Maof

Monday
Dec 23rd
Text size
  • Increase font size
  • Default font size
  • Decrease font size
Звезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активна
 
Когда я бываю в Израиле, незнакомые мне люди, которым случается заговорить со мной, неизменно обращаются ко мне на иврите. И хотя на самом деле я говорю на иврите, и у меня еврейское имя (заменившее, с раннего детства, имя английское, которое мои родители невзлюбили почти сразу же после того, как нарекли меня им), меня это всегда немного удивляет. Наверное потому, что я не израильтянин. Я австралиец. По правде говоря, я не был в Израиле до 1978 года, в котором мне стукнуло 20 лет. Меня, впечатлительного студента первого курса юридического факультета, футбол интересовал в то время больше, чем сионизм. Я в одиночку путешествовал по стране на автобусах и попутных машинах, ночевал в молодежных хостелях и работал на добровольных началах в киббуцах. Я уехал через два с половиной месца, чувствуя, что так и не смог узнать страну по-настоящему. И я совсем не был уверен, что приеду сюда еще раз.

Но я вернулся, и с тех пор возвращаюсь снова и снова. Если посчитать – я приезжал в Израиль 31 раз. Приезжая, я оставался здесь на разное время. Я купил тут дом, работал в организациях, находящихся на севере и на юге, интенсивно переписывался с друзьями на иврите и на английском. Почти все члены моей семьи сделали алию. Я нашел добрых друзей в деловых, научных и профессиональных кругах, а также среди людей искусства. У меня не возникало проблем с общением на израильских улицах. Я обошел пешком и объездил на велосипеде всю страну. Я обозревал ее с воздуха и видел ее с моря.

Но, несмотря на все это, сущность страны всегда ускользала от меня. Я никогда не служил в израильской армии, я не имел никаких отношений с израильским правительством, кроме уплаты налогов, мне не приходилось испытывать неудобств от постоянного общения с водителями израильских автобусов – и поэтому я считаю себя всего лишь регулярно приезжающим сюда туристом. И хотя все здесь мне знакомо, есть в Израиле нечто неопределимое, чего я никак не могу ухватить.

Мое тридцать второе посещение Израиля оказалось визитом в страну, находящуюся в состоянии войны. Как отметил недавно Уильям Сафир (один из известнейших американских журналистов – Прим. перев.), нет лучшего момента для оценки характера человека или народа, чем время, когда он находится в состоянии стресса. Поэтому я решил посетить все районы, в которых люди испытывают стресс. Во время этого двухнедельного путешествия я побывал в местах, которые, вообще говоря, не намеревался посещать, и познакомился с людьми, с которыми не намеревался встречаться. Дневник, который предлагается вашему вниманию, является записью впечатлений, обрывков разговоров, картинок и звуков, позволивших мне взглянуть немного поглубже на страну, находящуся в борьбе.

Но хочу сразу предупредить. Я не пытаюсь изображать из себя беспристрастного наблюдателя. Я подходил к предмету своего интереса с позиции, уже окрашенной моей тесной идентификацией с борьбой тех, с кем я разговаривал. Тем не менее, дневник мой – это попытка проникнуть в суть народа Израиля и понять, как израильтяне реагируют на войну, к которой они оказались не готовы. Я надеюсь, что он поможет читателям узнать для себя нечто новое.

ПОХОРОНЫ В ИТАМАРЕ.

