Недавно вычитал у того же Скрутона весьма неожиданный взгляд на последствия «дела Дрейфуса» для Франции. Прежде я рассматривал эту историю преимущественно с еврейской точки зрения. Мне казалось, что не-евреям она должна быть не слишком интересна.

В самом деле, перед нами один из множества примеров проявления общеевропейского антисемитизма, замечательный разве лишь тем, что в данном случае речь шла об ассимилированном еврее, чья семья еще в предыдущем поколении отошла от иудаизма и – в более широком смысле – от еврейской Традиции вообще. О человеке, который был французским патриотом, полностью ассоциировал себя с Францией и горел желанием всецело посвятить свою жизнь служению истинно французским ценностям. Поэтому «дело Дрейфуса» стало таким показательным для тех, кто полагал, будто искренняя и глубинная ассимиляция евреев уничтожит всеобщую ненависть к ним. «Евреи, перестаньте быть похожими на евреев, слейтесь со средой до неразличимости – и вас тут же перестанут ненавидеть» – таким или примерно таким был лозунг ассимиляторов. Таким было их руководство к действию – не только во Франции, а повсюду в Европе.

И повсюду этот лозунг раз за разом доказывал свою несостоятельность. Считается, что «дело Дрейфуса» произвело такое глубокое впечатление на другого ассимилированного еврея, Теодора Герцля, что способствовало переходу последнего в стан сионистов – переходу, который, возможно, имел решающее значение для превращения сионизма в реальную самостоятельную силу. Так оно, видимо, и было – хотя «глубокое впечатление» Герцля не может не вызывать удивления. Неужели его так поразил произошедший на рубеже ХХ века скандал с отказом в «праве быть французом» в отношении Дрейфуса? Ведь, насколько известно, в течение всего предыдущего столетия таких и подобных ему (хотя и менее шумных) скандалов было великое множество.

Более того: чем сильнее, чем глубже шли процессы ассимиляции, тем больше презрения, отторжения, отвращения испытывали «коренные» сограждане к «новым» немцам, венграм, австрийцам, бельгийцам, голландцам, датчанам, русским, полякам и т.д., и т.п. Эти же сограждане еще вчера объясняли свой антисемитизм тем, что евреи «другие». Собственно, это ведь и есть ксенофобия – боязнь другого, не так ли? Ну вот… А теперь бывшие «другие» стали своими в доску; они так же одеты, говорят на том же языке, работают на таких же работах, ходят в такие же театры, читают такие же газеты и высказывают такие же политические симпатии, а кое-кто из них, не удовольствовавшись нейтральным атеизмом, даже посещает такую же церковь, кирху, костел и осеняет себя таким же размашистым крестным знамением. Отчего же антисемитизм не только не пошел на спад, но, напротив, усилился?

Всего этого Теодор Герцль не мог не знать – а вот поди ж ты: поразился! Как видно, гром антисемитского улюлюканья, которым полнилась тогда вся Франция – символ европейского прогресса, свободы, равенства и братства – был таким мощным, что пробился даже сквозь толстый слой иллюзий венского ассимилированного еврея. И тот в течение всего лишь нескольких лет превратил разрозненные сионистские кружки в серьезное движение, приведшее в итоге к появлению современной ипостаси Государства Израиля. Таким стал результат «дела Дрейфуса» для нас, евреев. Но была ведь еще и «прекрасная Франция» – как этот скандал сказался на ней? Вот этим-то вопросом и задается – хотя и очень вскользь – Роджер Скрутон. А ведь и в самом деле, любопытно, не правда ли?

По мнению Скрутона, скандал вокруг капитана Дрейфуса привел сначала к дискредитации французского патриотизма, а затем и к его почти полному уничтожению – которое, в свою очередь, привело к торжеству «интернациональных» левых идеологий (коммунизм, нацизм) и к последующему национальному позору Франции во Второй мировой войне. Вот так, ни больше, ни меньше.

В самом деле, яростная общественная дискуссия внутри французского общества велась тогда не столько за или против армейского капитана-еврея, который хотел и не смог стать французом. Довольно быстро спор перерос в столкновение мировоззрений, в выяснение вопроса о том, что такое национальное государство, национальное самосознание, национальная культура. И патриотизм совершенно закономерно стал главной жертвой этой непростой битвы.

