Всякий раз, когда я входил в эту комнату школьного общежития, у меня портилось настроение . И было с чего. Ты изо всех сил пытаешься пробудить в еврейских детишках из России любовь к Земле Израиля, к народу Израиля, рассказываешь, показываешь, слезу из себя и из них вышибаешь, а потом заходишь к ним в комнату, а там через всю стену – триколор. Ну что ж, детки тоскуют по дому, они приехали по программе «Наале» поучиться-поучиться да и назад вернуться. А ты все надеешься, что воздух Земли Израиля, труд твоих сослуживцев и твои собственные скромные усилия совершат в их душах революцию, заставят еврейство расцвести в них ярким цветком. Твои товарищи по работе делают общее с тобой дело, зачастую куда лучше, чем ты, но будучи в большинстве ХАБАДниками, любят порассуждать о том, что евреем можно быть не только в Израиле, но и в Нью-Йорке и в Мухосранске. Можно, кто спорит? Можно и на люстре спать. Но на кровати как-то надежнее..
А ты потом входишь в эту комнату, и вот итог всех ваших совместных трудов - триколор. Причем, ладно бы девятый класс или десятый – те еще успеют перековаться. А то ведь – юд-бет, или по-русски - двенадцатый. Планы на будущее, можно сказать, уже не только построены, но и отделаны и даже оштукатурены. Осталось – подписать акт о приемке. И вот подходишь к Егору... Вы бы этого Егора видели! Его семитский профиль на знамя можно вешать, вместо Магендавида! «Ну что, Егор, после школы уедешь в родной Челябинск или останешься в родном Израиле?» «В Челябинск, - отвечает, почти не раздумывая. - Где родился, там и сгодился». А Юра, который по настоянию ХАБАДских педагогов взял имя Яаков и теперь в наших педагогических беседах проходит не иначе, как Юраяков, так тот вообще все еврейское воспринимает в штыки. «Какие-такие чудеса в вашей Хануке?! Да в восстании Спартака было больше чудес!» Ему вторит тихий домашний Миша («Мифка» - подписывал он свои работы). Особенно «Мифку» раздражают украшающие нашу школу на каждом шагу портреты Любавичского ребе. «Как мне надоел этот старик Хоттабыч!» – бормочет он. А еще Рувен. Рувен, которого я вместе с другими возил в горное поселение,столь любимое мною, и показалось мне передалась ему моя любовь к этим краям – по крайней мере после нашей поездки он стал появлться там самостоятельно, навещать моих друзей, наслаждаться горной тишиной, бескрайним самарийским небом. А потом мы писали проекты по английскому о разных странах. Рувен выбрал Россию. Проект начинался словами : «Я хочу рассказать вам о самой лучшей, самой прекрасной стране на свете...» Вот тебе и Самария! И так – большинство. Ну, Давид радует. Тихий, спокойный. К религии, к сожалению, фригиден. Зато как сказал себе, четырнадцатилетним пацаном сойдя с трапа: «Я дома», так уже и стоит насмерть, не поддаваясь ностальгии, по крайней мере, наружно. Арон тоже внушает надежды. О Земле Израиля он, правда, не заикается, зато к иудаизму проявляет живой интерес, ведет со мной и не со мной часовые беседы на духовные темы и во время молитвы вкладывает в Б-жественные строчки всю душу. Шимон – это просто моя гордость. Он уже иначе как «мы, израильтяне», «у нас в Израиле» не изъясняется. Впрочем, родом он не из России, а с Украины, из Днепропетровска.
А вот земляк его, Ромка, и до двенадцатого класса не доучился. Не понравилось ему ни в школе у нас, ни у нас в стране – вернулся на брега Днепра.
В
конце двенадцатого класса все, А вот Арон,
объявил, что не сошелся характерами с
Израилем и вернулся в родную Казань. Время
от времени посещает тамошнее Еврейское
общество. Так что последний волосок, соединяющий
его со своим народом еще, к счастью, не
разрублен. И Шимон тоже вернулся. Это
было для всех неожиданностью. Всякий
раз, как я приезжаю в Днепропетровск по
случаю нового набора, он сообщает мне,
что собирается переехать в Израиль.Не
сомневаюсь, что рано или поздно переберется,
вот только рано или поздно?
