Итак, если вернуться к хронологии, то ночью с 25 на 26 июня (с воскресенья на понедельник) в знак протеста против разрушения старых домов отдыха египетской армии местной молодежью был занят недостроенный 3-этажный арабский дом рядом, который тоже получил название Таль Ям.
Позднее местную молодежь убедил разойтись Ами Шакед, местный офицер безопасности, который пользовался авторитетом в Гуше. В доме осталис ь совсем молодые ребята из ешивы рава Шандорпи из харедимного поселения Нахалиэль (в более точной терминологии – "хардального" – хареди-леуми), а также ученики рава Таля из Торат аХаим (тогда она была в Неве Дкалим, сейчас в Яд Биньмин), в том числе наш старший сын. На вопрос раву Талю, что им делать, он ответил, что в сложившейся ситуации, им надо остаться. Итак, ребята из Нахалиэля и ученики рава Таля были ядром, к ним присоединились, конечно, и многие другие.
26 июня вечером в гостинице был организован вечер "дружбы народов", который остался в нашей памяти как "вечер вина и сыра". Сейчас, когда я нашла его афишу, я увидела, что "вино и сыр" были только заключительной частью программы, а общий заголовок гласил…. (Хм, я недавно я его видела, а сейчас не могу найти. Я обязательно добавлю, когда найду.)
"Гостиница" обращалась к местным жителям, она призывала их прийти и увидеть, какие они
Мы, конечно, поехали на объявленный вечер, но специально повернули на дорогу через Шират аЯм, чтобы посмотреть, что происходит в "доме". По дороге ребята нас предупредили, что "кидают камни в машины". Ну, стекла у нас противоударные, мы просто закрыли окна и поехали дальше. Около дома была враждебная толпа арабов, много армии, прессы и т.д. Конкретно в нас камень никто не кинул, задерживаться мы не стали и поехали дальше на вечер "вина и сыра".
Совсем рядом в нескольких минутах езды на берегу моря играла музыка, прогуливались люди (так и хочется написать – дамы и джентльмены во фраках), была организована выставка фотографий М.Кухера "Актуалия в оранжевом свете", угощение – те самые вина и сыры, фрукты, фруктовые пироги из цельной муки, специально присланные из Хават Маон. Была приятная обстановка, произносились оптимистические речи, все были свои - и это-то и было плохо. Местные жители, ради которых все и затевалось, были представлены минимально. В основном, это были те, кто и так был солидарен с "экстремистами из гостиницы". Основной массе населения было совсем не до этого.
Обратно мы снова поехали через Таль Ям. Была уже ночь. Толпа арабов наступала и угрожающе шумела. Время от времени из нее летели камни, камни бросали в ответ. Армия не вмешивалась никак, давала событиям развиваться своим ходом.
Мы зашли внутрь. Это была недостроенная бетонная коробка. На одном этаже расположились ребята, на другом – девушки. Ко всем проемам приваривались решетки. Атмосфера была очень напряженная. Молодежь готовилась к ночи, к обороне, крики со стороны арабов звучали все более и более угрожающе, камни продолжали летать, детям нашим было страшно (и правда было не по себе), и мы вернулись к машине.
Около Шират аЯм дорога в сторону Дома была перекрыта, но мы, наоборот, приехали оттуда. Рядом с нами остановилась машина прессы с полностью разбитыми стеклами, оттуда вышли люди, с несколько испуганным видом стряхивая с себя осколки. Я посмотрела на них с чувством глубокого удовлетворения. Уже тогда пресса воспринималась как нечто враждебное, от ежедневного слушания на предыдущей работе Решет Бет, от того заряда ненависти, который я при этом получала, я просто физически становилась больна.
В Гуш Катифе представители как местной, так и иностранной прессы вели себя очень бесцеремонно. Они снимали за большие деньги последние оставшиеся квартиры, во всех местах строили для себя пункты наблюдения – например, прямо над нашей головой на работе. В общем, делали все, что хотели, не обращая внимания на жителей, и особенно с ними не церемонясь. Мы были для них этаким зоопарком. Они жаждали
Мы вернулись домой. На душе было очень неспокойно. На следующий день, в среду, стало известно о штурме армией дома и о его захвате. Через друзей Даниэля нам передали, что он арестован. Через них же мы отправили ему какую-то передачу.
Тогда же родился "кровавый навет" линча. Постепенно-постепенно высокие тона в прессе сильно снизились, но в тот день пресса торжествовала. Это был замечательный пример того, как журналисты "инсценируют " действительность. Из простого бросания камней (толпа на толпу – мы- то видели это), где никто особенно не разбирает, в кого он бросает, была "сделана" замечательная история "линча" евреями арабского мальчика. Радости журналистов в тот день не было предела. Позднее выяснилось, что раненый арабский подросток продолжает жить и здравствовать, более того - позднее ходили ролики, где была видна вся режиссура этого события – как его специально "красиво" положили и как с упоением снимали. К несчастью, на снимках среди бросающих камни был опознан Шмуэль Ситрин. Ему было предъявлено обвинение в умышленном убийстве. Впоследствии оно шло по смягчающей линии, дошло до "непреднамеренной попытки" и т.д. Насколько я знаю, его не дело не закончилось до сих пор. А он сам, находясь в тюрьме, успел за это время жениться.
Меня упрекают, и, наверное, справедливо, что представителей прессы надо "ублажать и лелеять", но можно понять и меня – тогда я их просто ненавидела, я понимала, что последнее, что их интересует – это правда.
Несколько раз в то лето я соглашалась с ними общаться, и я всегда говорила: я делаю это только потому, что я вас не знаю и ваши каналы не смотрю, поэтому не знаю, насколько вы умеете врать (RTVI и еще какие-то российские каналы, какое-то американское радио)
На работе мой начальник выразил мне сочувствие по поводу ареста сына, но при этом мягко сказал, что это "не наш стиль". Да, я знала, что это не "их стиль", что поделать. Они были замечательные люди, работая с ними бок о бок, я знаю, что они пережили в эти последние дни. Наш офис в центре Неве Дкалим являлся своего рода "Стеной плача", "телефоном доверия", мой начальник – подушкой, в которую выплескивались беспокойство, гнев, отчаяние. Он же находил успокаивающие слова для всех, цитировал "двар Тора", пытался поддержать людей.
Люди метались между уехать – остаться, что будет, уехав, ты сразу признаешь свое поражения, оставшись, ты рискуешь потерять все имущество. Светские ишувы снимались организовано. У религиозных были свои принципы.
Люди метались между нервным срывом и сердечным приступом. Но как сказала мне моя сослуживица, когда они приняли окончательное решение – остаться, остаться до последней минуту, и будь, что будет, ей стало легче.
Можно иронизировать сколько угодно над этим "как будто" сопротивлением, и я сама же это делаю, но все же надо понять, что для людей это было важно – пусть меня вынесут, я сам, лично не сделаю ни шага.
Но я опять забежала вперед. Это было настроение последних недель. Сейчас же до часа Х еще оставалось время.
После взятия Таль Ям атмосфера в Гуше стала совсем напряженной.
Продолжение следует.
"Живой журнал" itzhak-imas
На фото Шират Ям, берег моря, 29.08.2005,фото Лев Левинсон