Итамар – это одно из тех, расположенных на холмах Самарии, поселений, которые часто показывают по телевидению. Гроздь караванов, прилепившихся к обнаженному склону холма, окруженного большими арабскими деревнями, которые расположились в низинах. Но Итамар, на самом деле, нечто большее, чем просто одно поселение. Это цепь из нескольких групп домов, протянувшихся вдоль гребня холмов длиной в три мили, который заканчивается на востоке холмом, нависающим над долиной Иордана. Я приехал в Итамар, чтобы принять участие в похоронах Меира Ликсемберга, жителя Итамара, который был убит накануне по дороге домой из близ расположенного города Элон Море. Ему было 35 лет, и он был отцом пятерых детей. Свыше 2500 человек собралось со всей страны для участия в похоронах. Автобусы с севера и с юга прибывали один за другим. В этот безоблачный летний день оратор за оратором поднимались на импровизированный помост, и многие из них не могли сдержать слез. Они рассказывали о спокойном человеке, глубоко преданном своей семье и своей общине, учителе, который был одним из ключевых членов группы безопасности их поселения. Члены его семьи сидели, склонив головы, вокруг носилок с телом; некоторые из младших детей явно не совсем понимали, что происходит.

Толпа двинулась вслед за носилками к кладбищу, расположенному примерно в миле за оградой поселения. Это были первые похороны за 15-летнюю историю поселения – признак относительной молодости его жителей. У могилы взяла слово жена Меира Ликсемберга. Ее голос звучал мягко, но был полон внутренней силы. Она говорила о преданности – своей и ее мужа – поселению Итамар, о том, что весь Израиль и израильское правительство должны быть столь же сильны и преданны интересам страны. Она не произнесла ни единого резкого слова в адрес убийц ее мужа. Она не призывала к отмщению. Не было трех залпов в воздух. Только кадиш и молитва о стойкости перед лицом испытаний.

После похорон, на пути назад в поселение один из его жителей пригласил меня в свой дом, перед которым были высажены деревья. Он показал мне небольшое цитрусовое дерево (этрог) с самыми большими плодами, которые мне когда-либо довелось видеть. Один из них был величиной с небольшую тыкву. “Смотри”, - сказал он, - “даже здесь мы можем создать изобилие. Но арабы вовсе не стремятся завладеть этой землей, чтобы возделывать ее. Они просто хотят изгнать нас отсюда. Если это случится, здесь, как и раньше, ничего не будет расти”. Выслушав его, я понял, почему так много израильтян не в состоянии осознать ту страсть, с которой эти люди стремятся жить в таких местах, как Итамар. Главной движущей силой является не желание владеть землей, а стремление вернуть эту землю к жизни. Для многих израильтян, живущих на прибрежной равнине, эта разновидность сионизма принадлежит прошлому. Для людей, живущих в Итамаре, это – образ жизни, полная смысла и мотивации реальность.

После похорон мой друг повел меня на вершину холма, где он обитает со своей молодой женой, продолжая службу в армии. Его жилище – всего лишь небольшой деревянный домик, примыкающий к сторожевой вышке, глядящей на арабские деревни, в которых, по имеющимся сведениям, скрываются террористы. За две недели до этого здесь был убит репатриант из Бразилии, который нес службу на этой вышке. Это место, несомненно, вызывало некоторое чувство страха. Я смотрел на арабскую деревню, находящуюся в четырехстах метрах от нас внизу, и задавал себе вопрос – что побудило эту молодую пару жить здесь по своему свободному выбору. Вопрос этот я мог бы задавать себе снова и снова во все время моего пребывания в Шомроне, и ответ на этот вопрос мог бы быть короток и прост: самым важным принципом в жизни является делать то, что ты считаешь правильным, и ничего не бояться.
 
 

ВЕТЕР ИЗ ГИЛО.

В ночь, когда я приехал в Иерусалим, в Бейт Джалу вошла израильская армия. Эта акция ожидалась в течение нескольких недель, поскольку постоянный обстрел самого восточного района Иерусалима стал нетерпимым. В январе этого года я ехал по дороге туннелей мимо Бейт Джалы и Гило, чтобы попасть в Гуш Эцион. Я слышал тогда звуки выстрелов и даже наблюдал их в вечернее время; это выглядело как некое световое шоу, демонстрируемое в пространстве между двумя соседствующими жилыми районами. Вечером я смотрел репортаж о вводе войск в Бейт Джалу по CNN из дома своих родителей в Бейт га-Керем, в пяти милях по прямой от места боя. Сидя в гостиной, я слышал громыханье танков, проходящих по городу, наблюдая одновременно за этим на экране телевизора. В тот момент я понял, насколько в Израиле все находится, на самом деле, недалеко друг от друга, насколько мало различие между гражданским и военным, и что фронт всегда может находиться, кажется, прямо за ближайшим углом.

