Как еврей, живущий в Нью Йорке, я довольно долго не позволял себе вмешиваться во внутренние израильские дискуссии. Я воспринимал судьбу Израиля как свою собственную, поскольку моя память неотрывно связана с его историей. Но израильская политика интересовала меня лишь косвенно. Ее электоральные причуды казались мне забавными, ее грубейшие ошибки вызывали во мне чувство неловкости, но я – не израильский гражданин, и меня это не касалось напрямую. У меня могли быть определенные симпатии к какому-либо политику или, наоборот, явная неприязнь к другому, но это касалось только меня самого; я предпочитал не говорить на эти темы.

Эта моя позиция иногда провоцировала «открытые письма» и едкие статьи, порицавшие меня за то, что я не выступал с протестом в тех случаях, когда израильские полицейские или солдаты чересчур резко отвечали на акты насилия со стороны палестинских солдат или гражданских лиц. Я редко отвечал на такого рода нападки. У моих критиков была своя концепция социальной и индивидуальной этики; у меня была своя. Но в то время, как я оставлял за ними право критиковать меня, они подчас отрицали за мной право воздерживаться от высказывания своего мнения.

Но сейчас речь пойдет об Иерусалиме. Его судьба касается не только израильтян, но и евреев диаспоры, к которым я отношу и себя. Тот факт, что я не живу в Иерусалиме, является, по сути, фактом вторичным; Иерусалим живет во мне. Навеки впечатанный в мое еврейство, он находится в центре моих устремлений и моих чаяний.

Для меня Иерусалим существует вне и над политикой. Упоминаемый более 600 раз в Библии, укорененный в еврейской традиции, он являет собой национальную веху этой традиции. Он представляет нашу коллективную душу. Именно Иерусалим связывает одного еврея с другим. Нет молитвы более прекрасной или ностальгической, чем та, которая пробуждает в нас блеск его прошлого и ранящую и неизбывную память о его разрушении.

Я помню свои ощущения в тот раз, когда впервые приехал в Иерусалим; мне казалось, что я уже бывал здесь. И в то же время, когда я вновь и вновь посещаю его, я всегда чувствую себя так, как будто приезжаю сюда впервые. Те чувства, которые я ощущаю и испытываю здесь, не повторяются нигде больше. Я возвращаюсь в дом моих предков; там ожидают меня царь Давид и Иеремия.

В том плане политического разделения, который рассматривается сегодня, большая часть Старого города переходит под власть палестинцев. Храмовая гора, под которой покоятся остатки храмов Соломона и Ирода, также перейдет под контроль нового палестинского государства.

Можно понять желание мусульман сохранить за собой тесную связь именно с этим городом. Хотя его имя ни разу не упоминается в Коране, Иерусалим является третьим по значению святым городом ислама. Но для евреев он всегда остается первым. И не только первым; единственным.

Как мы можем забыть, что между 1948 и 1967 годами, когда Иерусалим был оккупирован Иорданией, евреям не позволяли молиться у Стены плача, несмотря на соглашение, заключенное правительствами двух стран? В этот период арабы, говорившие об арабском государстве, никогда не упоминали об Иерусалиме.

Почему палестинцы так стремятся сейчас сделать Иерусалим своей столицей? Стремятся настолько сильно, что готовы подвергнуть опасности соглашение Осло?

Нам говорят, что беспрецедентные уступки Израиля, включая и уступки в Иерусалиме, совершались во имя благого дела. Во имя мира. И это – веский аргумент. Мир – самая благородная цель; ради него можно пожертвовать самым дорогим для нас. Я согласен. Но приемлема ли такая позиция при любых обстоятельствах? Может ли человек всегда сказать: «Мир любой ценой»? Территориальный компромисс может оказаться, при определенных условиях, императивным или, по меньшей мере, политически оправданным. Но невозможно идти на компромисс, касающийся самой истории.

Вы можете спросить меня, какое отношение все это имеет к миру. Я всем своим сердцем продолжаю верить в мир. Но я с недоверием отношусь ко всему, что больше походит на умиротворение. Не окажется ли так, что передача Арафату и палестинским экстремистам большей части Старого города превратится в награду им за их действия?

Палестинцы настаивают также на «праве на возвращение» для более чем трех миллионов беженцев. В этом вопрос Израиль единодушен - он отказывается признать такое право. И здесь не будет лишним напомнить об истории этой палестинской трагедии.

В 1947 году Израиль принял план раздела Палестины; арабы его отвергли. В 1948 году Давид Бен-Гурион протянул руку тем, кто представлял палестинское государство, которое могло быть создано. Арабы не только оттолкнули протянутую руку; они направили в только что родившееся еврейское государство шесть армий, чтобы задушить его в колыбели. Побуждаемые своими лидерами, 600 тысяч палестинцев покинули страну, убежденные в том, что когда еврейское государство будет разбито, они смогут вернуться в свои дома. Я видел их детей в лагерях беженцев в Газе; их судьба не оставила ни одного из нас равнодушным. Проблема эта настоятельно требует своего разрешения. Но невозможно себе представить, что ее решение лежит на пути массового возвращения беженцев. Для многих израильтян это будет равносильно самоубийству – точно так же, как отсечение Иерусалима от его корней будет равноценно духовному самоубийству.

То, что я намерен сказать сейчас, я говорю с большой грустью. Видя по телевизору искаженные ненавистью лица молодых палестинцев, бросающих камни во время интифады, мне становится все труднее и труднее поверить в то, что палестинцы стремятся к миру. И дело не в том, что они хотят, чтобы Израиль стал меньше по размерам; они не хотят Израиля вовсе.

И все же. Хотя представляется, что все возможные варианты уже испробованы, мир остается нашей единственной общей надеждой; насилие и война заполняют слишком много кладбищ на обеих сторонах. Это не может и не должно продолжаться. Большинство израильтян чувствуют то же, что и я: палестинцы должны иметь право жить свободно и с достоинством, без стыда и страха. Долг всего мира и Израиля сделать все возможное, чтобы помочь им, и сделать так, чтобы не вынуждать их терять лицо. И меня особенно беспокоят израильские арабы. Они являются израильскими гражданами, и их гражданские права должны быть обеспечены в любом случае.

Что же касается Иерусалима, то не будет ли лучше разрешить сначала все другие проблемы, а решение судьбы святейшего из городов отложить на более позднее время? Я все еще верю, что между двумя общинами могут быть построены человеческие мосты с помощью взаимных контактов и визитов студентов, учителей, музыкантов, писателей, художников, бизнесменов и журналистов. Возможно, лет через двадцать дети этих людей смогут лучше разобраться с этим самым жгучим вопросом: Иерусалимом. Может быть, тогда они поймут, почему еврейская душа несет в себе эту незаживающую рану и любовь к городу, ключи к которому хранятся в ее памяти.

Эли Визель – профессор гуманитарных наук Бостонского университета. В 1986 году стал лауреатом Нобелевской премии.

Перевод: Э. Марков