памятников прошлого, если бы не духовное величие защитников крепости. Масада пала, но Риму она не принесла лавры победителя, оставшись навсегда символом непобедимого еврейского духа...

В то, теперь уже далёкое утро, я была одна в синагоге Масады. Каменные скамьи ступенчато поднимались вверх. Ряд к ряду. Колонны, некогда поддерживающие потолок, смотрели прямо в небо. Я взяла с собой «Иудейскую войну» Иосифа Флавия и, присев на каменную скамью, читала. Эльазар Бен Яир собрал их здесь, среди этих колонн стояли они. Судьба вынесла им приговор, и он был безжалостен: «Нам наперёд ясно, что завтра мы попадём в плен, но мы вольны для себя избрать славную смерть вместе с самыми дорогими людьми. Ибо в этом враги не могут помешать нам, как бы они не хотели взять нас живыми...» – говорил он. Кто-то принял его слова мужественно, кто-то не мог скрыть рыданий. Но Эльазар Бен Яир продолжал, и слова его были полны великой решимости: «Уже давно, храбрые мужи, приняли мы решение не быть рабами ни римлян, ни кого бы то ни было, но только Бога. Именно сейчас пришло время, которое обязывает нас на деле доказать верность своему решению... Счастливцами следует считать павших в битвах, ибо они погибли, защищая свободу, а не предали её...»

И вновь я среди тех же стен. Всё так же смотрят колонны в небо. И небо кажется обманчиво близким. И солнце уже окрасило его своими первыми лучами, разбавив мягкую голубизну светло-жёлтым цветом. Но сегодня я не одна. Сегодня в синагоге Бар-мицва моего внука. Он стоит в окружёнии своих одноклассников, приехавших вместе с ним из Иерусалима, отца, дедушки, родных и близких. Светловолосый подросток, чем-то напоминающий мне оленёнка. Может быть, этими чёрными блестящими глазами, а может быть каким-то трогательным волнением, которое пробивается во всём облике.

Ночью мальчики совершили восхождение на Масаду. Они поднимались по насыпи из камня и пепла, которую возводили еврейские рабы. С неё в дни осады день и ночь бил по крепостной стене таран, и метательные машины беспрерывно посылали баллисты. Они шли и время от времени оглядывались назад. Чем быстрее сокращалось расстояние между ними и крепостью, тем отдалённей казались окрестные горы... Рассвет ещё не наступил, и очертания гор были расплывчаты. Одновременно с ними поднималось ещё несколько групп, чтобы встретить на Масаде восход солнца. Светлело очень медленно. Ночь нехотя уступала место приближающемуся утру. Они шли, постепенно приближаясь к тому месту, где насыпь соединялась с крепостью. Ждали отстающих, разговаривали, смеялись. Дети оставались детьми. Но где-то в сознании ещё звучали слова Иосифа Флавия, которыми он завершил рассказ о падении Масады: «И когда наткнулись на множество убитых, то не возрадовались гибели врага, но поразились благородству решения этих людей и их несокрушимому презрению к смерти...»

С восходом солнца началась утренняя молитва. Словно не было веков забвения, когда Масада в одиночестве несла свою память и боль. Словно это естественное продолжение прерванной некогда молитвы – выражение всё той же веры, преданности, благодарности создающему свет и творящему тьму, дарующему свет всему живому.

...Он стоял со свитком Торы, бережно, прижав его к щеке, с лицом, озарённым внутренним светом. Ещё мальчик, но уже мужчина, на которого возложено исполнение заповедей. Не родителям дано определить, где лежит грань между детством и зрелостью. Тора указала еврею, когда наступает этот невидимый глазу, но совершаемый духовно перелом. Еврейский мальчик рано приходит к своей зрелости. Надевая тфиллин, он произносит полные глубокого смысла слова: «И Я обручусь с тобой навеки. И Я обручусь с тобой в правоте и справедливости, в любви и милосердии. И Я обручусь с тобой в вере... и ты познаешь Всевышнего». Тора даёт ему знание, мудрость и истинное понимание духовной свободы... Той свободы, которой до конца оставались верны защитники Масады.

За месяц до Бар-мицвы в Хевроне, в Меарат-ха-Махпела, где покоятся наши праотцы, отец и дедушка впервые накладывали ему тфиллин. Каждый из них по-своему переживал эти минуты. Для отца он был первенец. Так садовник, вырастивший дерево, с чувством гордой радости взирает на результаты своего труда. Не раз они сидели над комментарием к Торе, порой отец готовил с сыном недельную главу к Бар-мицве, порой вдвоём учили лист Талмуда. Для дедушки это была не первая Бар-мицва внуков, но он не мог скрыть волнение. Я хорошо знала его судьбу и понимала, что он должен чувствовать. Ему было чуть больше тринадцати, когда его навсегда разлучили с родителями. Их троих схватили при переходе границы из Франции в нейтральную Швейцарию. Немецкий офицер отпустил мальчика, сказав: «Я с детьми не воюю». Родителей отправили в Освенцим. Он остался один...