Зато Ромка
уже в Израиле. Приехал весь из себя счастливый,
что наконец – дома. Поселился у Юрыякова,
за гроши пошел работать грузчиком. Работает
на износ, но ни разу не видел я его без
радостной улыбки. Похоже, я ничего не
понимаю в евреях. А Давид, единственный
из всех более менее предсказуемый, так
же спокойно, как учился, пошел в армию.
Не берут в боевые? Ладно, послужим в «джобе»..
А что
– Рувен? Наш Рувен, которого
за круглые щечки ребята Туда
я и двинулся, чтобы порадоваться
за любимого ученика. Ученику,
впрочем, было немного не до меня,
потому как в тот же день к нему из Казани
приехала с поздравлениями мама. Они ужасно
друг на друга похожи, мать и сын, и оба
ужасно обаятельны. Впрочем, когда человек
светится от счастья, он всегда обаятелен.
Нет, все-таки Рувен здорово изменился.
На месте круглых щечек острые обветренные
скулы.
- Ну как
марш-бросок? – спрашиваю.
Конечно
же все замечательно. Потом выясняется,
что не совсем все. Ноги теперь сплошь
в болячках или, как красиво говорит Рувен,
«в ранах».
- А
как вам, Наташенька, наш Израиль?
- Дни
считаю, когда навсегда сюда с
мужем переедем. Вот уже где мне эта
Россия!
Мне
тоже. Не потому что Россия. Если бы я работал
не с российскими евреями, а с гватемальскими
или ангольскими, мне бы вот где была
Гватемала или Ангола – любая мачеха,
прикинувшаяся матерью.
Пока
мы разговариваем, то один, то другой солдат
подходит к Рувену – кто, шутя в бок ткнет,
кто руку на плечи положит, то обнимет.
Явно любят его товарищи. Но, если пройтись
по лесочку, а именно это я и делаю, чтобы
оставить наедине мать с сыном, видишь,
что это обычная форма общения наших бойцов.
Я хожу и смотрю на наших мальчиков, на
наших прекрасных ребят, гордость нашего
народа. Какое все-таки счастье, что они
у нас есть!
Мамы
и папы, приехавшие поздравить
своих чад, потихоньку от них отлипают
и сами сбиваются в стайки. То здесь, то
там слышится: «А в каком батальоне ваш?»
Поскольку
наступило время дневной молитвы, во многих
местах образуются миньяны.
Как правило состоят либо из отцов, либо
из детей.
Среди
солдат немало американцев. Начинается
построение. По сторонам центрального
здания располагаются различные батальоны.
Я выхожу туда, где готовятся к торжественной
минуте бойцы из «Нахаль хареди» - религиозные
и ультрарелигиозные. Ой, да сколько же
их – с пейсами и без, с бородками и без.
Привести бы сюда тех, кто разглагольствуют
о том, что «датишные не служат». Впрочем,
не поможет. Хасиду А.Фейгину кричали:
«Вы, гады, в армию не идете», когда он в
полном обмундировании возвращался с
военных сборов.
Впрочем,
есть и противоположный миф
– что в боевые части идут
только «русские» и «вязаные
кипы». Я так и предполагал,
что будет как пять лет назад в Кфар-Маймоне,
куда стеклись десятки тысяч противников
«Размежевания». Тогда, при виде человека
без кипы можно было смело подходить и
по-русски говорить: «Здравствуйте!»
А сейчас
– ничего подобного. Я обхожу
здание и вижу батальон Рувена.
А вон и он сам среди таких же
короткоостриженных. Рядом со мной вырастает
Давид. Успел-таки на празднество друга.
Командиры батальонов бегут сдавать рапорт
«сган-алуфу». Затем по его команде вчерашние
новобранцы выполняют несколько нехитрых
упражнений типа «поднять винтовку –
опустить винтовку». Нет, парады не являются
сильной стороной еврейской армии. Сказывается
отсутствие столь милой нашим российским
сердцам муштры. Ничего, у ЦАХАЛа есть
другие достоинства.
Внимание.
Сержанты разбирают светло- *Блумберг, мэр
Нью-Йорка, активрый сторонник
создания мечети на месте