Как это случилось? Ведь еще совсем недавно, за несколько лет до «дела Дрейфуса» патриотизм считался добродетелью, если не доблестью. Оборона Парижа от пруссаков… всеобщий национальный подъем… жажда реванша… – собственно, эти сугубо патриотические мотивы и привели юного Альфреда Дрейфуса в военную школу! Да-да, сам капитан Альфред Дрейфус был пламенным французским патриотом! Каким же, скажите, макаром слово «патриот» (или, как пишут нынче в Рунете, «поцреот») стало ругательным в среде дрейфусаров?

По трем причинам.
Во-первых, антидрейфусары – а точнее, антисемиты – нуждались в некой базовой ценности, которая могла бы если не оправдать, то хотя бы объяснить их если не ненависть, то хотя бы недоверие к евреям. Не скажешь ведь: «Я не люблю евреев за их картавость» (прочие французы, кстати, тоже не больно-то рыкливы) – нужно придумать что-то настоящее, берущее за душу – ну, например, Заботу-о-Родине, сиречь патриотизм.
Во-вторых, их противники в пылу дискуссии с готовностью повелись на эту удочку, позволив представить происходящее как конфликт между патриотизмом и интернационализмом, что для части дрейфусаров было очевидной ошибкой, а для части – намеренной диверсией.
В-третьих (и в-главных), затесавшиеся в ряды дрейфусаров социалисты восприняли происходящее с восторгом, ибо дискредитация патриотизма полностью совпадала с их стратегической целью: ликвидацией всех базовых ценностей традиционного человеческого общества. Перефразируя родившийся примерно в то же время «афоризм», можно сказать, что «Ликвидация патриотизма есть первая задача негодяев». Конечно, на этом левые негодяи не останавливаются – за поруганным патриотизмом неизбежно следуют и другие общечеловеческие ценности: семья, уважение к родителям, охрана личного достоинства. Просто патриотизм – это первый бастион, который требуется разрушить на сияющем пути в СветлоеБудущее(™), по дороге к миллиардам одинаковых павликов морозовых, в едином порыве лижущим сапоги очередного левого вождя.

Конечно, на линии, соединяющей «дело Дрейфуса» с инспирированной французскими коммунистами забастовкой на оружейных заводах собственной страны уже после нападения Гитлера, есть еще много чего. Есть и незабытые ужасы Первой мировой, и сотрудничество с усатым кремлевским вурдалаком, и симпатии к усатому берлинскому вурдалаку, и еще много чего. Так что постыдный отказ Франции от сопротивления нацистам в 1940 году, несомненно, нельзя приписать только и исключительно «делу Дрейфуса» – точно так же, как неправомерно приписать заслугу создания современного Израиля только и исключительно деятельности Герцля. Но, тем не менее, определенная причинно-следственная связь тут просматривается. Кто-то сочтет ее пренебрежимо малой, кто-то незначительной, кто-то определяющей, решившей судьбу некогда великой европейской державы. Английский философ, один из наиболее серьезных исследователей современной мысли Роджер Скрутон относит себя к последним, и мне с моей невысокой колокольни кажется, что прав, скорее, он, а не его оппоненты.

Говоря иными словами, Францию, в конечном счете, обрушило «дело Дрейфуса» – вернее, ее же собственный антисемитизм. И это заставляет задуматься о некоторых других исторических примерах. Ну, скажем, о причинах национальной катастрофы, постигшей Германию. Или о распаде Российской империи. Или о непростой истории Польши. Не говоря уже об увядании некогда славных королевств Испании и Португалии. Конечно, я далек от того, чтобы выставлять антисемитизм ЕДИНСТВЕННОЙ или даже ГЛАВНОЙ причиной мировых бед, но некоторая тенденция, как минимум, просматривается. За антисемитизм приходится платить, причем, очень и очень дорого.

Так что англичане со своими нынешними лейбористскими скандалами, скорее всего, не зря всполошились. Ох, не зря…

http://alekstarn.livejournal.com/133810.html