Никому из нас не дано уйти от прошлого. Оно в нас, нашей крови, наших генах. И имя моего внука несёт особую символику: Эльяшив-Симха – «Бог вернёт радость». В нём, этом имени, обещание и надежда. В радости у нас, евреев, всегда есть примесь печали. «Сколько раз я оказывалась на волоске от смерти», – говорит мне его бабушка и смахивает с глаз слезу, вспоминая как в дом к приютившей её голландской семье неожиданно зашёл немец проверить, нет ли здесь евреев, и, бросив взгляд на светловолосую девочку, не признал в ней еврейку. Когда он вышел, хозяйка дома потеряла сознание от пережитого волнения. Воспоминание пришло к бабушке вдруг, на пике радости. Спустя годы она приехала в Голландию к спасшим её людям с детьми и внуками. Они сфотографировались на память на фоне утопающего в зелени того самого дома, три поколения одной семьи: родители, дети, внуки. Не раз мы бывали вместе на семейных торжествах, и всегда, глядя на новую поросль, я думала: какое плодоносное дерево выросло из уцелевшей от огня ветви...

В тот день я принесла внуку тфиллин моего деда, а его прапрадеда. Он дожил почти до ста и умер в Ленинграде много лет тому назад. Его сын, мой дядя, сам уже немолодой человек, репатриировавшись в Израиль, передал тфиллин мне, старшей внучке. Какое-то внутреннее чувство мешало мне открыть этот бережно упакованный мешочек с красным вензелем из букв «А» и «Д» – первых букв имени и фамилии деда – Абрама Дубнова. И наконец, не без волнения я открыла его. Я держала в руках дедушкин талит, пожелтевший, маленький, будто он сжался от времени, как старик, который вдруг потерял в росте; чёрную шёлковую ермолку; истончившиеся от долгой жизни, стёршиеся ремни, ставшие из чёрных почти коричневыми; четырехугольную коробочку, внутри которой заложен пергамент с текстом. Она сохранила свой густой чёрный цвет, напомнив мне сказанные кем-то слова: тфиллин – «цвета тьмы и нераскрытой тайны». Рядом, всё в том же мешочке, лежал почти карманного формата, очень старый, без обложки – сидур на Рош-ѓа Шана и Йом-Кипур. Никогда не знала, что дедушка молился на иврите. Наверное, и он, как сегодня мой внук, а его праправнук, одел тфиллин перед своим тринадцатилетнем...

Готовясь к Бар-мицве, Эльяшив-Симха уже несколько раз побывал на Масаде. Он шёл по земле опалённой солнцем, хранящей следы пожара. Это было его собственное соприкосновение со своим прошлым. И он мысленно возвращался к нему. Он повёдёт по Масаде экскурсию и расскажет о её гибели и возрождении.

С падением Масады над Иудеей опустилась ночь. Казалось, навсегда. Но именно здесь, в древней синагоге, было найдено пророчество о чуде возрождения: фрагмент из свитка Иехезкеля о «Долине сухих костей». Он читал эти строки и будто слышал, как врывается в ущелье ветер. И видел: камни, камни вокруг. И пустота, и одиночество, и дух смерти витает над сухими костями. Но ветер, подобно смерчу, закрутил все, и устремилась кость к кости, и оброс скелет плотью... И вдохнул в них Бог дыхание жизни и ожили... Тот ветер, что обрушил на Масаду зажжённые факелы, нёс им гибель, но в пророчестве над долиной смерти витал непобедимый Божественный дух, и он нёс жизнь...

Солнце всходит над горами. И его лучи входят в дома без крыш, падают на стены, сложенные из тяжелого грубого камня, освещают синагогу и собравшихся в ней. Белые талиты создают ощущение величия, чистоты, праздничности, сияния света. И молитва особенно красива и торжественна. Звучат слова гимнов, псалмов, благословений. Им тесно в этих стенах. Спонтанно становятся в круг мужчины, и начинается танец. И поднимают на плечи мальчика с блестящими от волнения и счастья глазами. И кажется ему: протяни руку – и коснёшься голубого свода небес.
-------------------------------------------

Зелоты–ревнители, на иврите – каннаим. Название радикальных течений в освободительном движении последнего столетия эпохи Второго храма, вылившемся в восстание 66-73 н.э.

©"Заметки по еврейской истории" №6(129), июнь 2010 года

"Живой журнал" jennyferd