Шум ветра в тот вечер смешивался с грохотом танков и звуками стрельбы. Он звучал как зловещее предупреждение о надвигающихся событиях.
 
 

В ЦФАТЕ РАСТЕТ ВИНОГРАД.

Жизнь в Цфате течет медленно. Прижавшийся к своим крутым склонам и окутанный по временам туманом, он часто производит впечатление города, которого не могут затронуть проблемы остальной страны. Когда с наступлением субботы слабеющие лучи Солнца окрашивают Старый город в легкий янтарный оттенок, он и в самом деле кажется принадлежащим другому миру. Мой друг, репатриировавшийся из Кливленда и построивший в Цфате дом 27 лет назад, признается, что Старый город до сих пор вызывает в нем благоговейный трепет.

Остановившись по дороге в Старом городе, где у нас есть дом, я бросил взгляд во двор и заметил нечто такое, чего я никак не рассчитывал увидеть снова. За четыре года до этого виноградный куст, росший во дворе в течение пятисот лет и приносивший самый сладкий в городе виноград, был во время обновления дома и двора выкорчеван, а оставшаяся после него яма была зацементирована. Когда я узнал об этом, я был вне себя от гнева, но было уже поздно. Куст исчез. На следующий год я вернулся в Цфат и заметил, что на том месте, где был куст, нечто похожее на сорняк пробилось сквозь трещину в цементе. Когда я наклонился, чтобы вырвать его, мой друг схватил меня за руку и сказал: “Не делай этого. Ты получил знак”.

И он был прав. Годом позже я вновь приехал и увидел, что из трещины вылез черенок винограда. Еще через год черенок превратился в тонкий ствол. В конце августа этого года мы сняли один из самых обильных урожаев винограда, когда-либо виденных в Старом городе.

В этот вечер я делил субботнюю трапезу с Аароном и Мирьям Боцер и их семью детьми. Я уже много лет восхищался ими. Аарон купил в Старом городе какие-то развалины и своими руками возродил их заново. Из одного лишь упрямства он поднял семью, открывая в процессе этого тысячам молодых евреев красоту их наследия. Но за два года до этого их семью поразил кризис. Двое старших мальчиков – юношей, воспитанных в национально-патриотическом духе – бросили школу и, казалось, потеряли всякий интерес к продолжению образования, к иудаизму и воинской службе. У третьего мальчика тоже появились признаки того, что он пойдет по тому же пути. Я видел выражение боли в глазах Аарона, но, оставаясь верным своему типичному стилю поведения, он продолжал жить, как прежде.

Поэтому, прибыв к ним, я был весьма удивлен, увидев двух младших мальчиков, бронзовых от загара и полных сил, помогавших отцу в возведении нового этажа их дома. Когда я слез с крыши, я встретил одного из старших братьев, который был уже женат, носил кипу и служил сержантом в одном из самых элитных соединений израильской армии. Его брат проходил курс морских коммандос.

В этот вечер, когда мы сидели вокруг субботнего стола, я подумал о малозаметных совпадениях, которые, переплетаясь друг с другом, формируют наш опыт. Мы разделяли виноград, выросший на моем дворе, и я вспоминал, как эти полные жизни молодые парни, сидевшие напротив меня, будучи еще маленькими мальчиками, карабкались на стулья и стремянки, чтобы помочь мне собрать тот первый урожай винограда в 1986 году. Когда я испробовал сладость этого винограда, я подумал – сколько еще раз мне удастся стать свидетелем такого мощного примера надежды и обновления?

Окончание